Пластиковые полозья самодельных саней весело скрипнули на блестящем на солнце снегу. Если бы не моментально онемевшие ноги, можно было бы представить, что они собрались в какой-нибудь поход, с финальным пикником с шашлычками и водочкой.
На самом деле настроение было не ахти. Все-таки почти как в отрытый космос выходили.
Оглянувшись в последний раз на дом, Павел-старший потянул лямку саней.
Относительно дальнейшей судьбы соседей он не питал никаких иллюзий, но и угрызений совести не испытывал. Единственное, было жалко Игоряшу. Хороший парень пропадет. Но помочь всем Павел просто физически не смог бы. Самим бы до братовой дачи добраться. Еще не известно, учитывая новые обстоятельства, как их там встретят.
Шли в таком порядке: сначала вера на лыжах, потом пашка-младший, тоже на маленьких детских 'кохах', а замыкал экспедицию Павел-старший. Лыжи он одевать не стал. Иначе тяжелогруженные сани просто не сдвинуть с места.
Сложнее всего было со Стиксом. Его засунули в переноску, выложенную изнутри ватином и оставили лишь маленькое отверстие для дыхания.
Через пару километров Пашка-младший начал волочить ноги и спотыкаться, и отец посадил его на сани.
Из боковых улочек, то тут то там, выходили люди. Были они налегке и из города уходить явно не собирались. Просто спешили куда-о по своим делам скорбным. Надеятся, видно, отсидеться в своих насквозь промерзших квартирах. Зря! Вон когда они ходили, на одной из стен в детской выступил иней. Еще немного и их жилище превратиться в ледяную избушку.
Ближе к окраине людей стало меньше. Но когда они втроем поднялись на небольшую возвышенность, весь проспект перед ними оказался как на ладони. Прямо по середине проезжей части,более менее свободной от машин, и, поэтому, свободной от сугробов, растянулась длиннющая цепочка покидающих город, подпитываемая на перекрестках тоненькими людскими ручейками.
Исход.
На выходе из города их обогнало четверо бодро шагающих молодых людей с огромными рюкзаками. В том, как они шли, как обменивались знаками, как были экипированы, чувствовалось их армейское прошлое или настоящее.
Проводив их взглядом, Павел оглянулся. Метрах в ста позади ковыляла еще одна семья. Шли они без лыж, одежда никакая, вместо рюкзаков - спортивные сумки. Дите болталось в за отцом на пластмассовых санках, а у матери в руках было по объемистой авоське. Ни дать не взять на загородную прогулку отправились.
Не жильцы.
Пронеслось в голове.
Далеко не уйдут.
К вечеру вошли в какой-то поселок. Названия на заиндевевшем дорожном указателе было не разобрать. Вроде бы это должно быть Степашино.
Плохо. Вот о чем, а о карте он не подумал.
Павел огляделся по сторонам. Пора было выбирать место для ночевки.
В нескольких домах деревенского типа, судя по всему, теплилась жизнь. Из-за плотных штор едва пробивался тусклый свет. Панельные же пятиэтажки были полностью погружены во тьму и напоминали гигантские плиты надгробий.
За одним из таких в глубине небольшого парка стояло трехэтажное здание поселковой школы.
Они остановились у подъезда. В здании явно никого не было. На всех окнах первого этажа были решетки, а на входной двери висел навесной замок.
Его-то Павел и сбил топором, перед этим по привычке посмотрев по сторонам.
Ага, сейчас кто-нибудь милицию вызовет.
Им повезло, что двустворчатые двери не были закрыты изнутри на засов. А то какой-нибудь добросовестный сторож вполне мог им устроить такую подлянку, выйдя через черный ход. А дверь черного хода по закону подлости могла оказаться и металлической.
Эту счастливую оплошность сторожа Павел старший тотчас исправил, использовав вместо засова обыкновенную швабру.
Теперь надо было выбрать подходящее помещение.
Стикс выскочивший из своего уютного гнездышка, облаяв веник и устремился к дверям столовой, не забыв по пути пристроится к основанию школьной вешалки.
Пошли за ним и они.
Вот все-таки умная псина. Через столовую она рвнула прямо на кухню. Небольшое помещение проще отопить, чем здоровые классы с большими окнами.
По дороге Павел заглянул в Учительскую. Там он подошел к столу и, открыв ящик, достал классный журнал.
На титульном листе было написано: 'Школа?1 поселка городского типа Степашино. Небелинского района Чернорецкой области. 5 А класс.'
Не промахнулись значит.
Парты из ДСП и классная доска, покрытая стеклоэмалью горели плохо, а ломались еще хуже. К тому же от ДСП прет ядовитый вонючий дым. Стульев на долго не хватило и пришлось жечь учебники.
– Я просто себя каким-то Геббельсом чувствую, - Павел отодрал обложку от Физики для старших классов и, подкинув изуродованный учебник в костер, потянулся за следующим.
Вера копалась в пожитках, отбирая в продукты, которые могли испортиться на морозе. Их надо было съесть в первую очередь.
– Ну что, отморозки, ужинать будем? - Павел-старший посмотрел на домочадцев, у которых начали розоветь щеки и заблестели глаза.
– Гав, - Стикс уселся поближе к костру и принялся нетерпеливо перебирать передними лапами, косясь на банку тушенки, которую глава семьи поставил прямо на угли.
Спали они с Верой по очереди, ведь костер нужно было подкармливать обломками мебели на протяжении всей ночи.
Первым дежурил глава семьи. Вера с пашкой-младшим залезли в спальные мешки и через несколько минут уж крепко спали. В пять утра Павел разбудил жену. Поменялись.
Проснулся он от стука. Вера в коридоре неумело расчленяла очередную столешницу.
Позавтракали.
Покидать уютное, теплое помещение решительно не хотелось. Стикс, почувствовав к чему идет дело, бегал по Учительской, не желая залезать в свою тесную переноску.
Все то время, что дежурил Павел, за окном свирепствовала вьюга, и теперь все школьное крыльцо было укрыто толстым снежным ковром.
Павел проверил походную амуницию сына и жены. Где надо подтянул и подоткнул, где надо ослабил и 'полярная экспедиция' отправилась в путь.
Из-за неослабевающего ветра идти было гораздо труднее, и глава семьи на этот раз занял место во главе каравана.
Последние строения поселка уже остались позади, когда Павел заметил впереди что-то чернеющее в сугробе рядом с опорой ЛЭП.
Подошли поближе.
Привалившись спиной к опоре, чуть откинувшись назад, сидел полный пожилой мужчина. Казалось он просто отдыхает. И если бы не снег на его повернутом в сторону от поселка лице, можно было подумать, что вот он сейчас встанет и попросит у Павла закурить.
Вот и первый труп!
Павел-старший посмотрел на Веру и кивнул в сторону сына. Вера все поняла бз слов и тотчас встала между пашкой-младшим и окоченевшим трупом. Так они и двинулись дальше.
К обеду процессия вышла к железнодорожному переезду, и тут Павел, к своему удивлению заметил настоящий паровоз, медленно идущий по ближайшей к ним колее.
Возле шлагбаума уже стояли несколько человек. Все это выглядело так, словно народ, возвращающийся домой с работы стоит на остановке и ждет маршрутку.
– Вон еще трое, - худощавый парень с чумазым лицом спрыгнул на землю и развязал тесемки простого холщового мешка, - больше никого ждать не будем.
Молодая женщина в ватных штанах и валенках подошла к чумазому, сунула ему какой-то сверток и поспешила к маленькому вагону, прицепленному к паровозу. Следом за ней отправились двое парней, закутанных во что-то похожее на женские платки. Они тоже не забыли чем-то поделится с чумазым.
Павел положил лямки на сани и подошел к машинисту.
– До Усачева полкило, до Дегтярева килограмм, дальше договоримся, - сообщил тот.
М-м-м… - потенциальный пассажир задумался.
От Усачева до Борисово, где находился дом Вериного брата, было почти столько же сколько и отсюда. Ну, может быть, немного поближе. Дегтяево же вообще в другой стороне.
– Полкило всего?
– С каждого, недовольно ответил парень. Видя что клиенты в сомнении, он уже начинал терять терпение. Да и на дворе не месяц май. Мороз уже начал медленно забирать тепло, запасенное у паровозной топки.
– Спасибо мы пешком.
– Дело ваше, - чумазый резко развернулся и, пробежавшись, прыгнул на подножку паровоза.
К вечеру температура заметно понизилась. Все, что они на себя напялили уже практически не держало тепло. Пальцы ног, рук, щеки - все задубело до бесчувственного состояния. Икры и плечи сводило. По спине струился холод, пробирающийся через швы одежды.
Дотянуть бы до Карсино. Там они отогреются.
Вот уже среди деревьев замелькали убеленные снегом крыши домов. Павел упал, поднялся и снова упал.
Вера попыталась подтолкнуть сани сзади, лыжи у нее разъехались в стороны и одна нога неестественно вывернулась.
– А-а-а! - крик боли моментально утонул в снежной пелене. Пашка-младший заплакал, заскулил Стикс.
На окраину села они вползли на четвереньках.
Левее водонапорной башни, между церковь и березовой рощей в небо поднимался толстый белый столб дыма.
Люди!
Это была Карсинская районная больница - последняя надежда уцелевших.
В первые дни сюда свозили всех обмороженных. Теперь они лежали в местном морге, а их место в палатах занимали добравшиеся сюда каким-то чудом жители окрестных домов. Больше всего здесь было стариков из местного дома престарелых. Жизнь и до этого не была к ним благосклонна, научив обходиться тем, что есть. Поэтому-то та жалкая пайка, что определило им местное начальство была им не в диковинку.
Верховодил тут всем зав отделения хирургии вместе с двумя своими помощниками: капитан-артиллерист, отставший от своей колонны и какой-то бывший партийный деятель.
Его-то первым и увидел Павел, когда они втроем из последних сил тащились вдоль больничного забора.
– Макаров, тут еще новенькие. Принимай. - Мужчина в тулупе и валенках с интересом посмотрел на их самодельные сани, - людей в левое крыло к перспективным, вещи на склад.
Павел хотел возразить, но сил сопротивляться у него уже не осталось.
Их потащили мимо почти засыпанного снегом Урала, из-за заднего борта которого торчала рука. Будто кто-то тянул ее из последних сил в немой просьбе о помощи.
Стараясь на поскользнуться на обледенелом линолеуме, Павел покрепче ухватил за шею одного из сопровождающих. Сквозь приоткрытые двери палат были видны укрытые с головой тела. Их было много.
К ночи, им, отогревшимся у большого костра в просторной палате, принесли одну на троих лоханку с пшенной кашей из ихних же запасов.
Поставили на довольствие значит. Хорошо еще одежду в общий колхозный фонд не взяли. Все, что было на них не тронули, а вот спальники и лыжи экспроприировали вместе со всем остальным.
Утром получив очередную пайку из бывших своих продуктов, Павел-старший, чтобы не остыла, засунул ее за пазуху и поспешил к своим.
Вера выглядела неважно. Обмотав поверх шапки-ушанки шаль, она сидела в углу, чуть по-отдаль от костра. ЕЕ трясло. Пашка-младший выглядел не многим лучше. Павел снял с углей большую кружку с кипятком и, вынув из-за пазухи кастрюльку с кашей, принялся кормить обоих с ложки. Потом доел остатки.
Уже соскребая со дна пригоревшие шкварки, он вспомнил о Стиксе. Вчера, когда Веру, Пашку-младшего и его в полуобморочном состоянии притащили в жилую палату, никто из них не подумал о псе.
Окоченевший собачий трупик он нашел справа от крыльца. Видно разбирая их вещи, кто-то просто вышвырнул псину на улицу. Собак здесь еще не ели.
На третьи сутки пайка уменьшилась в два раза. Из неполного котла на кухне в его кастрюльку перекочевало пару половников. И все.
Надо уходить отсюда. Да куда же теперь они пойдут без тех продуктов и вещей, которые он с таким трудом добыл в городе?
Еще вчера Павел попробовал заявить о своем праве на содержимое саней, но подойдя к складским помещениям, где окопался бывший капитан с сослуживцами, он уткнулся в дуло автомата Калашникова. Вопросы сами собой отпали.
На пятый день Вера окончательно слегла. Ночью Павел несколько раз просыпался, когда его жена что-то вскрикивала в бреду и твердо решил утром идти к капитану и выбить из него хотябы какие-то из своих лекарств. В последний раз, уже утром, он проснулся уже не от криков, а от выстрелов.
Несколько коротких очередей, в углу палаты разлетелось стекло, с потолка посыпалась штукатурка.
Выждав какое-то время, Павел осторожно выглянул в коридор. Больше никто из присутствующих интереса к происходящему снаружи не проявил. Несколько стариков и старух, на которых он раньше не обращал внимания, вообще не шевелились. Они так и лежали, свернувшись клубком возле стен.
Неужели им там не холодно? Почему не переместятся ближе к костру?
Первым он обнаружил позавчерашнего охранника с автоматом. Вернее уже без оного. Молодой срочник лежал в гардеробе, уткнувшись лицом в поваленную вешалку с каким-то летним тряпьем.
Еще двое лежали у крыльца. Они буквально вмерзли в кровавые ледяные пятна.
Капитан сидел возле стены внутри складской. Над его головой вся стена была раскрашена густыми красными разводами. Ноги капитана покоились в куче пшена перемешанного с кровью.
Взять в складской комнате было нечего, и Павел вернулся на улицу. Там у ворот четыре человека в странных комбинезонах, унтах, в масках, похожих на кислородные альпинистские, голубыми баллонами на спинах и короткими автоматами на перевес, заканчивали грузить мешки в отсек выкрашенного белой краской МЛТБ.
Павел глубоко вздохнул от возмущения и тут же закашлялся. Морозный воздух несмотря на несколько слоев из лыжных шапок и шарфа, обжег горло и ворвался в легкие, едва не разорвав их изнутри.
Один из налетчиков повел стволом в сторону кашляющего, но видимо передумав тратить патроны на доходягу, продолжил заниматься своим делом.
И в этот момент Павел увидел в руках у одного из 'альпинистов', как он назвал их для себя, свой оранжевый рюкзачок с лекарствами
– Пожалуйста, -подбежав к 'альпинисту', Павел вцепился в руку с рюкзаком.
Откуда только силы взялись?
Ни говоря ни слова, 'альпинист' ударил его откидным прикладом в лицо.
Клацнули зубы. Павел завалился в сугроб. Там он и сидел, провожая взглядом отъезжающий армейский вездеход.
Вернулся в складскую. Насобирал несколько растоптанных, но не испачканных кровью галет.
Дальше что?
Вся жизнь в больнице переместилась на кухню, поближе действующей еще печке. Или это была такая плита? Павел в этом не разбирался.
Лежащие у стен старики, так там и остались. Оказывается они околели еще два дня назад. Просто никто, так же как и Павел не обращал на них внимания.
Вообще народу заметно поубавилось. Со всей больницы на кухню сползлось полтора десятка человек. Туда же он перенес находящуюся в беспамятстве Веру.
Пашка-младший поскуливая поплелся за ним сам.
Два дня глава семьи кормил жену с ложечки остатками каши, а сына размоченными в кипятке галетами. Сам он за это время съел только засохшую горбушку хлеба, найденную в кармане одного из трупов.
На следующий день кончились дрова. Вернее в больнице не осталось больше ничего, что можно было сжечь. Еды тоже больше не было.
Павел оглядел присутствующих. Сегодня утром не проснулись еще трое: восьмидесятилетний дед, молодая женщина и маленькая девочка.
Один из оставшихся в живых солдат - совсем молоденький паренек не говоря ни слова, взял огромный двуручный топор, закинул автомат на плечо и посмотрел на Павла.
На выходе из больницы их нагнал профессор-этнолог с которым как-то в одно из дежурств Павел разговорился о том, о сем. В основном о безрадостном будущем.
Вера открыла глаза. Возле нее сидел незнакомый мальчик. У него на коленях лежал Пашка и что-то бормотал, уткнувшись мальчику в живот.
– Павел? - прохрипела она.
– Они ушли за дровами и едой, - тихо сказал мальчик.
– Когда?
– Два дня назад, или три. Я не знаю. Потом ушли еще двое, потом баба Поля с тетенькой. Никого больше нет, - мальчик покосился на лежащий рядом труп.
Вера приподнялась на локте и вынув руку из варежки, засунула ладонь под шарф на Пашкином лице. Лоб был ледяной. У себя под боком она обнаружила кухонный нож. Наверное Павел оставил.
– Как тебя зовут?
– Таня.
Вот как! Мальчик, у которого и видны были лишь глаза, оказался девчонкой.
– Еды совсем нет?
Таня помотала головой.
– А вода?
Девочка протянула Вере комок снега.
Вера остановилась. В за спиной заворочался Пашка, обернутый в снятую с мертвого старика дубленку.
– Потерпи, потерпи, еще немного. Еще немного и дойдем до дяди Володи, а там поедим, погреемся.
Через час, а может быть через шесть часов она все еще шла по дороге, как ей казалось, по направлению к Борисово. Метрах в десяти впереди, за поворотом показалось что-то еще не засыпанное снегом.
Павел…
Он лежал на спине выставив перед собой обе руки, в одной из которых была зажата собачья голень.
На лице снег.
– У-у-у, - Вера завыла и упала на колени. Лицо Павла было все в застывших сгустках крови. Она и узнала-то его по треснувшим таким же как и у нее горнолыжным очкам и измазанному в крови синему пуховику.
Голень примерзла к ладони. Наверное из-за нее Павлика, ее Павлика и убили, а отодрать голень от скрюченных рук не смогли. Зато сняли со второй руки рукавицу, а с ног валенки и даже шерстяные носки.
Слезы катились по щекам и моментально превращались в льдинки.
Кусок собаки так примерз к руке, что образовал единое целое с ладонью и пропитанной кровью рукавицей.
Вера достала нож. Ей надо было накормить Пашку, ее сына. У нее в кармане осталась коробка спичек. Сейчас они дойдут до какой-нибудь деревни, найдут заброшенный дом, разведут костер из хозяйской мебели и поедят.