Из переулка на площадь крадучись выдвинулись и замерли скромно на самом краю у бровки четыре полицейских автобуса. Полицаи выползают вяло, как не проснувшиеся еще как следует перезимовавшие мухи, омоновцы выскакивают живо, моментально становятся в цепь, щиты, как у спартанцев, постоянно направлены в сторону противника, в руках темные дубинки.
– Драка будет? – спросил Данил.
– Обязательно, – ответил я. – Наш сбор никто не санкционировал, разрешения мы не просили…
– Никаких просьб к сатрапам! – сказал Зяма.
– Так что нас прямо сейчас начнут вытеснять, – сказал я, – только вот что, ребята… Это наш пробный выход после зимы. Смотр сил. Не увлекайтесь, не давайте себя повязать…
Зяма сказал деловито:
– Пусть других вяжут! Их много, не жалко.
– Молчи, шпион, – сказал я. – В общем, чтобы выиграть войну, в этой схватке нужно будет отступить. Как только станет жарко.
Зяма сказал с энтузиазмом:
– Мудрый ход, бугор!.. А противник решит, что с нами справиться совсем как бы запросто.
– И на следующий раз, – сказал Данил задумчиво, – не пришлет омоновцев побольше… Так?
Я сдвинул плечами.
– Не знаю. Так далеко не рассчитываю. Просто чувствую, как хомяк грозу, когда, что и как надо. В общем, это у нас просто смотр наличия, а не прочности.
Омоновцы, сомкнув щиты, пошли двумя линиями сперва быстро, а в двух шагах от орущей толпы сдвинулись еще плотнее, уперлись в землю подошвами.
Я смотрел, как две фракции, защитников власти и защитников свободы, вошли в соприкосновение, там началось уплотнение, так как омоновцы жмут, а ребята не отступают, выдерживают.
Слышны крики, но еще не злобные или яростные, больше веселья и молодого задора, что-то типа: жмите-жмите, нас больше, такую толпу не сдвинешь, размечтались…
– В старину, – сказал Грекор, – вот так выходили подраться. Улица на улицу, село на село.
– А мы, – сказал Данил, – ходили бить московских.
– А сам ты откуда?
– Из Люберец.
– А-а-а-а, понятно… То-то такой бычок.
Через головы видно, как омоновцы умело выдернули из толпы одного крикливого, а он то ли полный идиот, то ли просто желающий привлечь внимание, громко орет в их руках: «Кто нас задерживает?.. Представьтесь! Предъявите документы!»
Его молча и угрюмо дотащили до автобуса и весьма вежливо впихнули вовнутрь.
Данил сказал презрительно:
– Надеюсь, его хоть там отмудохают.
– Разные люди на митинге, – согласился Валентин. – Наверное, римского права начитался…
– До средневекового не дошел?
Валентин хмыкнул:
– Зато полицаи только средневековое и знают.
На ту сторону площади прибыли еще автобусы с синими полосками на боках и заднице, где белым скромно и стыдливо написано «полиция», причем без прописной буквы, будто стараются быть совсем уж незаметными и тихими.
Грекор процедил с ненавистью:
– Как бы им хотелось нацепить на морды такие же маски, как у нас… Чтоб люди не видели их свиные морды. Зяма, пойдем отмудохаем их?
Зяма ответил с достоинством:
– Мне, как высшей расе, запрещено прикасаться к свинине.
– Так это ж жрать запрещено!
– И прикасаться, – пояснил Зяма. – А вдруг эта свинья укусит или пнет в ответ?
На площадь запоздало прибыл микроавтобус с эмблемой телестудии, за ним еще два. Оттуда торопливо выскакивают обвешанные аппаратурой операторы и рассерженные корреспонденты, как же их не предупредили о таком событии заранее.
Я скользнул по ним взглядом и снова повернулся к сшибке омоновцев и демонстрантов. Ребята раззадорились, с веселыми воплями начинают теснить противника. Омоновцы упираются изо всех сил, но подошвы скользят по брусчатке.
Валентин сказал с неудовольствием:
– А вот это мне как-то не весьма…
За это время, разобравшись, кто прибыл на площадь и снимает их, толпа пришла в негодование. На автомобили с эмблемами телестудий, которые считаются проправительственными, набросились сперва с криками, пинали, били древками плакатов, а потом в руках парней невесть откуда появилась железная арматура.
Автомобиль с надписью «НТВ» разбили так, что окровавленного водителя вытащили из-за руля и били ногами уже на асфальте. Оператора выволокли вместе с его аппаратурой. Ее расхренячили о землю, истоптали, а его избили, но больше всего досталось женщине, предположительно новостнице. Ее выдернули наружу за волосы, сразу ударили ногой в живот, а когда согнулась и упала на асфальт, зверски били ногами и оставили в луже крови, когда она уже не могла даже стонать.
– Это не совсем, – согласился и я, – с другой стороны, они что-то подлое вякали про нашу «Срань Господню»… В общем, пора заканчивать.
В одном месте линия омоновцев выгнулась пузырем, вот-вот прорвется, там собрался мощный кулак из крепких молодых парней с завязанными платками мордами.
Я наблюдал за всем, как Чингисхан, находясь на возвышении. В какой-то момент ощутил, что ребята скоро начнут выдыхаться, мы и так сумели сделать больше, чем планировали.
– Данил, Грекор! Быстро сюда!
Они примчались, глаза преданные, Данил сказал весело:
– Идем на прорыв?
– Как раз наоборот, – сообщил я. – Быстро сообщите нашим, начинаем медленное отступление!
Он огрызнулся:
– Ментам на радость?
– Битва не закончена, – отрезал я.
– Дык до победы?
– Это не отступление вообще-то, – сказал я, – а ретирада. Рассчитанное и запланированное возвращение на заранее подготовленные позиции!.. Давайте, быстро!
Оба умчались, я видел, как передают мой наказ «бригадирам» и «прорабам». Парни, как бы ни разгорячились, но я-то понимаю, что отступить стыдно, если вот так самому, но если отдан приказ, да еще не просто бежать врассыпную, а медленно и с достоинством, то все с огромным удовлетворением это и начали проделывать, каждым движением показывая, что ОМОН здесь ни при чем, просто позабавились и вот решили, что хватит.
Полиция и ОМОН, естественно, благоразумно решили не напирать, никому не жаждется получить со всей молодецкой дури бейсбольной битой по укрытому прозрачным забралом хлебалу, двигаются следом молча, стараясь абсолютно ничем не спровоцировать на новые схватки.
Глава 8
На другой день мы собрались в офисе и чесали языками, обсуждая новости, как вдруг на моем айпаде после мелодичного звонка высветилось лицо Дудикова.
– Анатолий, – сказал он бодро, – мы за осень-зиму редко виделись, как люди, а не аватары. Все вот так по мобильнику да скайпу, но теперь, как понимаете, нам нужно встречаться почаще.
– Да, – согласился я, – весна – пора демонстраций.
– И обновлений, – сказал он весело. – Честно говоря, не ожидал, что ваша пробная вылазка окажется настолько успешной.
Похвала и ежику приятна, но я сделал вид, что изумился.
– В чем?
– Насколько я понял, – пояснил он, – часть демонстрантов, примкнувших к вам, участвовала в стычках с властью с тем же рвением, что и ваши люди?
Я кивнул:
– Да. Но их тоже можно считать нашими, хотя сперва эти, понятно, пошли только из любопытства. Посмотреть, что получится. У нас же, знаете ли, все зрелище! Когда Белый дом обстреливали из танков, масса народа собралась с морожеными и чипсами, детей привели посмотреть!
Он коротко усмехнулся:
– Да, Россия… Я рад, что вашими становятся все, кто с вами соприкасается. Это просто удивительный показатель!.. Показатель готовности общества.
– К чему?
Он улыбнулся:
– К переменам. Радикальным. Этой весной и летом решится очень многое. Я вчера прочел программу основного кандидата от оппозиции на пост президента… Он много чего наобещал, одно удовольствие следить за этими маниловскими мечтаниями, но он так и не сказал, где возьмет столько денег! И как сумеет заставить россиян работать лучше.
– А он в самом деле не знает? – спросил я. – Вроде бы бизнесмен… Даже удачливый.
Он покачал головой:
– Если у него есть программа, пусть обнародует! Чтобы специалисты обсудили, подсчитали все и взвесили. Только сообща можно решить, выполнимо или нет. Но он отделался общими словами. А для того чтобы все им обещанное выполнить, России должны откуда-то дать сто триллионов долларов и переселить в нее сто миллионов немцев. Деньги, кстати, все до последнего доллара отдать немцам, строго-настрого запретив давать местным хотя бы цент, все равно пропьют или потеряют в дырявом кармане. В России ведь все дырявое! На самом деле в России не столько разворовывается, как теряется, но мы об этом смолчим…
Он посмотрел заговорщицки, я спросил невольно:
– Почему?
– А не станем обелять власть, – объяснил он весело. – В общем, как уже сказал, если сто триллионов долларов и сто миллионов немцев… то шансы есть. Но не в долг такие деньги, а просто дать тем немцам. За труды.
Я растянул рот в усмешке.
– Других вариантов нет?
– Других вариантов нет?
– Да и этот может не сработать, – сказал он серьезно. – Местные, как вы понимаете, начнут претендовать на эти деньги… чтобы пить и гулять, а там хоть потоп. Так что, если поверить в то, что миром правит экономика, проще всего оставить Россию в покое…
– Как? – спросил я с недоумением.
– А вот так, – ответил он грустно. – Позволить молодежи уничтожить власть, что вы и делаете, и… все. Демократическая Россия утонет куда быстрее, чем Греция. Но, Анатолий, народ только выиграет! Самые энергичные и талантливые тут же выедут за рубеж и станут немцами, французами, датчанами, англичанами, а кто доберется через океан – американцами, австралийцами…
– А те, кто останется?
Он сдвинул плечами.
– Вы всерьез считаете, что нужно спасать даже тех, кто сам не изволит даже с печи слезть, когда дом уже горит?
– Ну…
Он сказал шепотом:
– В моей комнате нет подсматривающей и записывающей аппаратуры. Можно говорить то, что думаете и как считаете, а не то, что говорить принято.
Я буркнул:
– Тогда вы знаете мой ответ. Но он… какой-то неуютный.
Он сказал подбадривающе:
– Россия в какой только заднице не оказывалась, но всегда выходила помолодевшей и обновленной, как ящерица, что сбрасывает старую шкуру. Будем рассчитывать, что и в этот раз каким-то чудом вывернется и снова окажется впереди всех.
– Мы тоже на это рассчитываем, – ответил я. – У вас есть возможность предоставить нам пару грузовиков?
– Хоть десять, – сообщил он. – Не лично мы, конечно. Мы не станем светиться так уж явно.
– А кто?
– В Москве около сотни фирм, – сообщил он скромно, – что взаимодействуют с нами. Некоторые, если говорить совсем уж честно, нами и созданы… Их владельцы – коренные москвичи, у них есть фирмы с многомиллионными оборотами. Люди инициативные, мы им только помогли связями в правительстве и деньгами на первых порах.
– А теперь не откажутся от вас? – спросил я и пояснил: – Не кинут?
Он покачал головой:
– Пятьдесят один процент акций принадлежит нам. А то и больше. Вы сами понимаете, что это значит, так что можете рассчитывать на их понимание и помощь. Просто составьте подробный список всего необходимого вам, а я посмотрю, что и как можем сделать… Когда вас ждать?
Вопрос прозвучал неожиданно и в лоб, я запнулся с ответом.
– Насчет списка, – сказал я наконец, – придется посоветоваться с ребятами на местах. У нас теперь ячейки по всему городу, есть даже в других регионах…
– Достаточно и Москвы, – сказал он и пояснил: – В государствах старой формации столицы расположены в самых крупных и влиятельных городах, так что важно то, что происходит там.
– Ну да, – сказал я, – если ваш Вашингтон исчезнет, в Штатах просто и не заметят?
Он улыбнулся:
– Все верно. В Нью-Йорке торги откроются в то же самое время… Значит, завтра жду?
– Во второй половине для, – ответил я. – Даже ближе к вечеру.
– Отлично! Будем ждать.
Данил остаток дня составляет по моей команде список, без чего нам просто не жить, а также то, что желательно во имя свободы и демократии. Валентин и Зяма, выпендриваясь, исправляют ему грамматические ошибки, подсказывают обороты покруче, зато что касается технической части, Данилу комар носа не подточит. Сила не уму могила, гоняя гантелями кровь по телу, он гонит ее и в мозг, что начинает работать интенсивнее, чем у яйцеголового.
Беда только в том, что все мышление Данила нацелено, как накачать бицепс в пятьдесят пять сантиметров и выиграть Кубок Москвы по бодибилдингу, тогда откроется дорога и на чемпионат мира!
Зяма создал на харде отдельную папку, куда складывает видео из нашего участия в демонстрациях и митингах. Сперва их были единицы, потом счет пошел на десятки, а на первой сотне пришлось завести подпапки.
Сегодня он жестом богача выложил на экран самые эффектные из тех, что накопал на ютюбе.
– Тут даже Данила видно, – сказал он заговорщицки. – Правда, со спины, но мы же все его по толстой жопе даже среди бразильских манекенщиц узнаем, верно?.. Вот, смотрите…
Грекор проворчал опасливо:
– За себя говори. Я за скрипочку не спрячусь.
Зяма ткнул курсором в значок ролика, и на экране пошла сплошная безобразная драка. Две колонки вибрируют от натуги, во всех оттенках передавая истошные вопли женщин, что прыгают перед телекамерами, изображая жуткие страдания от кремлевских зверств, мелькнуло лицо Грекора, пылающее задором, он со знаменем наперевес, как с пикой, ведет в атаку группу орущих подростков.
– Ой, – сказала Оксанка счастливо, – вон там в кино Грекор?
– Он самый, – подтвердил Зяма. – Правда, похож на Шварценеггера?
Она подумала, ответила серьезно:
– Нет, на Шварценеггера больше похож Данил.
– То ли еще будет, – пообещал Зяма, – смотрите дальше…
Я, хоть и смотрел внимательно, с каждым мгновением чувствовал, что за зиму мы взматерели настолько, что даже и не знаю. Срать в лифте уже не буду точно, но ломать и разносить вдребезги этот проклятый старый мир продолжу с великим наслаждением и еще большей яростью.
На другой день я еще раз сверил список с пожеланиями «ребят с мест», сам чувствую, что хочу слишком много, с другой стороны, если эти ребята из госдепа хотят сделать мир открытым и демократичным, а не таким кремлевски авторитарным, то пусть раскошелятся, дело того стоит…
В помещении центра по культурным связям ничего не изменилось за зиму, тот же уют, солидность, но некая домашняя, ничего степенного и чопорного.
Дудиков вышел навстречу, оживленный и приветливый, обменялся крепким рукопожатием, американцы это любят, обнял за плечо и повел в ту же комнатку, где мы общались в прошлый раз.
Не успели сесть, как из другой двери вошла Маша, все такая же конфетно сладенькая, уютная, как любимый плюшевый медвежонок, быстро переставила с подноса на стол чашки с горячим кофе, мягко и понимающе улыбнулась, перехватив мой мужской взгляд, нацеленный в вырез ее платья.
Дудиков дождался, когда она выйдет и ювелирно плотно прикроет двери, поднял на меня сияющий взор.
– Я веду здоровый образ жизни, – сообщил он, – но сегодня прочел очередное подтверждение, что кофе крайне полезен в любых количествах, ха-ха!.. И последний конфликт между праведностью и настизмом был снят.
Я сделал осторожный глоток, чашка большая, кофе остыть не успевает.
– Интересное у вас понятие настизма… Прекрасный кофе!
– Отборный, – ответил он любезно. – Правда, не помню, у кого на этот раз отобрали. В Ливане ведь кофе тоже растет?
– Как и в Ираке, – сказал я понимающе. – Надеюсь, он без привкуса свежей… нефти.
Он улыбнулся:
– Кстати, государственный департамент рассматривает вопрос о предоставлении вам грин-карты.
Я насторожился, он продолжал улыбаться, только чуть наклонил голову, не сводя с меня взгляда.
– Насколько я знаю, – сказал я сдержанно, – это очень непросто. Я не вкладываю миллион долларов в штатовскую недвижимость и не открываю там свою фирму с большим числом сотрудников из местных…
Он покачал головой:
– Вам не понадобится коммерческая или инвестиционная виза.
– А что, жениться на американке?
– Нет, – ответил он мягко, – вид на жительство предоставляется беженцам и политическим эмигрантам…
Я прервал твердо:
– Я не собираюсь бежать из России!
– И не надо, – согласился он. – Думаете, нам, местным, приятно жить среди тех, кто фактически предал свои страны ради получения грин-карты, оклеветав их так, как только можно придумать?.. Но в нашем законодательстве есть особый пункт, по которому Штаты предоставляют вид на жительство всем выдающимся людям, будь это ученые, медики, спортсмены, писатели, художники, актеры… Вы полностью подходите под эту категорию, Анатолий. Человек вы необыкновенный, а наша страна старается привлечь всех, чьи способности уже начинают проявляться.
Я пробормотал:
– Спасибо. Вряд ли воспользуюсь, но за возможность… гм… спасибо.
– Вы человек идеи, – сказал он с пониманием. – Это становится редкостью во всем мире, а в России таких людей вообще с огнем не найти… А ведь когда-то вся страна у вас была… Вот у нас, американцев, есть национальная идея. Какая? Сделать весь мир демократически свободным. Да-да, у нас этим как бы живут даже самые тупые, хотя и не понимающие, что это, но эта идея вошла в кровь и плоть со времен Линкольна и расцвела во времена Рузвельта. У русских, что буквально вчера были сверхдержавой и спорили со Штатами за первенство, сверхидея была в том, как бы поскорее все человечество ввести в коммунизм и установить на всей планете царство всеобщей социальной справедливости!
– Ну, – произнес я в затруднении, – неплохая идея…
Он посмотрел на меня возбужденно блестящими глазами.
– Вы понимаете, только у русских и американцев были сверхидеи насчет всего мира! Больше ни у кого и никогда. Даже Британия, что владела всеми морями и океанами, в землях которой никогда не заходило солнце, даже она всего лишь гребла и хапала по праву силы!.. Не говоря уже о Португалии, Испании и других, что время от времени захватывали исполинские территории по всему миру.