– Будешь чай или кофе? – она точно прочитала его мысли.
– Кофе.
– А может, поужинаем в ресторане?
– Прости, не могу. – Он выдвинул стул и сел. – Сегодня третий тур конкурса поваров, я обещал быть. Плюс потом банкет. Отец просил провести вечер с ним, и я пообещал составить ему компанию.
– И ты не возьмешь меня с собой? – Машина правая бровь вопросительно приподнялась.
Никита провел ладонью по лицу, подпер щеку кулаком и ответил:
– Давай в следующий раз. Я не собирался там долго засиживаться…
Вдруг он почувствовал острое желание уйти, точно ему в этот момент не хватило воздуха, но волна секундного беспокойства и раздражения быстро схлынула.
Маша, это же его Маша. Русые волосы, зеленые глаза…
– Ну и ладно, – легко согласилась она и пожала плечиком. – А где проходит этот конкурс? В каком-нибудь ресторане?
– Не-а, в выставочном комплексе на проспекте Мира, а вот банкет организовывают в головном ресторане моего отца. Поздравят победителей, вручат подарки, поужинают, обсудят всякие проблемы… Ничего нового.
– Значит, в ресторане твоего отца, – тихо повторила Маша, хитро прищурившись. – Какое пирожное тебе положить?
Но Никита покачал головой. Аппетита у него совсем не было. Посмотрев на часы, он сделал большой глоток кофе – через пару часов начнется третий тур конкурса поваров, а затем банкет. Приедет ли Оля?
* * *Зал взорвался очередными аплодисментами. Ивон Перро пожал руку победителю – долговязому молодому человеку в светлом костюме – и закивал во все стороны. Очень скоро счастливчик отправится в Париж, где перед ним распахнет свои двери одна из самых престижных школ поваров.
– Все по справедливости, – сказал Лев Аркадьевич, наклонившись к Шурыгину. – Парень и правда хорошо готовит.
Петр Петрович выдал согласное «угу» и отставил бокал в сторону. Его мысли были далеки от конкурса. Во-первых, он переживал за Олю, которая до сих пор не приехала. Во-вторых, он думал о Любе, которая… а впрочем, ничего, он еще раз съездит в магический салон. Но как же далеко до воскресенья! Или не ждать выходных?
Душу Петра Петровича жгло неясное чувство, он пока не находил ему названия. Да, ему понравилась красивая женщина, ну и что? У него и раньше бывали отношения (хм, не с цыганками), но это же не значит… а впрочем… Пока он только понимал, что непременно должен увидеть Любу, должен ей объяснить… Но что?
За последние дни Шурыгин уже привык к путанице в голове и практически не обращал на нее внимания. Сам задавал вопросы и сам на них отвечал. Пусть это непонятно и глупо, но… Петр Петрович нервничал и хмурился, непокой болезненно отзывался в сердце. То слышалось позвякивание браслетов, то куда-то звал мелодичный голос, то казалось, будто под столом мяукает кошка (обязательно черная!). Так и с ума сойти недолго.
«Никакого воскресенья! Завтра же поеду в салон и поговорю с вредной старухой по-другому!»
Люба точно не отпускала его, точно звала.
Она цыганка! Стоило об этом подумать, как по коже пробегал холодок.
И как его занесло в этот салон?
– А не заманить ли мне этого парня к себе? – донесся вопрос Льва Аркадьевича.
– Угу, – ответил Шурыгин.
– Сейчас поговорить или после?
– Угу.
– А! – Лев Аркадьевич махнул рукой и переключился на закуску.
Никита сидел рядом и делал вид, будто следит за происходящим на мини-сцене. В нужные моменты хлопал, пил виски и вяло жевал салатные листья, политые лимонным соусом. Вкуса он не чувствовал.
– А во сколько Оля собиралась приехать? – спросил он Петра Петровича.
– К девяти. Девочки договорились приехать вместе, так что скоро будут. Наверняка Полина всех задерживает – она часами может одеваться, а сейчас ее еще Андрей поддерживает, во всем ей потакает.
– Они отличная пара, – тихо сказал Лев Аркадьевич, активно шевеля бровями. Таким образом он намекал на интерес сына к Оле и подчеркивал двойной смысл собственных слов.
– Хм! – Петр Петрович посмотрел на Егора, занявшего место рядом с Ивоном Перро, и подумал, что надо бы повторно пообщаться с ним на тему «молодых».
В дальнейшем разговоре Никита участвовать не стал. Равнодушно скользнул взглядом по девушке-модели, державшей в руках призы для победителя (конверт с приглашением и небольшой букет, похожий на куст лаврушки), и еще раз ковырнул вилкой салат.
Очень не хватало Оли. Ему нравилось ее смущать, он привык над ней подшучивать. И прислушиваться к ее советам тоже привык. Белкин умотал совершенно некстати! Хотя кто мешает и дальше смущать, подшучивать, прислушиваться…
Никита скривил губы и недовольно коротко вздохнул. Наверное, точно такие же чувства испытывает ребенок, у которого отобрали любимую игрушку. Но только он не ребенок, и она не игрушка. «Я несу за нее ответственность», – напомнил он себе, будто оправдывался. Дурак Белкин, дурак. И он сам тоже дурак. Улыбнувшись, Никита немного отодвинул стул и положил ногу на ногу. А ведь он расстроился, когда Оля сообщила о том, что изображать влюбленных больше не нужно. Расстроился. Не ожидал. Руки уже привыкли тянуться к ее талии, тон уже был задан…
«Малыш, и что мы теперь будем делать?» – насмешливо обратился он к ней и глотнул минералки. Вопрос, не дойдя до адресата, вернулся назад и настойчиво постучался в душу. Друзья? Нет. Никита с силой сжал холодный стакан и откинулся на спинку стула.
Может, пора посмотреть правде в глаза?
Вот теперь.
Сейчас.
Когда ее отсутствие раздражает.
Когда приходится сдерживаться, чтобы не взять мобильник и не позвонить.
Друзья? Нет.
Он же тогда не просто так ее поцеловал.
Не ради шутки или развлечения…
Не смог отказать себе в этом… удовольствии.
Хотел.
Да.
Хотел.
Сделав еще глоток минералки, Никита повернул голову к отцу и попытался вникнуть в разговор, но, к его удивлению, беседа оборвалась. Лицо раскрасневшегося родителя изрядно вытянулось, впрочем, то же самое произошло и с лицом Петра Петровича Шурыгина. Они явно увидели нечто шокирующее, но что?
Проследив за взглядами, Никита резко обернулся. Пересекая зал, к их столику по проходу в такт звенящей музыки приближались Оля, Полина, Катя и Андрей. Оля шла впереди, остальные – чуть сзади. На ней было атласное коктейльное платье цвета молочного шоколада и коричневые лаковые туфли на высоком каблуке. Платье идеально подчеркивало фигуру и держалось лишь на бретельках, таких тоненьких, что казалось, будто их нет. Плечи, руки обнажены. Ноги? О, эти ноги! Впрочем, и офисные юбки позволяли оценить их стройность. Макияж в осенних тонах, рыжеватые волосы распущены и вздрагивают волнами на плечах в такт движениям… Оля, Оля, Оля…
«Э-э-э», – мысленно протянул Лев Аркадьевич.
«Полина постаралась», – удовлетворенно подумал Петр Петрович.
А Никита поднялся со стула и коротко улыбнулся – он слишком хорошо ее чувствовал и понимал, что этот подвиг ей дался нелегко. Ему даже показалось, будто он ощущает ее внутреннюю дрожь и видит в ее карих глазах неуверенность и волнение.
– Мы опоздали из-за ужасных пробок, – эмоционально выпалила Полина и повернулась к Катюшке: – Правда?
– Ага, – учащенно закивала та, хотя никто и не собирался этого оспаривать и намекать, что время было потрачено на наряды и косметику, и уж точно никто не собирался как-то по-особенному смотреть на Ольгу. Все дружно сделали вид, будто ничего удивительного не произошло.
– Дорогая, – Андрей выдвинул два стула, ухаживая за Полиной и Катюшкой, и улыбнулся, – все давно привыкли к твоим опозданиям, так что уверен, никто этого даже не заметил.
Она царственно посмотрела на него, смешно сморщила нос и тоже улыбнулась: «Дорогой, я тебя люблю!»
Никита выдвинул стул для Оли. Она села, взяла салфетку, постелила ее на колени и, не удержавшись, подняла голову и встретилась с ним взглядом.
– Мы немного задержались, – ровно сказала она.
– Честно говоря, я уже устал тебя ждать, – ответил Никита, и по его голосу нельзя было понять: шутит он или говорит серьезно.
* * *Да, она знает: не нужно торопиться, но какого черта! Маша засмеялась и распахнула дверь ванной. Возможно, Никита действительно считает, что ей будет скучно, возможно, он не готов представить ее родителям (все же десять лет назад она поступила некрасиво), возможно, его отношение к ней слишком романтично (конфетно-букетный период давно пора заканчивать), возможно, проблемы с рестораном отвлекают от нее, возможно… и так далее. Сплошное гадание на кофейной гуще. И это гадание ее категорически не устраивает.
Она бы не торопилась, если была бы уверена в его чувствах, но последнее время все не так (это если не обманывать себя). Все не так!
Маша встала под тонкие струйки душа, недовольно пожала плечом и закинула голову назад. Настроение мгновенно испортилось. Она ожидала быстрой победы, триумфа, ей безумно хотелось, чтобы наследник империи «Пино Гроз» сделал ей предложение руки и сердца… Да много чего хотелось! Но Никита диктует свои правила. Он стал другим, независимым. И это очень неприятно. Смотрит на нее, впитывает взглядом, точно не видел миллион лет (впрочем, почти так и есть) и остается спокойным.
Совершенно невозможно его понять.
Маша вытерлась мягким махровым полотенцем, резко развернулась и молниеносно оценила свое отражение. Нет, никуда он не денется. Губы растянулись в улыбку, а полотенце упало на пол.
Никуда он не денется, и медлить она не собирается. Адрес главного ресторана «Пино Гроз» ей известен. Кажется, пора представить ее родственникам и друзьям.
Глава 24
Оля взяла вилку и положила ее обратно на белую скатерть, взяла нож и тоже вернула его на место. Отчего-то чесалась спина, побаливала пятка на правой ноге, лифчик, лишенный бретелек («Ловкость рук и никакого мошенства», – пошутила Полина, отстегивая бретельки), съезжал вниз. То есть он, может, и не съезжал, но казалось, будто сейчас все рассыплется в пыль, будто она Золушка, а стрелки часов уже тянутся к двенадцати.
Сказать, что она чувствует себя голой, – ничего не сказать.
Представить, какая сумятица терзает ее душу, не пережив такого же, – невозможно.
Полина… Она сказала «надо», и Оля согласилась. Нет, она не собиралась таким образом очаровывать Никиту, она пыталась стать свободной от страхов и переживаний. Правда, теперь у нее новые страхи и новые переживания. «И все-таки я хотела ему понравиться».
Оля покосилась на Никиту и решительно взяла вилку. Белкин уехал. Одной проблемой меньше. До младшего Замятина ей нет никакого дела…
Короткий курс самовнушения не помог. И как это раньше при помощи нескольких четких строчек ей удавалось сосредоточиться и взять себя в руки? Как?
О чем они разговаривают? Оля нервно скользнула взглядом по каждому сидевшему за столом и поняла, что они молчат. «Это у них шок от меня, – покусывая нижнюю губу, подумала она. – Не нужно было слушать Полину». Посмотрев на старшую сестру, она увидела, как та дернулась, и тут же вслед дернулся Андрей – кажется, только что его кто-то «совершенно случайно и очень осторожно» пнул ногой.
– Отличный сегодня день! – Он широко улыбнулся и тоже «совершенно случайно» коснулся локтем Полины. «Дорогая, ты довольна, я спас ситуацию?»
Оля неслышно вздохнула. Сколько сил ей потребовалось, чтобы уверенно дойти от входа в зал до столика, – и ноги дрожали, и екало в груди, и пальцы немели… А впереди еще вечер, бесконечно длинный вечер.
– Оля, можно пригласить тебя на танец? – раздался голос Никиты.
Не дожидаясь ответа, он встал, подошел к ней и протянул руку.
Лев Аркадьевич ритмично заработал челюстью, перемалывая рыбу не хуже кухонного комбайна.
Петр Петрович автоматически устремил взгляд на Егора, но тот продолжал «лоботрясничать» около Ивона Перро и никого утешать «добрым словом» не собирался.
Катюшка потянулась к бокалу с шампанским.
Поднявшись и пригладив шелк платья, Оля положила руку на широкую ладонь Никиты. Ладонь показалась горячей и… доброй.
Она больше не хочет с ним соперничать.
Она больше не хочет учить его жизни.
Она больше не хочет одерживать над ним хоть и маленькие, но победы.
Она просто хочет с ним танцевать.
– Спасибо, – ответил Никита и повел ее к музыкантам.
– За что? – поинтересовалась Оля, контролируя свои движения.
Никита улыбнулся. Все же она неисправима – обстоятельна, как всегда!
– За возможность прижать тебя к себе покрепче, – насмешливо сказал он, разворачивая ее к себе и прижимая.
В голове зашумело, щеки полыхнули огнем. Ну с чего вдруг она почувствовала себя юной девушкой на выпускном балу? Симпатичный мальчик совершенно не обращал на нее внимания, а тут вдруг пригласил на первый танец. И все одноклассницы стоят и смотрят. И конечно, больше никто не танцует. Оля качнула головой, прогоняя глупые сравнения, и отстранилась.
– Константин улетел в Париж, – напомнила она, превращаясь в строгую даму.
– Зануда, – сказал он.
– Разгильдяй, – тихо ответила она.
* * *Нервы Петра Петровича эту картину категорически не выдерживали. Хорошо, что народ, пресытившись официальной частью и вкусным ужином, неторопливо потянулся к сцене – танцующих заметно прибавилось. Теперь Оля с Никитой не были как на ладони.
– Мне кажется, все идет отлично, – воспользовавшись тем, что девочки отвлеклись, выдохнул Лев Аркадьевич.
– Еще рано делать выводы. И меня очень интересует, когда твой сын окончательно откажется от Марии Серебровой, – холодно ответил Петр Петрович.
– Ты торопишься.
– Ничего себе! Тороплюсь… Посмотри, как он ее прижимает.
– Сейчас все так танцуют.
Друг Лева был прав, и Петр Петрович поспешил отвести глаза. Неуютно как-то, будто он подсматривает. Где Егор?! Ивону и без него сейчас спокойно! Но Кречетова видно не было.
– Дорогая, как насчет страстного танго? – долетели до слуха слова Андрея.
Петр Петрович смерил его взглядом и усмехнулся. Нарочно же танго упомянул… эта парочка умеет устраивать скандалы в общественном месте!
– Не возражаете, Петр Петрович? – теперь Андрей обратился к нему.
– Танцуйте, танцуйте, – благословил Лев Аркадьевич, который вновь пребывал в прекрасном расположении духа.
Катюшка, не удержавшись, хихикнула и тоже оглядела зал – с кем бы ей потанцевать?
Андрей с Полиной мгновенно исчезли из-за стола, а Петр Петрович, поднявшись, расстегнув пуговицу пиджака, заложил руки за спину и сделал еще одну попытку отыскать Егора.
– Я оставлю вас, – сказал он, – пройдусь немного.
Народ уже не только танцевал, но и вовсю общался, и Петр Петрович, желая немного успокоиться, решил тоже обговорить некоторые вопросы со своими знакомыми. Оля с Никитой непременно разберутся и… Никакой Маши Серебровой не будет. Точка. И хватит об этом.
Петр Петрович миновал высокую пирамиду из бокалов шампанского, обогнул Ивона Перро и разомлевшего победителя конкурса и пошел дальше. Что-то толкало его вперед. И волнение не спадало, наоборот, нарастало. Споткнувшись, он повернул влево к колоннам, к небольшим уютным диванчикам и к зелени цветов. Теперь он думал только о Любе. Думать о ней было приятно, и хотелось, чтобы никто не мешал, не трогал.
Послышалось «бряк-бряк». Петр Петрович остановился, в груди похолодело.
Да что же за наваждение такое! Еще секунда – и он наверняка услышит мяуканье. Бред. Он прижал ладонь ко лбу, еще раз споткнулся, развернулся и поднял голову.
Она шла в его сторону, растерянно оглядываясь по сторонам, хмурясь. Тонкая, как тростинка, желанная, как мечта, терпкая, как черемуха… Нет, на ней не было цыганского наряда (никакой цветастой юбки и яркой кофты с большим вырезом) – приталенное темно-зеленое платье с короткими рукавами и много-много серебряных браслетов на правой руке подчеркивали ее диковинную красоту, а черные кудри, щедро рассыпанные по плечам, притягивали магнитом. Петр Петрович закрыл глаза, открыл и качнулся. Любы не могло быть на этом банкете – не могло! Он почувствовал аромат нежных весенних трав, перед глазами запрыгали огоньки свечей, на миг все замелькало, а затем он встретил взгляд больших темных глаз.
«Пусть ей будет хотя бы тридцать пять лет, – эгоистично подумал Петр Петрович, будто ее молодость могла помешать его тайным желаниям… – Пусть…»
Люба остановилась.
Посмотрела на него.
Улыбнулась.
– Спасибо, – прошептал Петр Петрович, и это было предназначено «противной старухе», которая, видимо, решила ему уступить. Как? Каким образом она устроила эту встречу, непонятно. Но спасибо ей.
* * *– Константин улетел в Париж, – повторила Оля.
– Ну и что?
– Тебе не обязательно со мной танцевать.
– Я подумаю об этом.
Музыка стихла, и Никита слегка разжал объятия – пусть этот танец закончился, но «Пино Гроз» – не ночной клуб, и, кроме медленных романтических мелодий, другого здесь не услышишь, а значит, расходиться еще рано.
Оля сделала попытку шагнуть к столу, но это не удалось – он не отпустил ее.
Вновь зазвучала музыка, и руки Никиты вновь легли на ее талию.
– Ты не против, если мы потанцуем еще?
– Нет, не против.
Стараясь не думать о Маше Серебровой, она положила руки на его плечи. Ну и пусть она сегодня оделась и накрасилась, ну и пусть он посчитает ее дурой и пусть даже подумает, что она это сделала для него! Оля боязливо приподняла глаза и встретила теплую улыбку. Его губы совсем рядом, вот что значит надеть высокие каблуки – есть плюсы и в неудобствах.
«Константин улетел в Париж, – мысленно передразнил он ее. – Да пусть катится куда хочет! И что же ты, Оля, такая красивая сегодня? Не обошлось тут без Польки! И почему я все время чувствую себя идиотом, не подскажешь? А?» Никита развлекался, но это было горькое веселье. «Ты и без мишуры красивая… Зануда, конечно, но это лечится. Малыш, я уже не смогу тебя отпустить».
Правда вырвалась на свободу, и затолкать ее обратно в узкое горлышко самообмана не получилось бы ни при каких обстоятельствах. Он вернулся в Москву, потому что Лондон не становился родным, он вернулся в Москву, потому что девушка, которую он любил, оказалась свободной. Он хотел вернуть прошлое – Маша должна была принадлежать ему! Он собирался жениться, как дурак ненормальный! Десять лет прошло. Десять! Любовь не стареет? Не ржавеет? Быть может, но только не эта любовь… Не настоящая. Он старался, как будто уговаривал себя, но не получалось. Знал и все же шел напролом. Целовал Машу, прижимал (верил, что навсегда), уходил – и забывал до следующего раза. Звонил, но душа не искала души, обещал, но верил ли сам? Не здесь он играл роль, а там. Три точечки-родинки дорожкой на правой щеке, зеленые глаза… Чужая, незнакомая, нелюбимая, холодная Маша. Прости. «Нет, я не идиот, я форменная скотина!»