— Просто не верится! — обращаясь к Йоссариану, воскликнул Клевинджер, и его голос задрожал от удивленного негодования. — Они же вернулись к первобытным суевериям! Перестали различать причины и следствия. Им теперь остается только стучать по дереву и скрещивать на счастье пальцы. Они считают, что если кто-нибудь из них подкрадется в полночь на цыпочках к карте и передвинет линию фронта за Болонью, то завтрашний полет обязательно отменят. Можешь ты себе это представить? Похоже, что только ты да я не поддались у нас суеверной мистике.
В полночь Йоссариан бесшумно встал с койки, постучал по дереву, скрестил пальцы и, подкравшись на цыпочках к карте, передвинул линию фронта за Болонью.
Поутру капрал Колодный проник на цыпочках в палатку капитана Гнуса, просунул руку под противомоскитную сетку, нащупал костлявое плечо своего начальника и легонько его потеребил.
— Зачем ты меня будишь? — злобно захныкал капитан Гнус, открывая глаза.
— Болонья взята, сэр, — сказал капрал Колодный. — Я решил, что вам следует об этом узнать. Полет отменяется?
Капитан Гнус сел на койке и принялся методично скрести ногтями тощие ляжки. Потом оделся и, щурясь, вылез из палатки — хмурый, злой и небритый. С ясного неба светило солнце. Капитан Гнус посмотрел на карту. Да, сомневаться не приходилось, Болонью взяли. Когда он пришел в разведпалатку, капрал Колодный уже вынимал из штурманских планшетов карты Болоньи. Капитан Гнус сел, смачно зевнул и, задрав ноги на стол, позвонил подполковнику Корну.
— Зачем вы меня будите? — злобно захныкал подполковник Корн.
— Сегодня ночью Болонья взята, сэр, — сказал капитан Гнус. — Полет отменяется?
— О чем вы говорите, Гнус? — рыкнул подполковник Корн. — С какой стати мы будем отменять полет?
— Так Болонью-то взяли, сэр. Разве полет не отменят?
— Разумеется, отменят. Что ж мы, по-вашему, своих будем бомбить?
— Зачем ты меня будишь? — злобно захныкал полковник Кошкарт, поднятый с постели подполковником Корном.
— Болонью взяли, — сказал ему подполковник Корн. — Я решил, что тебе следует об этом узнать.
— Кто взял Болонью?
— Мы.
Полковник Кошкарт очень обрадовался, потому что смог отменить бомбардировку Болоньи без ущерба для своей репутации, которую замечательно укрепило его мужественное решение добровольно послать своих людей на это опасное задание. Генерал Дридл тоже был доволен, хотя и разозлился на полковника Мудиса, разбудившего его, чтобы сообщить ему эту новость. В штабе армии тоже были удовлетворены и решили наградить медалью того офицера, который провел операцию по захвату Болоньи, а когда не сумели его отыскать, дали медаль генералу Долбингу, сообразившему заявить на нее права.
Получив медаль, генерал Долбинг стал добиваться расширения своих полномочий. По его мнению, все войсковые авиачасти должны были подчиняться спецуправлению, которое он возглавлял. Если удары с неба по врагу не считать специальной службой, часто размышлял он вслух с привычно благожелательной улыбкой несколько утомленного постоянным благоразумием человека, то ему совершенно непонятно, чем же их тогда считать. К своему искреннему сожалению, он не мог принять на себя командование каким-нибудь боевым соединением под начальством генерала Дридла.
— Летать на боевые задания, подчиняясь генералу Дридлу, — это не совсем то, о чем я веду разговор, — со снисходительно милой усмешкой пояснял генерал Долбинг. — Мне хотелось бы заменить генерала Дридла или, пожалуй, взять на себя ответственность, заняв соответствующий командный пост, по надзору и за ним, и за многими другими командирами крупных войсковых соединений. Я, видите ли, по природе своей администратор, и мне, безусловно, следует возглавлять общее административное руководство. У меня врожденный дар убеждать самых разных людей.
— У него врожденный дар убеждать самых разных людей, что он болван, — злонамеренно открыл по секрету рядовому экс-первого класса Уинтергрину полковник Каргил, надеясь, что тот распространит его нелицеприятное открытие среди штабистов Двадцать седьмой воздушной армии. — Если уж кто и заслужил этот боевой пост, то, разумеется, я, а не он. Мы и медаль-то получили, потому что мне пришло в голову заявить на нее права.
— А что — хочется поучаствовать в боях? — спросил его рядовой экс-первого класса Уинтергрин.
— В боях? — растерянно переспросил полковник Каргил. — Да нет, это ты не то… это ты неправильно меня понял. Я, конечно, готов участвовать в боях, но мне лучше возглавлять общее административное руководство. У меня врожденный дар убеждать самых разных людей.
— У него врожденный дар убеждать самых разных людей, какой он болван, — со смехом открыл по секрету Йоссариану рядовой экс-первого класса Уинтергрин, прилетевший на Пьяносу, чтобы узнать, верны ли слухи про Мило Миндербиндера и египетский хлопок. — Если кто и заслуживает повышения, так это я. — Его, впрочем, уже и повысили — до экс-капрала, — потому что в штабе Двадцать седьмой воздушной армии он быстро сменил несколько званий, начав с почтальона и опять вскоре докатившись до рядового — за уничижительные, одна другой мерзее, характеристики штабных офицеров. Удачи вскружили ему голову, значительно укрепив его всегдашнюю тягу к нравственному совершенству и социальному преуспеянию. — Хочешь купить партию зажигалок? — спросил он Йоссариана. — Их сперли прямо у начальника снабжения.
— А Мило знает, что ты торгуешь зажигалками?
— При чем тут Мило? Разве он тоже ими торгует?
— Конечно, — ответил Йоссариан. — И притом не крадеными.
— Это ты так думаешь, — презрительно фыркнув, отозвался рядовой экс-первого класса Уинтергрин. — Я продаю свои по доллару штука. А он?
— На цент дороже.
— Вот-вот, я всегда его обставляю, — с победной ухмылкой похвастал Уинтергрин. — Ну а как насчет египетского хлопка, который ему некуда девать? Сколько он его купил?
— Весь.
— Вот это да! — Рядовой экс-первого класса Уинтергрин злорадно хихикнул. — Вот это балбес! А ведь в Каире-то он был с тобой. Почему ж ты его не отговорил?
— Я? — пожав плечами, переспросил Йоссариан. — Да разве он со мной советуется? А там все вышло из-за телетайпов, которые установлены у них в каждом приличном ресторане. Мило никогда раньше не видел биржевого телетайпа, и, когда метрдотель объяснял ему, что это такое, как раз передавали сведения про египетский хлопок. «Египетский хлопок?» — спросил Мило. Знаешь небось, какой у него бывает при этом вид. «И почем его здесь продают?» Короче, не успел я опомниться, а он уже скупил весь урожай. И не знает теперь, куда с ним сунуться.
— У него просто нет воображения. Я могу устроить ему крупную распродажу, если он возьмет меня в долю. На черном рынке.
— Мило не хуже тебя знает черный рынок. Нету там сейчас спроса на хлопок.
— На хлопок нет, а на медицинскую продукцию есть. Я мог бы заворачивать в хлопок деревянные зубочистки и сбывать их как стерилизованные ватные тампоны. Продаст мне Мило часть своего хлопка, если я предложу ему неплохие деньги?
— Тебе — ни за какие деньги, — сказал Йоссариан. — Ты же его конкурент, и он давно уже на тебя злится. А сейчас он злится на всех — за диарею, которая, дескать, подорвала репутацию его столовой… — Внезапно Йоссариан крепко ухватил Уинтергрина за рукав. — Слушай-ка, — воскликнул он, — а ведь ты можешь нас спасти! У тебя ж наверняка есть возможность изготовить на твоем мимеографе какой-нибудь липовый приказ, чтоб избавить наш полк от Болоньи.
Рядовой экс-первого класса и бывший капрал, неспешно отстранившись, окинул Йоссариана презрительным взглядом.
— Возможность-то у меня, конечно, есть, — горделиво признал он. — Но делать я этого даже под пистолетом не стану.
— Да почему?
А потому, что это не мое дело. Каждый должен делать свое дело, понимаешь? Мое дело — продавать зажигалки, и по возможности с выгодой, или, к примеру, покупать хлопок у Мило. А ваше дело — бомбить врагов.
— Так ведь убьют меня над Болоньей, — жалобно сказал Йоссариан. — Нас всех там перебьют.
— Значит, такая у вас судьба, — отозвался рядовой экс-первого класса Уинтергрин. — Я вот, например, фаталист, спокойно гляжу в глаза судьбе — и тебе того же желаю. Если мне суждено выгодно продавать зажигалки или недорого покупать у Мило хлопок, значит, это моя судьба, и я буду с достоинством делать свое дело. А если тебе суждено быть убитым над Болоньей, то от судьбы ты все равно не уйдешь и должен с достоинством сделать свое дело; поэтому отправляйся, куда тебя посылают, и прими смерть как мужчина. Мне грустно это говорить, Йоссариан, но ты становишься хроническим нытиком.
Клевинджер согласился с Уинтергрином, тоже считая, что если Йоссариана убьют над Болоньей, значит, такая уж у него судьба, и даже полиловел от праведного негодования, когда Йоссариан признался, что это он передвинул линию фронта, вызвав наутро отмену полета.
Клевинджер согласился с Уинтергрином, тоже считая, что если Йоссариана убьют над Болоньей, значит, такая уж у него судьба, и даже полиловел от праведного негодования, когда Йоссариан признался, что это он передвинул линию фронта, вызвав наутро отмену полета.
— И правильно сделал! — окрысился Йоссариан, ощущая в глубине души свою неправоту. — Почему, собственно, я должен подставлять задницу немецким зенитчикам, чтобы наш полковник стал генералом?
— А как насчет пехотинцев? — тоже злобно ярясь, наседал на него Клевинджер. — Почему они должны подставлять под пули головы, чтоб ты поберег свою задницу? Они имеют право на поддержку с воздуха.
— Так неужто на мне вся наша авиация клином сошлась? Им ведь неважно, кто разбомбит эти склады. А Кошкарт гонит нас туда, только чтоб выслужиться.
— Ох, да знаю я это все! — воскликнул Клевинджер, и его честные карие глаза на изможденном от вечной праведности лице взволнованно увлажнились. — Но беда-то в том, что склады до сих пор никто не разбомбил. Тебе прекрасно известно, что я тоже не одобряю полковника Кошкарта. — Губы у Клевинджера задрожали, и он на секунду умолк, а потом, словно бы подчеркивая свои слова, начал хлопать ладонью по спальному мешку. — Пойми, Йоссариан, не нам с тобой решать, какие объекты должны быть уничтожены, или кто это должен сделать, или…
— Или кого убьют, пока он это делает. И ради чего он будет убит.
— Да-да, не нам! У нас нет права спрашивать…
— Ты сумасшедший!
— …решительно никакого права…
— Значит, по-твоему, полковник Кошкарт может решать, как и ради чего отправить меня на тот свет, а я не имею права вмешаться? Ты что — серьезно так считаешь?
— Совершенно серьезно, — теряя уверенность, отозвался Клевинджер. — Существуют люди, которым доверено вести нас к победе, и они лучше нашего видят, куда нанести удар.
— Мы толкуем о разных вещах, — устало сказал Йоссариан, как бы вконец измученный тупостью Клевинджера. — Ты говоришь про взаимодействие воздушных и наземных войск, а я — про мои отношения с полковником Кошкартом. Ты хочешь, чтоб мы победили любой ценой, а я хочу победить и остаться живым.
— Вот именно! — с возрожденной самоуверенностью подтвердил Клевинджер. — И что же, по-твоему, важнее?
— Для кого? — осадил Клевинджера Йоссариан. — Да открой же наконец глаза! Мертвец останется мертвецом, кто бы ни победил, ему твоя победа — что припарка дохлому псу.
Клевинджер умолк, словно от оплеухи. А когда опомнился и заговорил, его побелевшие, горестно поджатые губы напоминали тонкое стальное кольцо.
— Дорассуждался! — возмущенно воскликнул он. — Лучшей помощи врагу, чем твои рассуждения, даже и представить себе нельзя!
— Врагом, — с тяжкой непреклонностью сказал Йоссариан, — следует считать всякого, кто добивается твоей смерти, на чьей бы стороне он ни оказался, значит, и Кошкарта. Не забывай об этом, Клевинджер, потому что чем тверже ты это запомнишь, тем дольше, быть может, проживешь.
Однако Клевинджер пропустил его слова мимо ушей — и отправился на тот свет. А разговаривая перед смертью с Йоссарианом, он так разволновался, что тот скрыл от него свою причастность к массовой диарее, которая вызвала очередную бессмысленную отсрочку. Мило Миндербиндер разволновался еще сильней — из-за предположения, что кто-то опять отравил всю эскадрилью, — и прибежал к Йоссариану просить помощи.
— Узнай, пожалуйста, у капрала Снарка, не добавил ли он снова какой-нибудь гадости в еду, — тайно поручил Мило Миндербиндер Йоссариану. — Капрал Снарк тебе доверяет и скажет правду, если ты пообещаешь никому об этом не говорить. А когда он тебе скажет, ты скажешь мне. Договорились?
— Конечно, добавил, — признался Йоссариану капрал Снарк. — Хозяйственного мыла в сладкий картофель. Я же всегда готов тебе удружить. А хозяйственное мыло — самое надежное средство.
— Он божится, что он тут ни при чем, — сообщил Мило Миндербиндеру Йоссариан.
Мило с сомнением оттопырил нижнюю губу.
— Дэнбар говорит, что бога нет, — сказал он.
И надежды у них тоже не было. К середине второй недели все они стали походить на Обжору Джо, который был освобожден от боевых полетов и орал по ночам во сне, будто его режут. Спать мог только он один. Все остальные бродили до утра между палаток, словно немые призраки с сигаретами в зубах. Днем они собирались унылыми группками возле карты и мрачно разглядывали неподвижную линию фронта или угрюмо посматривали на доктора Дейнику, который безучастно сидел перед закрытой дверью медпалатки под шуточным, бросающим в дрожь объявлением капитана Гнуса. Да и собственные шутки получались у него отнюдь не веселыми, а слухи, которые они изобретали про Болонью, не оставляли им ни малейшей надежды.
Однажды вечером изрядно нагрузившийся Йоссариан нетвердо придвинулся в офицерском клубе к подполковнику Корну и сообщил ему, что у немцев появилась зенитная новинка.
— Какая новинка? — с любопытством спросил подполковник Корн.
— Скорострельный трехсотсорокачетырехмиллиметровый клеемёт Лепажа, — ответил ему Йоссариан. — Он склеивает на лету звено самолетов в одну вонючую кучу.
— А ну отойди от меня, дегенерат! — злобно взвизгнул подполковник Корн, с испугом выдернув свой локоть из цепких пальцев Йоссариана. Нетли бросился сзади к Йоссариану и оттащил его, обхватив за шею, прочь, а подполковник Корн, одобрительно глянув на своего спасителя и немного отдышавшись, спросил: — Кто он, собственно, такой, этот психопат?
— Да это же пилот, которого мы наградили, по твоему представлению, медалью, — весело рассмеявшись, объяснил ему полковник Кошкарт. — За бомбардировку Феррары. И произвели, по твоему настоянию, в капитаны. Ну, и он, видно, решил выразить тебе свою благодарность.
Нетли с трудом доволок массивного, шатко стоящего на ногах Йоссариана до свободного столика.
— Ты что — спятил? — испуганно шипел он. — Это же подполковник Корн! Ты что — спятил?
Йоссариану хотелось еще немного выпить, и он пообещал Нетли, что спокойно уйдет, если тот принесет ему стаканчик виски. Потом потребовал еще два. А когда Нетли удалось наконец доставить его к выходу, в дверях, отряхиваясь, как утка, и громко шлепая по полу размокшими башмаками, появился капитан Гнус.
— Ну, оглоеды, теперь-то уж вам точно не выкрутиться, — жизнерадостно объявил он, выбираясь из лужи, которая натекла с его плаща. — Мне только что звонил подполковник Корн. Знаете, чем вас встретят над Болоньей? Клеемётами Лепажа, у-ху-ху-ху-хо! Они склеивают на лету звено самолетов в одну вонючую кучу.
— Бог ты мой, так это, стало быть, правда? — пронзительно вскрикнул Йоссариан и в бессильном ужасе привалился к Нетли.
Откуда-то, пошатываясь, вынырнул Дэнбар.
— Бога нет, — наставительно сказал он.
— Помоги мне. Его надо отвезти в палатку:
— Кто сказал?
— Я сказал. Глянь-ка — вот это дождище!
— Надо добыть машину.
— Давайте угоним джип Гнуса, — сказал Йоссариан. — Я всегда так делаю.
— Да разве теперь угонишь машину? С тех пор как ты начал их угонять, когда тебе в голову взбредет, никто не оставляет в замке ключи.
— Загружайтесь, — предложил пьяный Вождь Белый Овсюг, подъехав к ним в крытом джипе. Они залезли в машину, и Вождь Белый Овсюг резко рванул с места, так что их придавило к спинке сиденья. Обруганный Овсюг весело заржал и, выехав со стоянки, сразу же уткнулся бампером в крутую насыпь на краю дороги. Осыпая его проклятиями, они беспомощной грудой повалились вперед. — Я забыл повернуть, — объяснил он.
— Ты бы поаккуратней, — предостерег его Нетли. — У тебя вон даже фары не включены.
Вождь Белый Овсюг воткнул заднюю передачу, развернулся и на предельной скорости помчался по дороге. Шины влажно шуршали, черная полоса асфальта стремительно неслась им навстречу.
— Да не гони ты как оглашенный! — крикнул ему Нетли.
— Гони сперва к вам, чтоб я помог уложить его в постель. А потом отвезешь меня.
— Это еще кто тут такой?
— Дэнбар.
— Эй, включи фары! — заорал Нетли. — И смотри на дорогу.
— С фарами у меня полный порядок. А Йоссариан здесь? Я ведь вас, оглоедов, только из-за него сюда и пустил. — Вождь Белый Овсюг неторопливо повернулся, чтобы взглянуть на заднее сиденье.
— Да смотри же ты на дорогу!
— Йоссариан, ты здесь? А, Йоссариан?
— Здесь, Овсюг, здесь. Жми давай домой. А тебе, Дэнбар, я должен задать один вопрос. Почему ты так уверен?
— Видите? Я же говорил вам, что он здесь!
— Это в чем же я уверен?
— А про что мы с тобой толковали?
— Думаешь, про что-нибудь важное?
— Вроде бы да. А там бог его знает.
— Бога нет.
— Вот, значит, про что мы толковали, — подхватил Йоссариан. — Ну и почему ж ты так уверен?