К вечеру батареи были уже не такими горячими как вчера, а четыре синих цветка на подавали последние признаки жизни.
В эту ночь легли спать втроем, запихнув капризничающего пашку-младшего между собой. Укрылись двумя одеялами и положили тот самый тулуп в ноги. Обогреватель возле тумбочки, похоже, грел только самого себя. Батареи скромно потрескивали у окна и тоже не спешили делиться теплом.
– Как бы не разорвало их, - забеспокоилась Вера.
– При плюсовой не разорвет.
– А ты уверен, что у нас плюсовая?
– Вода вазе из-под цветов не замерзла - значит плюсовая.
– Пойду попробую раздобыть походную печку, работающую на бензине, - прохрипел Павел-старший, - видел такие в магазине 'Охотник'.
– Может не надо? До 'Охотника два квартала!
Ничего, дойду потихоньку.
– Телефон возьми.
Павел достал из ящика мобильный.
Телефон был мертв.
– Я быстро, - он одел тулуп, замотал лицо шарфом и, еле натянув перчатки жены, вышел из квартиры.
Нос, даже под шарфом, сразу прихватило морозной прищепкой, глаза заслезились, пальцы в тонких перчатках свело.
Ветер на этот раз не просто стремился забраться под одежду. Он просто валил с ног.
Павел развернулся и, вжав голову в плечи, пошел боком.
Хорошо сейчас еще снега не было. А вот ночью-то, видать, была сильная метель.
Скамейки в соседнем сквере, кусты и брошенные машины превратились в сугробы. Даже пятьдесят девятый трамвай находился в плену у снега, скрипящего под ногами, словно битое стекло. Только рога и торчат.
Идти очень трудно.
Рано он радовался отсутствию снега. Несущаяся с первой космической поземка швыряла колкую снежную пыль в глаза.
До перекрестка дошел на автопилоте. Впереди замаячил зеленый крест аптеки, в которой Павел вчера покупал мазь от обморожения.
Надо было рожу салом натереть, щеки сейчас отвалятся.
Аптека была закрыта. Прикрывая лицо ладонью, он подошел к стеклопластиковой двери.
Оглянулся.
Никого.
Превратившаяся из прозрачной в матовую поверхность на удивление легко уступила треноге передвижного рекламного щита, выдернутого Павлом из ближайшего сугроба.
От неожиданности он не удержался на ногах и завалился вслед за треногой в образовавшуюся брешь.
– Марадерничаем, - услышал Павел из-за спины скрипучий голос, - да ладно, ладно. Не боись. Все мы человеки. Дед с вертикалкой на одном плече и мешком на другом отпихнул его и пролез во вовнутрь.
Павел встал с коленей и, оглянувшись, последовал за ним.
– Только чур все спиртное за мной,- пробубнил старик.
Крепко стянутые уши от шапки-ушанки сжимали его подбородок, и оттого и так скрипучий голос старика, становился совсем уж смешным. Только Павлу было не до смеха. Он развязал тесемки от рюкзака, открыл клапан и принялся сгребать все подряд с заиндевевшей полки с табличкой 'средства от простуды'. За антибиотиками, анальгетиками и жаропонижающим последовали лечебные сборы трав в коробочках, гематоген, витамины и кремы. Последнее сперва показалось лишним, но ничего, дома разберется. Запихав поверх всех трофеев штук десять маленьких баночек с медом, Павел уже было собрался выйти на улицу и оставить деда копошиться между прилавков дальше, но вдруг осмелев, подошел к нему.
– Чего тебе?
– Вы случайно в магазине 'Охотник' сегодня не были? - Павел покосился на двухстволку.
– Случайно я оттуда, а что?
– Да вот бензиновая печка…
– Хе, спохватился. Да там пыжа драного не осталось! Я сегодня вон дробины из рассыпанной коробки по полу собирал, - дед похлопал себя по карману - а ты печка. У нас там и аптеки все расхерачили - потому я и здесь. У вас тут район какой-то интеллигентский, все по домам жмутся. - Старик закашлялся. - Ладно, хорош на морозе трепаться. Мой тебе совет паря: возьми посудину, слей с брошенной тачки бензин, если еще найдешь и жги дома мебель. Лучше в брошенных квартирах насобирай. А вообще из города дергать надо. Я вот ща затарюсь, положу шмотье на самодельные сани и до хаты в Соловичах. Там меня моя старуха дожидается.
– Спасибо, - Павел закинул рюкзак за спину.
– Да. И еще. Оделся бы ты получше что ли. Околеешь. Вон магазинов с одежей полно.
Натянув на себя прямо в 'Фамилии' две лыжные шапочки, в которых он предварительно сделал дырки для глаз, Павел водрузил поверх всего этого здоровую шапку-ушанку. На теплый свитер он надел тонкую просторную дубленку, а прямо на нее натянул дорогой пуховик на гагачьем пуху.
Рюкзак распирало от детских вещей и вещей для Веры.
В соседнем 'Спортмастере' Павел разжился вязанкой из шести пар взрослых и одних детских лыж, тремя горнолыжными очками. Фонарики с батарейками, еле влезли в карманы разбухшего рюкзака, а сверху он еще приторочил рулон с тремя спальными мешками и ковриками к ним. Палатку ему было уже не поднять. Да и врядли пригодится она.
Эх, до дома бы все это дотащить. Вон ветер какой в витрину шибает.
Всю прелесть горнолыжных очков он оценил сразу. Широкие, они прикрывали от ветра сразу пол-лица.
За то время, как он отоваривался, мороз, кажется еще усилился. Ветер, так, усилился точно.
Дойти бы до дома! Дойти бы до дома!
Надо дойти! Там вера, Пашка.
Под дверь от подъезда намело порядочно снега. Видно на улицу из их 'интеллигентского' дома никто не выходил. Сидят и ждут, когда их спасут, мать твою через коромысло!
Открыв дверь Павел втащил тяжеленый рюкзак в прихожую и закашлялся.
Плохо дело. Не хватало ему еще заболеть. Нужно еще столько сделать!
– Вера, Павлик!
– Ой, а мы и не слышали, как ты вошел, из-под груды одеял высунулась нечесанная голова жены, - что это на тебе?
– Очки. Все, хватит бездельничать, - не гнущимися пальцами Павел принялся отвязывать от рюкзака спальники, - принимайте обновки.
– Папа, папа, а мы что, в поход пойдем? - Пашка-младший оседлал скрученные в рулон туристические коврики.
– Пойдем, пойдем, - глава семьи забрал из коридора прислоненную к стенке вязанку лыж и закрыл дверь.
– У-у, а ты ведь щеки отморозил, - Вера коснулась пальцами его лица.
– Ай, - Павел-старший отстранился, - Ничего, сейчас мазью помажу и все заживет, как на собаке.
Услышав знакомое слово, радостно тявкнул Стикс. Подкатившись под ноги толкущимся в прихожей людям, он лишь обозначил интерес к трофеям и, куснув кончик лыжи, потопал прямиком к холодильнику.
– Я смотрю вы даже пса не покормили. Нельзя так раскисать.
– Хо-о-о-лодно, - Вера повисла у него на шее, виновато пряча лицо в складках теплого свитера.
– Нечего, нечего, - Павел-старший взял жену за плечи, - сейчас я схожу за бензином, а вы тут, приоденьтесь и рюкзак разберите, - он полез на антресоль за канистрой, с которой веще в далекой юности ходил за пивом.
Бензин удалось найти лишь в третьей по счету машине. Наполнив канистру, Павел поспешил домой. Очень уж хотелось получить толику тепла, погреть руки над огнем и попить горячего чайку.
Поднимаясь по лестнице, на четвертом этаже он заметил приоткрытую дверь одной из квартир. Только сейчас Павлу пришло в голову, что за все это время он практически не встретил ни одного соседа. В зимнюю спячку они все в своих квартирах впали что ли? Или, может, как советовал тот дед из аптеки, все давно уже за городом, на теплых печках греются.
У них с Верой зимнего дома не было, но в такой ситуации Олег, брат жены, думается не отказал бы им в приюте.
По ногам потянуло холодом, и дверь бесхозной квартиры сначала захлопнулась, а потом опять приоткрылась.
То, что она бесхозная, Павел понял сразу. Прямо на пороге, в прихожей бесформенной кучей валялись книги, какая-то летняя одежда и мелкий мусор.
Не было бы чего похуже.
Павел осторожно заглянул в дверной проем.
– Эй, хозяева.
Тишина.
На крохотной кухне, в комнате напротив входной двери - никого. Пусто было и в большой комнате.
Что же, теперь, по крайней мере ясно куда можно пойти за дровами.
Он затащил канистру к себе на шестой и вернулся обратно. Когда павел миновал площадку между пятым и четвертым этажами, где-то наверху послышался звон разбитого стекла, потом еще.
Сердце защемило.
Он оттолкнулся от перил и в два прыжка оказался на пятом. В ста одежках бежать по тесной лестнице было не удобно. Шапка-ушанка сужала обзор.
На шестом в их коридоре все было спокойно. Павел стянул рукавицу и достал ключи.
– Ты чего? - Вера мастерила вертел и теперь стояла в дверях с железной перекладиной из платяного шкафа.
– Да так, показалось. Где-то стекла бьют.
– Мне тоже показалось.
На шестом в их коридоре все было спокойно. Павел стянул рукавицу и достал ключи.
– Ты чего? - Вера мастерила вертел и теперь стояла в дверях с железной перекладиной из платяного шкафа.
– Да так, показалось. Где-то стекла бьют.
– Мне тоже показалось.
– Ага. Ну я сейчас за дровишками схожу. Никому не открывайте.
Весело потрескивали ножки от стула, воняло паленым кожезаменителем. Костер решили развести в коридоре. Компромиссный вариант. Обогревать лестницу бесполезно, а в квартире бы они просто угорели.
Когда стулья закончились, Павел-старший допил чай и вооружившись инструментом, снова отправился на заготовку. Он взял с собой Пашку-младшего. Тот был просто в восторге и даже отковырнул монтировкой одну паркетину. Потом подставив руки под охапку мелких обломков некогда шикарного полированного паркета, пацан бодро зашагал вверх по ступеням.
– Под ноги смотри! - отец еле поспевал за своим отпрыском.
Сынишку предостерег, а сам едва не навернулся, споткнувшись о чью-то ногу,перегородившую пол коридора.
– Кто это?
– Это соседи, - Вера перехватила полный удивления взгляд мужа, - у них ветром стекла вышибло. Я решила, почему бы им здесь не погреться?
В узком бетонном пенале собралось ни много ни мало половина шестого этажа. А именно, все те жильцы, окна которых выходили на север.
Повылазили. И главное, никто из них сам не догадался наломать мебели и развести костер. Привыкли, во всем всегда полагаться на дядю: на ЖЭ, на мэрию, на государство, на Господа Бога, наконец. Только нет никого. ЖЭКовские работники наверняка сейчас тоже жмутся где-то по углам своих квартир в ожидании когда, наконец, горячая вода забулькает в давно остывших радиатора, или оживет комфорка, другая на плите на кухне.
Мэрия.
– Хм.
Мэрия если и в состоянии о ком-то позаботиться, то только о себе, любимой. Наверняка еще дня три-четыре назад подогнали штуки три автономных дизель-генератора, но скорее всего все чиновники уже давно за городом, по своим коттеджам ныкаются. Вот только их упакованность могла сыграть с ними злую шутку.
Если у народа попроще что-то и есть, то это скромный домик в деревне с обязательной русской печкой или, на худой конец с буржуйкой. А худой конец вот он, как и предупреждали подобрался незаметно. И теперь все эти рыцари пресспапье и чернильницы в лучшем случае дожигают последнее топливо в своих комбинированных дорогостоящих французских и немецких котлах, а в худшем, рясут над ухом сдошей мобилой, в надежде, что прилетит в голубом вертолете человечек из сервисного центра и отогреет горелкой замерзшие газопроводы и подлатает порванные трубы.
Государство. А где оно? Радио молчит уже третий день. Если где и идет эвакуация, то никому из обитающих в ближайших домах об этом не известно. Где так необходимое сейчас МЧС? Где армия с ее полевыми кухнями?
Да они наверняка сейчас спасают свои геройские задницы, улепетывая в теплых кунгах куда-нибудь на юг.
Интересно намного ли там теплее?
О милиции лучше вообще не заикаться. Помянешь в суе - придут и последнее отберут.
А Бог? Он-то куда смотрит? Еще неделя-другая и от тварей, созданных им останутся вмерзшие во вселенский ледник тушки, которые через пару десятков веков откопают какие-нибудь разумные мамонты.
В стекло у мусоропровода, завывающего как Иерихонская труба, яростно ударил новый порыв ветра.
Хорошо еще, что окна лестничной площадки выходят на юг, а то и их бы повышибало подобно соседским, и весь подъезд выстудило бы в считанные секунды.
Хотя рано или поздно это все равно произойдет.
Пророком оказался товарищь Жирвинский.
Словно подтверждая его мысли с улицы донесся низкий рокот мощного дизельного движка.
Надо бы посмотреть, что это там такое, но покидать насиженное место не хотелось. А ведь придется. Те обломки серванта, что он приволок в последнюю ходку, уже подходили к концу. Да и бензина в канистре осталось совсем чуть-чуть. Надо как-то расшевелить это сонное царство, а то он и сам уже начинает впадать в медвежью спячку.
– Эй, Юрьич! Хорош спать, - Павел толкнул в плечо соседа из тридцать пятой. На топор, иди в двадцать шестую. Там еще круглый стол и шкаф-купе в прихожей. И Игоряшу с собой бери. А мы с Витькой за бензинчиком.
Сергей Юрьевич - любитель стащить из почтового ящика журнал и потом шумно обсудить статью из него с хозяином уворованного, совсем забыв у кого и что стащил. Сейчас он был не такой шумный. Судьбы стран и народов сейчас интересовали его в последнюю очередь. Впрочем, похоже, собственная судьба его тоже не волновала.
– Куда я пойду-то в такую холодрыгу?
– А что, шкаф сам к тебе придет на ножках, как умывальник мойдодыр? - И уже обращаясь ко всем, - Я никого заставлять не буду. Нах мне комиссарить? Я запрусь в своей квартире и там буду костер жечь.
Сергей Юрьевич закряхтел и, закинув на плечо длиннющий шарф, обвел взглядом коридор, словно ища поддержки. Но люди молча отводили глаза. Лишь Игоряша - юный хакер, поднялся с места. Зато Витек уткнулся носом в верхнюю пуговицу пуховика иделал вид, что все происходящее его не касается.
– ну что, идем,- Павел открыл дверь на лестницу и посмотрел на Юрьича.
Сосед нехотя встал и, пропустив вперед Игоряшу, поплелся за ним следом. А Витек только натянул воротник на уши.
Ну и черт с ним.
Интересно, что они собираются есть? В магазин, понятно, никто из них не ходил. Надеются на бесплатную раздачу плюшек?
Перед Павлом во весь рост вставал неприятный вопрос: что делать со своими припасами? Накормить всех страждущих и обречь тем самым себя и, главное, свою семью на неопределенное темное будущее, или укрыться в холодной квартире и хомячить в три рыла?
Ладно, это он решит потом. Сейчас главное добраться до того 'Ниссана', с которого он давеча слил канистру бензина.
От мощного рыка дизеля вновь задрожали стекла, покрытые толстой коркой льда.
Он спустился вниз, снял рукавицу и поскреб ледяную поверхность. Далеко, возле перекрестка маячили габаритные огни армейского вездехода. Такие морозы эта техника все еще была способна выдержать. А собственно какие?
Последний раз, когда Павел смотрел на градусник, подкрашенный спирт в его жиле уполз за последнее деление с цифрой пятьдесят.
Вездеход скрылся за поворотом. Он был словно последняя весельная шлюпка, отплывающая от тонущего Титаника. Словно последний самолет из фильма 'Экипаж', отрывающийся от взлетной полосы раздираемого землетрясением острова.
Павел махнул рукой в сторону приоткрытой двери двадцать шестой квартиры и продолжил спускаться вниз.
Как действовать дальше он решил уже на первом этаже. Пикник отменяется для всех. Он должен прежде всего подумать о своих. Хрен с ними, с этими домоседами. Кто не работает, тот не ест.
Поколдовав у 'Ниссана', который к слову пришлось отрывать заново, Павел ретировался обратно в подъезд. Целая канистра теперь ему уже была не нужна, так что можно считать эту вылазку последним благим делом в отношении соседей.
Отлив пару литров топлива в пластиковую бутылку, Павел занялся изготовлением чудо-саней. Несколько лыж и замысловатую конструкцию из ящиков письменного стола он скрепил шурупами и бечевкой. Получились самодельные нарты с высокими бортами.
Намазав себе и Пашке-младшему шею, лицо и руки растопленным на костре салом, Вера передала чашку мужу. Ну вроде все. Горнолыжные очки они оденут на первом этаже.
Сани оказались сами по себе даже легче, чем он предполагал. Когда свежеиспеченный конструктор тащил свое детище по коридору, дремавшие до этого соседи оживились. Одетые кто во что попало люди бросали на него из-под лобья такие взгляды, что ему даже стало страшно оставлять своих там на верху.
Поставив сани возле лифтов на первом этаже, он, несмотря на трехслойную одежду, вихрем взлетел обратно на шестой.
Но обошлось. На этот раз обошлось.
К тому же всеобщее внимание уже было приковано к толстощекому мальчишке из квартиры напротив, отогревавшему остатки докторской колбасы под мышкой, и время от времени откусывавшему от нее по куску.
– Папа, я есть хочу, - Пашка-младший состроил плаксивую рожицу.
– Держи, - отец извлек откуда-то задубевший сникерс, - а я покурю напоследок.
Надо же. Это его первая сигарета за последние несколько дней. А ведь раньше уходили почти две пачки в день. Теперь же курить не было желания даже дома. Маленький столбик сигареты неприятно холодил пальцы, а от вдыхаемого через табак и фильтр морозного воздуха сводило зубы.
– Пошли - Павел-старший бросил недокуренную сигарету и, надев рукавицы, открыл входную дверь.
Ветер вроде стал даже поменьше, и понять, усилился ли еше за ти несколько часов мороз, было не возможно.
Говорят, что разницу между пятьюдесятью и шестьюдесятью не особо замечаешь. Одинаково херово.