— Шампанское? Зачем?
— По-моему, чем раньше мы начнем отмечать мое бесславное поражение, тем лучше.
— Ты все равно хотел уйти на преподавательскую работу, — заметила она, а потом, подмигнув, добавила: — Профессор Кеннеди! Звучит.
— Так ведь и ты тоже профессор Кеннеди, — подхватил он. — Мы попросим в колледже Уильяма и Мэри дать нам соседние аудитории для проведения занятий.
Она улыбнулась и открыла мини-бар лимузина.
Но Кеннеди уже не улыбался. Преподавать в колледже означало для него полный крах. Даже теплое местечко в одной из крупных юридических фирм с площади Дюпона не согрело бы его душу. Кеннеди всем сердцем понимал, что смыслом его жизни стала борьба за то, чтобы сделать этот с трудом выживающий город более комфортным местом для родившейся здесь молодежи, а его «Проект 2000» был едва ли не единственным практическим путем осуществления этих планов. Теперь всем надеждам конец.
Он бросил взгляд на жену. Она смеялась, указывая на содержимое бара. Калифорнийское вино и пиво.
Чего еще можно было ожидать в округе Колумбия?
Кеннеди взялся за ручку двери и вышел из машины в ночную прохладу.
* * *И вот автоматы наконец заряжены.
В использованный глушитель уложен свежий слой изолятора, а ко второму «узи» прикручен новый.
Диггер в своем номере, и он проверяет содержимое карманов. Так, посмотрим… Один пистолет при нем и еще два лежат в бардачке машины. И много, много патронов.
Диггер относит в машину свой чемодан. Человек, который ему говорит обо всем, предупредил, что номер оплачен вперед. А потому, когда настанет время, ему можно просто тихо уехать.
Потом он складывает банки с супом, миски и стаканы в коробку, которую тоже укладывает в «тойоту» — «мечту каждого».
Вернувшись в комнату, он стоит и несколько минут не сводит глаз с Тая, гадая, где же… Клик… Где же он, этот Запад? Потом, завернув паренька в одеяло, относит его, легкого, как кукла, к автомобилю и укладывает на заднее сиденье.
Диггер садится за руль, но заводит мотор не сразу. Он поворачивается и снова принимается разглядывать мальчика. Подтыкает обвисшее одеяло ему под ноги в сильно стоптанных кроссовках.
Приходит воспоминание. Кто-то говорит. Кто это? Памела? Уильям? Человек, который обо всем ему рассказывает?
— Спи…
Клик, клик.
Нет, нет, нет, постойте.
— Я хочу, чтобы ты… Клик, щелк.
И внезапно не остается ни Памелы, ни Руфи с осколком стекла в горле, ни человека, который говорит ему обо всем. Остается только Тай.
— Я хочу, чтобы ты спал хорошо, — говорит Диггер лежащему неподвижно мальчику. Именно такие слова ему почему-то хочется произнести. Он сам не понимает почему, не понимает, что они значат, но произносит их все равно.
И, кажется, даже когда я сплю,
Влюбляюсь в тебя все сильней…
Он запускает двигатель, включает указатель поворота, внимательно смотрит в зеркало заднего вида и потом вливается в поток других автомобилей.
25
Последняя стрельба.
…Место, куда я тебя водил, — к черной…
Или все-таки «к черному»? Паркер стоял перед доской в лаборатории по работе с документами. Руки на бедрах. Взгляд уперт в загадку, начертанную перед ним… …Место, куда я тебя водил, — к черной…
— К черной? Что это может значить? — не обращаясь ни к кому в отдельности, спросил Эванс.
Кейдж пожал плечами. Лукас все еще говорила по телефону с начальником группы криминалистов, работавших на борту «Ритци-Леди». Положив трубку, она сообщила своей команде то, что они, собственно, и ожидали, — новых зацепок почти не было. Правда, на этот раз нашли несколько стреляных гильз с отпечатками пальцев. Ими как раз сейчас занимались аналитики материальных улик, обещавшие прислать отчет электронной почтой. Больше никаких следов не осталось. Свидетели показали, что видели белого мужчину неопределенного возраста в темном плаще. При нем была коричневая магазинная сумка, в которой, очевидно, и был спрятан автомат. Обрывок коричневой бумаги — как заключили эксперты — от той самой сумки ничего не давал для расследования, потому что материал использовался слишком широко, и отследить его происхождение не представлялось возможным.
Паркер огляделся.
— А где Харди? — спросил он.
Кейдж рассказал ему об инциденте в отеле «Ритц».
— Она, конечно, отстранила его? — Паркер кивнул на Лукас.
— Представь себе, нет. Хотя должна была. Но почему-то предпочла устроить головомойку и дать еще один шанс. Он сейчас в экспертной лаборатории внизу. Старается загладить вину.
Паркер бросил взгляд на Геллера. Молодой агент не сводил глаз с монитора компьютера, где та же программа разгадки анаграмм безуспешно пыталась восстановить буквы, которые следовали за словом «черная». Однако пепел от того куска бумаги оказался поврежден куда сильнее, чем фрагмент с указанием на «Ритци-Леди».
Паркер принялся расхаживать по комнате, потом остановился. Всмотрелся в надпись на доске. Им владело странное чувство, что он где-то очень близко к разгадке, но никак не может ухватить ее смысл. И он только разочарованно вздохнул.
Внезапно он обнаружил, что стоит рядом с Лукас, которая спросила:
— Как там ваш сын, Робби? С ним уже все в порядке?
— Да, все хорошо. Только немного напуган.
Она кивнула. Стоявший рядом компьютер издал сигнал, извещавший о получении электронного письма. Она прочитала его и только помотала головой.
— Отпечатки пальцев с гильз принадлежат одному из пассажиров теплохода. Этот идиот хотел оставить их на сувениры. Но в остальном он вне подозрений.
Она нажала клавишу «Сохранить».
Паркер смотрел на монитор.
— Все эти штуки скоро спишут меня в утиль.
— Что вы имеете в виду?
— Хотя бы электронную почту, — сказал он, посмотрел на Лукас и объяснил. — Моя профессия аналитика документов сделается ненужной. Конечно, благодаря компьютерам люди пишут как никогда много, но…
— …Все меньше пишут от руки, — закончила она его мысль.
— Точно.
— Это не слишком хорошо и для нас, — заметила она. — Так мы теряем возможность получать дополнительные улики.
— Согласен. Но для меня самое печальное заключается даже не в этом.
— Печальное? — переспросила она. Ее глаза больше не казались окаменевшими. В них, напротив, сейчас отразилось удивление, что столь непрофессиональное слово прозвучало в стенах лаборатории ФБР.
— Для меня, — сказал Паркер, — почерк всегда был неотъемлемой частью личности человека. Как чувство юмора или воображение. Только вдумайтесь, написанное — это то немногое, что остается от человека после смерти. Письма могут храниться сотнями, тысячами лет. Именно здесь мы ближе всего приближаемся к понятию бессмертия.
— Но если почерк — отражение личности, — напомнила ему Лукас, — то почему же вы утверждаете, что графология — это шарлатанство?
— Потому что я имею в виду совсем другое. Что бы ни написал человек, это действительно показывает, какой он. Но при этом не имеют значения избранные им слова, их порядок, даже смысл написанного. Письмо может быть его лишено вовсе. Но важен сам факт, что кому-то пришли на ум эти слова, а рука сподобилась перенести их на бумагу. Для меня именно здесь кроется нечто подобное чуду.
Она слушала его, опустив голову и глядя в пол.
— Я всегда уподоблял почерк отпечаткам пальцев, но только он несет в себе отпечатки сердца и ума, — продолжал он, готовый сам посмеяться над своей сентиментальностью и ожидая от нее сходной реакции. Но тут произошло нечто странное. Маргарет Лукас кивнула и поспешно отвела взгляд в сторону. Паркер подумал, что еще одно электронное письмо пришло на компьютер и отвлекло ее внимание. Но новых писем не было, а когда ему попалось отражение в мониторе ее лица, то показалось, что на глаза Маргарет Лукас навернулись слезы. Этого он от нее ожидал меньше всего, но факт оставался фактом — Лукас украдкой смахнула с глаз непрошеную влагу.
Он уже собирался спросить, не случилось ли чего, но она резко отошла к столу, на котором все еще лежали между стеклами фрагменты обугленной бумаги. Не дав ему ни малейшего шанса спросить ее про слезы, она сама атаковала его вопросом:
— Что вы думаете о нарисованных им лабиринтах? Они могут оказаться нам полезны? Нет ли в них ключа к разгадке?
Он не сразу ответил, продолжая смотреть на нее. Она была вынуждена повторить:
— Так что по поводу лабиринтов?
Еще мгновение спустя он тоже посмотрел вниз, на листы желтой бумаги. Вообще говоря, только психопаты имели тенденцию оставлять против себя улики в виде криптограмм, да и то крайне редко. Но Паркер подумал, что за неимением чего-то более существенного они вполне могут заняться и лабиринтами. Он взял стекла, между которыми лежали нужные фрагменты блокнота, и поместил их в проектор.
Лукас снова встала рядом с Паркером, глядя на стену.
— Что конкретно мы здесь высматриваем? — спросил Кейдж.
— Не образуют ли сочетания линий каких-то букв, так? — предположила Лукас.
— Хорошая мысль, — поддержал ее Паркер. Его радовало, что она, как казалось, стала вникать в тонкости решения головоломок. Они тщательно проверили все линии лабиринтов, но ничего не обнаружили.
— Тогда, быть может, здесь кроется некая карта или схема? — не унималась она.
Еще одна неплохая идея.
Все присутствующие стали вглядываться в линии. Лукас как агент местного отделения ФБР знала географические очертания города лучше всех. Но ни она, ни остальные не могли разглядеть в рисунках ничего даже приблизительно похожего на городской район или квартал.
Геллер вернулся к монитору своего компьютера и, покачав головой, констатировал:
— Трюк с анаграммами больше не срабатывает. На остальных фрагментах пепла почти нет букв, из которых могло бы сложиться слово.
— Что ж, придется решать эту задачку старомодным путем. — Паркер снова принялся расхаживать по лаборатории, бросая взгляды на доску. — «К черной…»
— Быть может, речь о какой-то организации афроамериканцев? — высказал предположение Эванс.
— Не исключено, — сказал Паркер. — Но мы должны помнить, что главарь был умен и хорошо образован.
— И что с того? — наморщил лоб Кейдж.
Ответила ему Лукас:
— Слово «черной» написано с маленькой буквы. Если бы речь шла об организации, логично было бы использовать заглавную.
— Верно, — согласился с ней Паркер. — Кроме того, слово явно носит описательный характер. Оно, конечно, может иметь расовый смысл, но едва ли относится к какой-либо конкретной группе.
— Но я бы не забывал и о том, — сказал Кейдж, — как ему нравится водить нас за нос.
— Да, и это тоже правда, — согласился Паркер.
Черная, черный, черное…
Паркер вновь вернулся к столу с запиской вымогателя. Оперся ладонями на стол по обе от нее стороны. Вновь вгляделся в «Слезу Дьявола» вместо точки над «i». Всмотрелся в застывшую пасту шариковой ручки.
«Что еще ты знаешь? — мысленно спросил он, обращаясь к документу. — О чем ты умалчиваешь? Какие секреты хранишь? Можно ли…»
— По-моему, я нашел кое-что интересное, — оборвал его размышления голос с порога.
Все дружно повернули головы.
В лабораторию энергичной походкой вошел детектив Лен Харди, держа в руке пачку каких-то бумаг. Он явно пробежал часть пути и теперь остановился, восстанавливая сбитое дыхание.
— Признаю, Маргарет, вы были правы. Я не стрелок и не следователь. Но вам нелегко будет найти другого такого же любителя порыться в архивах. Вот я и решил, почему бы мне не заняться своими прямыми обязанностями? И я нашел материалы, имеющие отношение к кличке Диггер.
Он положил бумаги на стол и принялся перебирать их. Потом оглядел всю команду.
— Прошу у всех прощения за то, что случилось раньше сегодня. Я имею в виду инцидент с мэром. Я наломал дров. Перестарался в стремлении предотвратить дальнейшее кровопролитие.
— Мы это уже обсудили, Лен, — сказала Лукас. — Что вам удалось обнаружить?
Харди повернулся к Эвансу.
— Когда вы проверяли происхождение клички, какими базами данных вы пользовались?
— Самыми общепринятыми, — ответил доктор, готовый сразу же занять оборонительную позицию.
— Общепринятыми, но криминальными, так? — спросил Харди. — Национальной базой по преступлениям с применением насилия, Центром информации полиции Нью-Йорка, «Лицами в федеральном розыске», Программой Джона Джея?
— Да, разумеется, всеми ими, — ответил Эванс, глядя в сторону.
— И были совершенно правы, — продолжал Харди. — Но меня вдруг осенило — а почему бы не прочесать другие ресурсы? И под конец я нашел, что искал. На сайте факультета истории религий Кембриджского университета.
Харди открыл свой блокнот. Он исписал в нем десятки страниц, где все было пронумеровано и разложено по полочкам. Молодой полицейский действительно в совершенстве владел методикой работы с архивными материалами.
— Помнится, вы упомянули о некой группе, возникшей в Сан-Франциско в 1960-е годы, — продолжал он. — Они тоже именовали себя «Диггерами».
— Да, но я их проверил, — сказал доктор. — Мелкая шпана, не более того.
— Вовсе нет! — живо отреагировал Харди. — Они создавались как радикальная подпольная политическая организация с центром в Хайт-Эшбери. Я ознакомился с их историей и взглядами. Оказалось, что название они позаимствовали у английской группировки XVII века. Но проповедовали абсолютно революционное учение. Например, выступали за отмену частной собственности на землю. Но вот что еще важнее. Сами они занимались в основном экономической и социальной теорией, но были тесно связаны с еще одной такой же группой, которая не чуралась насилия. Эти назвали себя «Истинными левеллерами».
— «Левеллеры», — пробормотал Кейдж. — От одного этого названия у меня мороз по коже.
— Наши «Диггеры» из Сан-Франциско, — продолжал Харди, — кроме всего прочего, отрицали всякую необходимость власти над народом правящей элиты и централизованного государства.
— Хорошо, но какой практический смысл все это имеет для нас? — спросила Лукас.
— Это может помочь нам вычислить последнюю цель, — заявил Харди. — Где он может нанести удар, чтобы сотрясти основы нашего капиталистического общества?
— Прежде чем ответить на этот вопрос, нам нужно знать, что конкретно он лично имеет против нашего общества, — заметил Паркер.
— Может быть, он религиозный фанатик? — высказался Геллер. — Помните, золотое распятие?
— Есть такая вероятность, — сказал Эванс, — но религиозные кликуши никогда не требуют денежного выкупа. Им достаточно полчаса эфира на Си-эн-эн.
— Не исключена также затаенная на кого-то злоба, — сказал Паркер. — Возможно, он хочет свести счеты.
— Да, месть — один из самых распространенных мотивов, — кивнула Лукас.
— Но для этого ему должны были нанести поистине смертельную обиду, — заметил Паркер.
— Все равно, тогда его действия начинают приобретать некоторое рациональное объяснение, — сказал Эванс.
— А что, если его уволили? — высказал догадку Кейдж. — Он остался без средств к существованию и…
— Нет, — покачал головой Эванс, — из-за этого начал бы массовые убийства только совершенный психопат. А это не про него. Слишком логичен, терпелив, организован.
— Тогда как насчет большого бизнеса, крупных корпораций, жирных котов на мешках с деньгами? — выпалил Геллер.
— Не подходит, — возразил Харди. — В таком случае он терроризировал бы Нью-Йорк, а не Вашингтон.
— Вспомните Уайт-Плейнз, — сказал Кейдж. — Это пригород Нью-Йорка.
Но Харди покачал головой.
— Уайт-Плейнз, Бостон, Филадельфия. Там он только репетировал. А настоящая премьера у него здесь.
— Правительство, — сказал Паркер. — Вот, значит, почему он явился сюда.
— «Диггеры» — противники централизованной власти, — поддержал его Харди. — И его цель — не просто богачи и представители бизнес-элиты, — он бросил взгляд на Эванса, — а федеральное правительство.
— Так и есть, — сказала Лукас. — Кажется, на этот раз мы попали в точку.
— Правительство несет ответственность за какой-то причиненный ему вред, — продолжил Паркер, оглядывая собравшихся. — У кого-нибудь есть идеи, что это могло быть?
— А если это просто идеологические разногласия? — высказал свою мысль Кейдж. — Он либо коммунист, либо член военизированной организации ультраправых.
Эванс не согласился с этим.
— В таком случае он уже нашел бы способ огласить свой политический манифест. Нет, здесь что-то глубоко личное.
Лукас и Харди посмотрели друг другу в глаза. Паркеру показалось, что эти двое пришли одновременно к одному и тому же предположению. Сформулировал его детектив:
— Вполне вероятно, что он потерял человека, которого очень любил.
Лукас только кивнула.
— Не исключено, — сказал психолог.
— Хорошо, — нетерпеливо заметил Кейдж. — Что именно могло случиться? Кто погиб? Где и почему?
— Казнь? — предположил Харди.
Но Кейдж резко возразил:
— У нас почти никого не приговаривают к казни на федеральном уровне. Это прерогатива судов в отдельно взятых штатах.
— Пограничники кого-то пристрелили при проникновении в страну, — снова влез Геллер.
— Один из самых маловероятных вариантов, — отмахнулась от него Лукас.
Харди принялся размышлять вслух:
— Правительственная машина попала в аварию со смертельным исходом… Рейнджеры в одном из государственных заповедников… Кто-то из госслужащих оказался замешан в убийстве… Или зарубежный дипломат… Все это вполне возможные версии.