— В самом деле? — сочувственно промямлил Йоссариан, поспешно придумывая, что бы еще сказать. — Но почему, собственно, вы обвиняете себя, видя пробелы в образовании у других?
— Это глупо, я понимаю, — по-девичьи хихикнув, согласился майор Сэндерсон. — Но мне, знаете ли, всегда было очень важно, чтобы меня уважали. Я достиг половой зрелости немного позже, чем другие юноши моего возраста, и постоянно испытывал… хм… все связанные с этим фактом трудности. А сейчас испытываю горячее желание обсудить их с вами как можно скорей и подробней. Я охотно начал бы именно с меня… но боюсь, что не имею на это права. Полковник Ферридж наверняка осудит нас, если узнает, что мы обсуждали мои затруднения за счет ваших. Итак, я покажу вам сейчас несколько чернильных пятен, чтобы выяснить, о чем напоминают вам различные конфигурации и цветовые оттенки.
— Не утруждайте себя, доктор. Мне всё напоминает о сексе.
— Правда? — воскликнул осчастливленный майор Сэндерсон, как бы боясь поверить своим ушам. — Ну, теперь-то мы многое поймем. А вам снятся иногда полноценные сексуальные сны?
— Мои сны о рыбах — это сексуальные сны.
— Нет-нет, я имею в виду истинно сексуальные сны — с истязаниями и насилием, с надрывами и блаженством, когда вы страстно рыдаете над своей жертвой, не зная, чем бы еще выразить ей свою ненависть и любовь, — вот про какие сны я хотел бы с вами поговорить. Они вам снятся?
— Мои сны о рыбах как раз такие сны, — умудренно задумавшись на мгновение, определил Йоссариан.
Майор Сэндерсон отшатнулся, словно ему дали пощечину.
— В общем конечно, — с натужным безразличием согласился он, и Йоссариан сразу заметил мгновенно вспыхнувшую в нем недоверчивую враждебность. — Но мне-то нужно, чтобы вам приснился именно такой сон, о котором я говорил, — нам необходимо выяснить, как вы к нему отнесетесь. Ну, и на сегодня, я думаю, достаточно. До следующего нашего собеседования постарайтесь найти ответы на заданные вам вопросы. Эти собеседования, знаете ли, не менее тягостны для меня, чем для вас.
— Тут главное Дэнбар, — сказал Йоссариан.
— Дэнбар?
— Ну да, поскольку он все это затеял. Сон-то его.
— Ах его? — ухмыльнулся майор Сэндерсон, и к нему вернулась прежняя уверенность. — Дэнбар, насколько я понимаю, тот самый злостный индивид, чьи похабные художества приписывают обычно вам. Я угадал?
— Ну, не такой уж он злостный.
— А вы, значит, готовы отстаивать его до последнего вздоха?
— Ну нет, до последнего не готов.
Майор Сэндерсон ядовито улыбнулся и записал в своем блокноте — «Дэнбар».
— Почему это вы хромаете? — желчно спросил он, глядя, как Йоссариан ковыляет к двери. — И с чего вдруг обмотали ногу бинтом? Вы что — спятили или отроду не в себе?
— У меня на ноге рана. Из-за нее-то я и попал в госпиталь.
— Нет у вас никаких ран! — злорадно возразил майор Сэндерсон. — А в госпиталь вы попали из-за камней в слюнной железе. Вам бы поостеречься, а то, глядишь, доумничаетесь до желтого дома. Вы вон и так уже не помните, с чем вас поместили в госпиталь.
— С раной на ноге, — уперся Йоссариан.
— Ладно, передайте привет вашему Дэнбару, — заглушив ехидным хихиканьем его реплику, проговорил майор Сэндерсон. — И скажите ему, что я просил его почаще видеть ваш сон.
Однако Дэнбара теперь постоянно мучили головокружения и тошнота, а голова у него болела еще с прежних времен, и ему было не до майора Сэндерсона. Обжору Джо опять начали терзать ночные кошмары, потому что он совершил шестьдесят боевых вылетов и ждал очередной раз отправки домой, но, заглянув однажды в госпиталь, чтобы навестить Йоссариана и Дэнбара, он отказался делиться с майором Сэндерсоном своими кошмарными снами.
Йоссариан приставал ко всем знакомым, упрашивая их рассказать ему хоть какой-нибудь сон для майора Сэндерсона.
— Мне ужасно не хочется его расстраивать, — говорил он. — Ему и так уже мерещится, что он отверженный.
— С тех пор как вас ранили, — признался капеллан, — мне постоянно снятся очень странные сны. Я вижу, к примеру, во сне, что моя жена умирает или ее убивают, а наши дети задыхаются до смерти, подавившись вполне доброкачественной пищей. Или вот еще сон: я плыву над бездонной глубиной, а голодная акула вгрызается мне в левую ногу — именно там, где у вас повязка.
— Замечательный сон, — сказал Дэнбар. — Готов поспорить, что он понравится майору Сэндерсону.
— Чудовищный сон, — сказал майор Сэндерсон. — В нем чувствуется извращенность, жажда страданий и тяга к смерти. Вы наверняка увидели его, чтобы мне досадить. И я, признаться, даже не уверен, что вас можно оставить на военной службе с такими патологическими снами.
Йоссариан внезапно увидел проблеск надежды впереди.
— Вы правы, сэр, — хитроумно поддакнул он. — Меня, по-видимому, следует отстранить от полетов и отправить в Штаты.
— Скажите, а вам никогда не приходило в голову, что вы непрерывно гоняетесь за женщинами ради подавления подсознательного страха перед своей сексуальной недееспособностью?
— Так оно, безусловно, и есть, сэр.
— А тогда зачем же вы это делаете?
— Ради подавления подсознательного страха перед своей сексуальной недееспособностью, сэр.
— А почему бы вам не завести себе какое-нибудь хобби? — участливо спросил майор Сэндерсон. — Вы могли бы заняться, к примеру, рыбной ловлей. Неужели вас действительно привлекает мисс Даккит? Мне бы на вашем месте показалось, что она чересчур костлявая. Костлявая и квелая. Вроде рыбы.
— Я, знаете ли, к ней не приглядывался.
— Но ведь за разные-то места вы ее хватали? Неужели только потому, что они у нее есть?
— Да не хватал я ее за разные места! А вот Дэнбар…
— Опять та же дурацкая песня? — с ядовитым сарказмом воскликнул майор Сэндерсон и раздраженно бросил карандаш. — Вы что — всерьез надеетесь уйти от ответственности, прикидываясь не самим собой? У меня иссякла всякая симпатия к вам, Фортиори. Понимаете? Иссякла всякая симпатия.
Йоссариан почувствовал, как могильный ветерок понимания шевелит у него на макушке волосы.
— Я не Фортиори, сэр, — смущенно пробормотал он. — Я Йоссариан.
— Кто-кто?
— Йоссариан, сэр. Моя фамилия Йоссариан. Меня поместили в госпиталь с раной на левой ноге.
— Ваша фамилия Фортиори, — воинственно возразил майор Сэндерсон. — И вас поместили в госпиталь из-за камней в слюнной железе.
— Уймитесь, майор! — взорвался Йоссариан. — Мне-то уж как-нибудь известно, кто я такой.
— А у меня есть ваша госпитальная карта, где черным по белому написано — Фортиори! — прорычал майор Сэндерсон. — Возьмите себя в руки, пока не поздно, Фортиори. То вы Дэнбар. То Йоссариан. Если так пойдет и дальше, то на днях вам покажется, что вы Вашингтон Ирвинг. Знаете, в чем ваша беда? У вас раздвоение личности, вот в чем ваша беда.
— Возможно, вы и правы, сэр, — дипломатично согласился Йоссариан.
— Не возможно, а очевидно. У вас мания преследования. Вам кажется, что люди хотят сжить вас со света.
— Да ведь так оно и есть, сэр.
— Видите? У вас нет никакого уважения к старшим традициям и священным по званию — решительно никакого! Вы опасный и растленный тип, вас надо вывести отсюда и расстрелять!
— Что это с вами, сэр?
— Вы враг народа!
— Окончательно спятил! — рявкнул Йоссариан.
— Я-то не спятил! — сипло заорал, думая, что говорит шепотом, Доббз, пришедший навестить Йоссариана. — Обжора Джо видел их собственными глазами! Вчера, когда летал на транспортном самолете в Неаполь за кондиционерами с черного рынка для фермы полковника Кошкарта. Там расположен перевалочный центр, где ждут отправки в Штаты сотни пилотов, бомбардиров и стрелков. У них всего по сорок пять боевых вылетов, а у некоторых, награжденных за ранения медалью «Пурпурное сердце», и того меньше. Пополнения приходят во все полки, кроме нашего. Ты что — газет не читаешь? Есть приказ, чтобы все военнослужащие, даже из административных отделов, были посланы, хотя бы на короткое время, в действующую армию. Нам обязательно надо его убить.
— Тебе ведь осталось всего два боевых вылета, — принялся негромко урезонивать Доббза Йоссариан. — Ну на кой ты будешь рисковать?
— А в боевом вылете я, по-твоему, не рискую? — срывающимся от страха и злости голосом прохрипел Доббз. — Мы сможем прикончить его прямо завтра утром, когда он будет возвращаться со своей фермы. Я и пистолет захватил.
Йоссариан испуганно вытаращился на Доббза, который вынул из кармана пистолет и поднял его высоко в воздух, чтобы показать Йоссариану.
— Ты что — псих? — остервенело зашипел Йоссариан. — Спрячь его немедленно! И прекрати орать!
— Да ты-то чего психуешь? — с видом оскорбленной невинности возмутился Доббз. — Нас же никто не слышит.
— Вы когда-нибудь заткнетесь? — рявкнул кто-то из дальнего угла палаты. — Неужели человек и в госпитале не может спокойно поспать?
— Сам заткнись, умник позорный! — зарычал, вскакивая, Доббз, готовый к драке. Он сжал кулаки, но, прежде чем Йоссариан успел его одернуть, начал громоподобно чихать и оглушительно чихнул шесть раз подряд, переваливаясь из стороны в сторону на своих пружинисто-крепких ногах и вздергивая кверху локти в тщетной попытке сдержаться. Веки на его влажных от слез глазах покраснели и вспухли. — Он думает, он кто? — судорожно шмыгая носом и утирая его тыльной стороной ладони, проворчал Доббз. — Надзиратель в тюрьме или, может, полицейский?
— Он обэпэшник, — спокойно уведомил Доббза Йоссариан. — У нас их тут уже трое, и, говорят, скоро им пришлют пополнение. Да ты не бойся, — утешил он Доббза. — Они ищут человека по имени Вашингтон Ирвинг. До убийц им сейчас дела нет.
— А кто говорит про убийц? — возмущенно вскинулся Доббз. — Это из-за того, что мы хотим опередить полковника Кошкарта…
— Да тише ты, так тебя и не так! — прошипел Йоссариан. — Неужели ты не можешь разговаривать шепотом?
— Я шепотом! У меня…
— Опять орешь!
— Да не ору я! У меня…
— Вы заткнетесь там наконец или нет? — завопили несколько человек с разных коек.
— Я вот сейчас ВАМ заткну ваши смрадные глотки! — зарычал Доббз, вскакивая с пистолетом в руке на шаткий стул. Йоссариан ухватил его за руку и стащил вниз. Доббз опять начал чихать. — У меня аллергия, — извиняющимся тоном объяснил он, пытаясь утереть слезы и сопли.
— То-то вот и плохо. Если б не твоя аллергия, ты, может, стал бы великим человеком.
— Полковник Кошкарт убийца, — жалобно сказал Доббз, пряча в карман скомканный сопливый платок цвета хаки. — Он постепенно убьет нас всех, если дать ему волю.
— А может, он больше не будет увеличивать норму вылетов. Может, угомонится на шестидесяти.
— Не угомонится он, и ты знаешь это лучше, чем я. — Доббз в свирепом нетерпении наклонился к Йоссариану, его мощные челюсти плотно сомкнулись, а на щеках под бронзовой от загара кожей заиграли твердые желваки. — Скажи, что это хорошее дело, и завтра утром все будет кончено. Ты понимаешь, про что я говорю? Причем шепотом говорю, заметь.
— Да какого дьявола ты не сделаешь все это молча и один? — пряча глаза от его огненно-раболепного взгляда, запротестовал Йоссариан. — Зачем тебе нужна трепотня?
— Один я боюсь. Один я ни на что не могу решиться.
— Ну а я тебе не помощник. В моем положении надо спятить, чтобы спутаться с психом вроде тебя. Моей ране на ноге цены, можно сказать, нет. Меня же теперь отправят домой.
— А сам-то ты не спятил? — изумленно воскликнул Доббз. — Это же пустяковая царапина. Как только ты отсюда выпишешься, тебе дадут в зубы «Пурпурное сердце» и посадят на боевой самолет.
— Вот тогда-то я его и убью, — торжественно поклялся Йоссариан. — Найду тебя, и мы это обстряпаем.
— Нам надо обстряпать это завтра утром, а то будет поздно! — умоляюще воскликнул Доббз. — Капеллан сказал, что Кошкарт опять выставил наш полк на добровольную бомбардировку Авиньона. Меня же собьют, пока ты тут лежишь. Я не способен вести самолет. Посмотри, как у меня трясутся руки. Я полностью выдохся, понимаешь?
Йоссариан не решился на окончательный ответ.
— Надо сначала посмотреть, как оно все обернется, — сказал он.
— Твоя беда в том, что ты не хочешь ничего делать, — ожесточенно прохрипел Доббз.
— Я делаю все, что могу, — мягко сказал Йоссариану капеллан, когда разъяренный Доббз ушел. — Я обращался даже в санчасть, к доктору Дейнике, с просьбой вам помочь.
— Понятно. — Йоссариан заставил себя улыбнуться. — И что же там произошло?
— Они вымазали мне десны чем-то лиловым, — смущенно сказал капеллан.
— Пальцы на ногах они ему тоже вымазали, — возмущенно добавил Нетли. — И вдобавок накормили слабительным.
— Но сегодня утром я опять туда ходил, — сказал капеллан.
— И они опять вымазали ему десны, — сообщил Нетли.
— Зато мне все же удалось поговорить с доктором Дейникой, — как бы оправдываясь, принялся рассказывать капеллан. — Он, похоже, совсем отчаялся. Ему кажется, что кто-то хочет заслать его на Тихоокеанские острова. Он сам собирался обратиться ко мне за помощью. И очень удивился, когда я сказал, что мне нужна его помощь. «А разве у капелланов нет своего капеллана, — говорит, — который должен им помогать?» — Капеллан терпеливо молчал, пережидая, пока Йоссариан с Дэнбаром отхохочутся, и потом в унынии продолжил: — Раньше я думал, что отчаиваться грешно. — Он как бы жаловался вслух наедине с самим собой. — А теперь уж не знаю, что и думать. Мне хотелось сказать в это воскресенье проповедь о греховности отчаяния, но теперь вот я думаю: может ли священник с лиловыми деснами совершать богослужебный обряд? Подполковник Корн сурово пенял мне на мои лиловые десны.
— Послушайте, капеллан, а почему бы вам не лечь в госпиталь, чтобы спокойно отдохнуть? — предложил ему Йоссариан.
Его предложение сразу привлекло капеллана именно своей откровенной греховностью — но всего лишь на секунду или две.
— Да нет, это невозможно, — с трудом преодолев мгновенное искушение, отказался он. — Мне нужно побывать в Италии и поговорить с писарем из армейского штаба по фамилии Уинтергрин. Доктор Дейника утверждает, что он сумел бы — если б ему, конечно, захотелось — вам помочь.
— Уинтергрин, пожалуй, самый влиятельный в нашей армии человек. У него ведь есть, кроме всего прочего, доступ к армейскому мимеографу. Только вот не захочет он никому помогать. Из-за этого-то ему, в частности, и обеспечен успех на жизненном пути.
— А все-таки я с ним поговорю. Должен же вам кто-нибудь помочь.
— Поговорите с ним о Дэнбаре, капеллан, — покровительственно наказал ему Йоссариан. — Меня-то теперь выручит моя бесценная рана на ноге. Или здешний психиатр, Сэндерсон, который считает, что мне в армии не место. Так ли, этак ли, а от боевых полетов я буду освобожден.
— Это мне в армии не место, — ревниво захныкал Дэнбар. — Сон-то приснился мне.
— Сон тут ни при чем, — возразил Йоссариан. — Сон, по мнению Сэндерсона, естественный и прекрасный. Тут дело во мне. У меня, на его взгляд, раздвоение личности.
— Ваша личность равноценно раздвоена, — объяснил Йоссариану майор Сэндерсон, гладко припомадивший для этого визита тускло-черные волосы и даже завязавший шнурки на своих неуклюжих солдатских башмаках. Он широко улыбнулся, чтобы выглядеть заботливым и разумным. — Я говорю это не из жестокости или желания вас оскорбить, — с жестокой и оскорбительной улыбкой продолжал он. — Не по ненависти или ради мщения. Не потому, что вы безжалостно ранили мои чувства. Я медик, и мой диагноз строго беспристрастен. Но вам он может показаться ужасным. Вы достаточно мужественный человек, чтобы отнестись к нему спокойно?
— Избави меня бог! — возопил Йоссариан. — Разумеется, нет!
— Можете вы хоть раз в жизни выслушать собеседника без выкрутасов? — злобно взъерепенился майор Сэндерсон, долбанув обоими кулаками по своему столу и багрово набрякнув лицом, как перезревшая свекла. — Ваша беда в том, что вы ставите себя выше социальных обычаев. Вы, чего доброго, и на меня смотрите свысока, из-за того что я немного запоздал в половом развитии. А о себе вам что-нибудь известно? Так вот, вы — несостоятельный, закомплексованный, недоразвитый и дистоничный юнец с неудовлетворенными тенденциями в становлении личности! — Настроение майора Сэндерсона неуклонно повышалось по мере перечисления уничижительных определений.
— Да, сэр, — осторожно согласился Йоссариан. — По-видимому, вы правы.
— Не по-видимому, а совершенно точно. У вас нет способности к адаптации. Вы не сумели адаптироваться к войне.
— Вы правы, сэр.
— У вас патологически выраженный страх смерти и маниакальная ненависть к реальному бытию. Вы, насколько я понимаю, отвергаете военную реальность и тот факт, что вас могут в любую секунду убить.
— Не просто отвергаю, а отвергаю с яростью, сэр.
— У вас ажитированная тревога и болезненное желание выжить. Вы не любите нуворишей и неофитов, святых и святош, громил и проныр, сумасшедших, бесноватых и людей себе на уме. Вам свойственна подсознательная ненависть к очень многим людям.
— Сознательная, сэр, исключительно сознательная. Я ненавижу их вполне осознанно.
— Вы страдаете гипертрофированным отвращением к возможности быть ограбленным, обобранным, обманутым и униженным. Нищета вас угнетает. Коррупция возмущает. Невежество ужасает. Насилие оскорбляет. Жадность отвращает. Гонения подавляют. Трущобы удручают. Преступления терзают. Словом, нормальная жизнь вызывает у вас депрессивное состояние. И я ничуть не удивлюсь, если выяснится, что вы страдаете маниакально-депрессивным психозом.