– Клево сработал госдеп, – согласился Валентин. – Что значит, их люди здесь везде.
– У штатовцев деньги жабы не клюют, – сказал Грекор завистливо. – Правда, это же наши доллары там крутятся… Ими же нам и платят.
– Помнишь, – сказал Данил, – идут Иван и Абрам… нет, лучше Зяма! Идут Иван и Зяма, видят куча – говна. Зяма и говорит: «Иван, съешь, сто долларов дам!..» Иван, подумал, деньги неплохие за такой пустяк, взял и съел. Зяма идет довольный, лыбится, Иван сопит, сердится. Видят, еще куча говна, Иван и говорит: «Съешь – дам сто долларов!» Зяма пожадничал и съел… Нет, Зяму жалко, пусть это идет Абрам. Идут дальше, снова куча говна… у нас же Россия, сами понимаете, говно на каждом шагу!.. Абрам говорит: «Иван, съешь – сто долларов твои!» Иван съел, но когда встретили новую кучу, говорит: «Абрам, хочешь сто долларов? Съешь!» Абрам съел, получил сто долларов и говорит: «Слушай, а чего это мы говно едим и едим, а денег у нас не прибывает?»
Грекор хохотнул:
– Вот-вот!.. Заставляют говно есть и нашими же деньгами за это платят. Но с палатками верно, класс. Наши чекисты совсем зажрались, жопы из кресел поднять не могут. Как вспомню, что палатки привезли на трех грузовиках, сгрузили так это деловито и уехали, а наши менты только через час спохватились: кто, куда, зачем, кто разрешил?.. Умора…
Мы расположились за столами, Люська тут же по-хозяйски заказала пиццу с расчетом, чтобы хватило на всех, примчался захеканный Гаврик, держа перед собой и откинувшись назад корпусом, целый ящик молдавского вина.
Зяма поморщился.
– Мог бы и французское, платит все-таки госдеп…
– Ха, – ответил Гаврик, – зато кто станет молдавское подделывать?
Данил и Грекор, как самые ловкие в таких делах, начали раскупоривать, Люська заахала, что бокалов совсем нет, как и рюмок, а только кофейные чашки и кружки, но есть упаковка разовых бумажных стаканчиков…
Пока они хлопотали, я рассеянно вспоминал, как мирная демонстрация неуловимо быстро перешла в немирную, с каким ожесточением пошла драка, но и потом никто не стыдился выплеска звериной энергии, а как раз напротив…
Вообще-то и раньше замечал горделивость людишек своей сволочностью, жестокостью, жаждой убийств, пыток, что полностью подходит под «сранье под чужими дверьми», только сранье более высокого уровня. Заметнее всего это любование показано в книгах, фильмах, комиксах, анимации, хентаях.
В них, к примеру, могущественная галактическая цивилизация, увидев землян во всей красе, в ужасе решает уничтожить этот сволочный народ, так паталогически стремящийся убивать друг друга, разрушать все и всем срать под дверью, живущий в непрекращающихся кровопролитных войнах… и тут кто-то из простых обычных землян, ну там проститутка или киллер, говорит им что-то типа: ну такая уж у нас широкая душа – срать любим, убивать обожаем, воровать и грабить, но несмотря на все, мы все же хорошие! И галакты тут же передумывают…
В фильмах «Моя мачеха – инопланетянка» и «Пятый элемент», которые я недавно пересматривал, межзвездные красотки в облике Ким Биссенджер и Миллы Йовович, увидев, с какой жестокостью земляне истребляют друг друга в бесконечных войнах, решают не спасать их от неминуемого уничтожения галактическими силами, но затем, влюбившись… всего лишь влюбившись!.. решают, что земной цивилизации следует оставить жизнь и даже свободу, хотя понятно, что натворит, когда такие вырвутся на галактические просторы.
И хотя вроде бы намекается, а иногда и прямо говорится, что вообще-то в глубине души мы в принципе еще ничего да прекрасные местами, но, во-первых, это где-то в глубине, на очень большой глубине, а во вторых, любование мощью истребительных войн, сражений, битв и массовых убийств настолько эпично и преобладает над слабеньким писком типа «… вообще-то мы хоро-о-ошие…», что сразу понятно, люди гордятся силой и жестокостью, а вовсе не хорошестью.
Данил разлил вино по чашкам и стаканчикам, Грекор бодро вскрикнул:
– За победу!
Никто не откликнулся, все смотрят на меня. Я с неохотой поднялся, взял стаканчик с вином. Обычно в любых компашках идет скрытая борьба за лидерство, я в таком соревновании никогда не участвую, но как-то получается, что слушают больше меня, словно другие во мне видят больше, чем вижу я сам.
– Да, – сказал я, – за победу… на первой ступеньке. Теперь с нами не смогут не считаться. Мы показали, что мы настроены серьезно.
Данил рявкнул:
– С днем рождения!
– Этот день войдет в историю, – заявил Зяма саркастически.
– Кто знает, – пробормотал Валентин так негромко, что почти никто не услышал. – Только… как?
Все поднялись и сдвинули над серединой стола чашки и бумажные стаканчики, а затем стоя выпили.
Вино слабенькое, чувствуется, что это просто прокисший виноградный сок, но точно не подделка, как заявил опытный Гаврик, никакой химии, она стоит дороже.
Люська начала причитать, что завтра же купит пластмассовые стаканчики, а то эти уже протекают, Валентин поставил на стол кофейную чашку и сказал неторопливо:
– Люська… думаю, госдеп будет не против, если купишь и настоящие стаканы. Или недорогие фужеры. Они точно отслеживают все детали таких митингов, а наша роль заметна…
Он оглянулся на меня, я кивнул:
– Да, Люська, будь смелее.
Дома комп я не выключаю и на ночь, и когда утром продрал глаза, сразу же метнулся к монитору. По новостным каналам идут передачи о вчерашнем митинге, корреспонденты наперебой и взахлеб сообщают самые разные цифры, один клянется, что народу пришло полмиллиона, другой настаивает на ста тысячах, по сообщениям МВД, вообще всего десять тысяч, из них две трети просто зеваки, что гуляли вблизи, но кто же в нашей стране верит власти, тем более ее послушным псам кровавого режима…
Операторы сумели снять так, что видно только, как полицейские избивают дубинками мирно настроенных демонстрантов, а град камней, который обрушили на полицейских, в кадры не попал, либо было изъято при монтаже, как замедляющее процесс передачи информации.
Правда, руководство ментов оправдывалось, что, дескать, а как же насчет тридцати сотрудников милиции, которым пришлось оказывать медицинскую помощь, но это уже их проблемы, вполне возможно, что сами отметелили друг друга дубинками, чтобы показаться прессе и наябедничать на жаждущих свободы выражения.
Похоже, не только мы заметили, что быстро растем, как некая сплоченная сила с самыми ясными требованиями и довольно слитная по структуре.
Пошли частные звонки с предложениями поучаствовать в каких-то акциях, я сперва отвечал сам, потом возложил все на моментально возгордившуюся Люську, наказав ей ничего не решать, а «передать шефу».
Марина тоже теперь у нас бывает постоянно. Все-таки свой офис, хорошее финансирование сверху, быстрый рост, обнадеживающие перспективы, можно держаться этих ребят не только из симпатии к их бунтарству, но и по весьма заметной выгоде.
Время от времени к нам заходят представители разных партий с предложениями влиться в них, на это Люська с милой улыбкой благодарит и, хлопая глазками, отвечает, что мы пока что такие маленькие, в больших партиях нас затопчут и не заметят, а нам, еще таким молодым и симпатичным, пожить вот так сильно хочется…
Я был в офисе, когда зашел молодой энергичный парень, в прошлом это был бы худой бледный юноша со взором горящим, но теперь все качаются и потребляют витамины, так что в меру крепкий, при бицепсах, сказал весело:
– Здравстуйте, братья!
Зяма спросил язвительно:
– А как же сестры? Дядя Джо начал знаменитую речь со слов «Братья и сестры!».
– Дядя Джо был выходцем из духовной семинарии, – ответил парень бодро, – но если уж говорить терминами церкви, то там сказано четко «Все люди – братья!».
Зяма оглянулся на Люську.
– Слышала?..
Она сказала независимо:
– Это он еще не видел моих сисек!..
Парень сдержанно улыбнулся.
– Уже не могу оторвать взгляд… Ребята, как насчет влиться в старую добрую партию с великими традициями анархизма? Я видел ваши лозунги на митинге, и, скажу честно, они полностью совпадают с принципами, который исповедует анархизм.
Данил спросил скептически:
– Как это… полностью? Значит, вы у нас содрали?
Парень улыбнулся, как он понял, в ответ на шутку.
– Смотрите, – сказал он с жаром, – вот наши принципы:
1. Отсутствие власти.
2. Свобода от принуждения.
3. Свобода ассоциаций.
4. Взаимопомощь.
5. Разнообразие.
6. Равенство.
7. Братство.
Что такое отсутствие власти? Это значит, что ни один человек, ни группа не могут навязывать свое мнение, желание или волю другим лицам! Мы исключаем любое построение общества, где люди будут подвергаться контролю.
Данил буркнул:
– Ну… это клево.
Парень сказал быстро:
– А что такое свобода от принуждения, наверно, не требует пояснений? Это значит, одни люди не могут принуждать других что-то делать помимо их воли. Остальные пункты нашей программы, думаю, не нужно объяснять, они понятны. Но если вам вдруг понадобится, то…
Данил буркнул:
– Ну… это клево.
Парень сказал быстро:
– А что такое свобода от принуждения, наверно, не требует пояснений? Это значит, одни люди не могут принуждать других что-то делать помимо их воли. Остальные пункты нашей программы, думаю, не нужно объяснять, они понятны. Но если вам вдруг понадобится, то…
Валентин прервал:
– Не понадобится, не с дураками дело имеете. Вы анархо-индивидуалисты или анархо-синдикалисты?
Наши настисты замерли с раскрытыми ртами, отродясь таких слов не слышали, а представитель анархистов посмотрел на Валентина с уважением и ответил с заминкой:
– У нас свое течение. Это ближе к анархо-эгоизму Макса Штирнера, хотя в двух-трех плоскостях совпадает с ситуационным анархизмом…
Валентин открыл было рот, явно собираясь выказывать ученость и дальше, но я сказал достаточно властно:
– Стоп-стоп. Мы все поняли. Мы изучим ваше предложение, а потом наш уполномоченный по связям с общественностью, вон у телефона сидит, сообщит наше взвешенное решение. Слышала, брат Люська?
Люська кивнула, очень гордая внезапным повышением в должности, а я вытащил звякнувший мобильник и отошел в сторону.
Высветился номер телефона культурного центра, я отошел вообще в дальний угол, Дудиков вежливо поздравил с блестящим участием в митинге-протесте за культуру и демократию, поинтересовался, найду ли время заглянуть к ним, у них есть любопытные новости.
– Конечно, – ответил я, – у нас в самом деле прошло все тип-топ. Можно хвастаться.
– Не сомневаюсь, – ответил он, – у вас впереди куда более впечатляющие успехи. Когда заглянете?
– Давайте завтра?
– Отлично, – одобрил он. – Прекрасный день.
Прозвучал сигнал отбоя, я подумал, что он не русский американец, а скорее англичанин, у тех всегда нужно соглашаться с собеседником в подобных случаях, и если кто-то на ужасный ветер с дождем и колючим снегом скажет с одобрением, что вот какая хорошая погода, следует тут же сказать, что да, прекрасная погода, давно такой не было…
Встретили меня как дорогого и любимого родственника, который был в далекой и опасной командировке в стране папуасов и людоедов. Улыбнулся охранник, дружески посмотрели два прошмыгнувших сотрудника, Мария вообще одарила меня материнской улыбкой и тут же принесла большую чашку крепкого кофе и горку сахарного печенья, а когда наклонилась и переставляла все с подноса на поверхность стола, ее открывшиеся в низком и глубоком вырезе полные сладкой тяжестью крупные сиськи вызвали в моем теле приятную дрожь, почему-то сразу представил себя с нею в постели, такой мягкой и податливой.
Дудиков появился раньше, чем я успел допить кофе, бодрый и наполненный энергией, явно проводит пару часов на тренажерах и употребляет энерджайзеры.
– Добрый день, – сказал он лучезарно.
– День добрый, – ответил я, поднимаясь.
Мы обменялись рукопожатием, у него оно сильное, но рассчитанное, чтобы не показаться вяло-интеллигентным, но и не выказывать силу пальцев, это тоже неприлично и оставляет неприятную настороженность.
Мария появилась снова, мне улыбнулась так, словно мы уже повалялись тайком в постели и ей это очень понравилось, поинтересовалась щебечуще:
– А вам, мистер Дудиков?
– Тоже кофе, – сказал он, – только маленькую, – и, когда она удалилась, добавил с виноватой улыбкой: – Скоро из ушей этот кофе хлынет, но без него тоже не могу. И слабый пить не могу… Хочу еще раз поздравить вас, Анатолий, с блестящим руководством своей группой на митинге. Вы первыми сумели дать отпор противнику, а затем умело вывели свой отряд из зоны конфликта, оставив подбрасывать поленья в огонь схватки других людей, а то и вовсе случайно попавших туда.
– Ну, – пробормотал я, – вообще-то это было не совсем честно…
Он энергично потряс головой:
– При чем тут честность? Разве власть с вами поступает честно? Вы имеете полное моральное право отвечать ей тем же. У нас в Америке самый популярный супергерой не Бэтмен или Супермен, как здесь думают, а капитан Америка. У него щит, которым он, как зеркалом, отражает удары. И чем сильнее враг наносит удар, тем сильнее отражение бьет его в челюсть!..
– Гм, – сказал я, – хорошо бы и нам такие щиты…
– Мы почему обратили внимание именно на вашу организацию, – произнес он убедительно, – у вас тот огромнейший потенциал, силу которого, возможно, и сами до конца не осознаете… Вы копнули глубже всех!.. Остальные партии… стандартны. Я имею в виду так называемую системную оппозицию.
– А несистемную?
Он поморщился:
– В основном маргиналы. И цели у них… зачастую противоречат друг другу даже внутри группы.
– Творческие люди, – пробормотал я.
Он кивнул.
– Слишком творческие. Обычно такие партии, организации, общества… как ни назови, распадаются вскоре после создания и одной-двух трескучих, но абсолютно бесполезных акций.
– А мы?
Он остро взглянул на меня.
– Вы не распадетесь. Во-первых, у вас простая и ясная цель. Во-вторых, что очень важно, у вашей группы отличный лидер… нет-нет, это не комплимент, это четкая констатация факта. Лидеров удается воспитывать по особо отобранным программам, но гораздо больше ценятся те, которые создаются сами. У них есть то неуловимое качество, которое называют харизмой, они умеют без особых усилий сплотить вокруг себя людей и повести…
– Я не сплачивал, – возразил я. – Они сами как-то вокруг меня наросли.
– Вот я и говорю о таком стихийном лидерстве, – ответил он живо, – как о самом редком и важном качестве!.. Вы создали уникальную организацию. Все остальные оппозиционные партии, честно говоря, не слишком отличаются от той, что правит. Народ это инстинктивно понимает и резонно считает, что и эти, если дорвутся до власти, будут воровать не меньше, но сперва ввергнут страну в хаос… а зачем поддерживать таких?
– А мы?
– Вы другие, – сообщил он. – Вы первая искренняя сила. Вы никого не обманываете лживыми лозунгами, вы их вообще не озвучиваете. Но всяк видит, что вы искренне и честно ненавидите власть, захватившую Кремль вопреки воле народа… и захватившую вообще все, что можно захватить в такой обширной и богатой стране.
Я буркнул:
– Как раз это все и ненавидят.
– И еще один момент, – сказал он медленно, словно колеблясь, говорить мне это или смолчать, а то вдруг я такой ранимый, такой ранимый, вот сразу возьму и убьюсь о стену, – что очень сильно бьет по России. Бьет уже тысячу лет, власти ничего не делают, чтобы изменить положение, хотя это сделать было можно… и даже можно сейчас.
Я спросил удивленно:
– Вы о чем?
– Россия, – произнес он, – страна православная. А это значит, безрелигиозная. Дело даже не в том, что РПЦ – это все та же водочно-торговая мафия, что нажила десятки миллиардов долларов на беспошлинной торговле импортными сигаретами и нефтью, что священники лихо гоняют на баснословно дорогих автомобилях и строят себе дворцы, которым позавидует и Абрамович…
– А в чем?
Он вздохнул, лицо омрачилось.
– В том, что православие… мертво. Ошибка была в самом начале, когда к речам апостолов подошли слишком трепетно и уважительно. Я имею в виду, что приняли как закон, в котором нельзя менять ни одну букву. В первые века это было… гм… хорошо, но общество развивалось, а религия осталась на месте. Нет, западная ветвь развивалась бурно, там из-за этого вспыхивали религиозные войны, озверело сражались нации, католики с протестантами…
– Варфоломеевская ночь?
На его лице промелькнула невеселая усмешка.
– Только ее и запомнили, хотя в том незначительном эпизоде с точки зрения истории погибло от пяти до тридцати тысяч человек, что меньше доли процента от общей гибели в той недостойной войне. Это я к тому, что западная ветвь, которую сотрясали богословские диспуты, учения, ереси, продолжала развиваться! Католицизм все еще силен, за него будут драться искренне… А протестантство вообще… я вас не обманываю, погуглите и увидите, что самые богатые страны – протестантские. Только протестантские! Германия, где протестантство зародилось, а также Англия, Штаты и Нидерланды, куда протестанство занесли. На втором месте – страны католические, увы. А самые бедные и отсталые, как вы уже сами видите, – православные, хотя вначале, когда религии только выбирали в Европе, было скорее наоборот… Единственная православная страна в Евросоюзе – Греция, и вы же видите, тонут, но все равно танцуют себе сиртаки, а работать их не заставишь никакими силами.
– Чисто по-русски, – сказал я зло.
Он покачал головой:
– Нет-нет, русские тут ни при чем. При прочих равных условиях русские уделывают и немцев, и американцев, как вон в науке. Губит Россию именно православие, прививая с детства губительную мораль, что от труда не будешь богат, а будешь горбат, с собой в могилу все не заберешь, так зачем стараться… Да вы и сами знаете.