Вскоре после своего первого визита в столицу старшего брата маленький Тутанхатон начал посещать школу при дворце, где он старался превзойти в учении сыновей знати и принцев из Капа. В Египте того времени, на наш современный взгляд, детей очень рано отдавали в учение: в четыре года они уже умели читать. Сначала их учили распознавать и произносить несколько сот иероглифов, отображающих все аспекты бытия и реальности. Эти знаки были разделены на отдельные категории: таким способом дети приобщались к идее иерархии. Овладев этими навыками, они учились правильно спрягать глаголы и склонять местоимения; после освоения грамматического согласования по числам и родам, а также арифметических действий в уме, отпрыски знатных семей переходили к изучению иератического письма на папирусе и остраконах. Далее они постигали литературный язык, его особую лексику и систему, используемые для передачи иностранных, главным образом азиатских слов. Юному принцу разрешили писать на папирусе, производимом в Египте со времен I династии из волокон болотного тростника, чего не могли себе позволить обычные школьники, поскольку этот материал стоил исключительно дорого и обычно использовался только для учебников. Школьники писали на известковых или глиняных черепках, которые мы называем остраконами. Учитель относился к будущему правителю Египта весьма строго, никак не выделяя его среди учеников, и, когда тот делал ошибки, переписывая фразы из сборников сказок или кодекса поведения, отмечал их красной тушью. Камнем преткновения всегда было соединение слов – тяжелая задача для любого ребенка, привыкшего к разговорному языку, от которого внезапно потребовали, чтобы тот перешел на незнакомый, архаичный язык.
Школьные принадлежности Тутанхатона включали обычный набор ученика писца: палетку прямоугольной формы (самые простые из них изготавливались из дерева, а самые изящные – из слоновой кости, а иногда покрывались позолотой) с двумя углублениями в верхней части, куда помещались краски: черная и красная (сажа и охра, смешанная со смолой). Паз в центре палетки предназначался для стеблей морского тростника, использовавшихся как перья, – калами, концы которых, в отличие от гусиных, не затачивались, а разжевывались, так что получалась кисточка. Небольшая полая трубка, украшенная сверху головкой в виде цветка, служила «пеналом» для этих хрупких письменных принадлежностей. У маленького ученика было также особое приспособление для разглаживания поверхности папируса после стирания написанного. «Ластик» представлял собой кусок песчаника, который хранился в кожаном мешочке с завязками. Для исправления ошибок на остраконе применялась губка, висевшая на шнурке. На внешней стороне чаш для смачивания кисточек часто делались надписи, которые напоминали писцу, что перед тем, как приступить к работе, ему следует совершить возлияние несколькими каплями воды в честь Имхотепа, обожествленного мудреца, который построил ступенчатую пирамиду в Саккаре во время правления III династии. Однако большая часть палеток писцов находилась под покровительством Тота, бога письменности, счета и мудрости. После уроков Тутанхатон с друзьями занимались физическими упражнениями: плаванием или борьбой. Он также обучался стрельбе из лука и, возможно, верховой езде на чистокровных лошадях, которых дарили его отцу правители Востока. Египтяне не слишком любили ездить верхом, и эти уроки скорее были исключением из общего правила. Обычно фараон изображался на колеснице, запряженной скакунами.
Приобретя основы знаний, маленький принц начинал осваивать такой предмет, как словосложение; самые мудрые и образованные ученые указывали ему, насколько важно уметь правильно излагать свои мысли:
Что ты получишь за один день в школе, останется навечно… работа, проделанная там, незыблема, как горы. Ты не принес палетку? Она отличает тебя от того, кто гребет веслом.
Погружайся в книгу, как погружаешься в воду. Бедность ожидает того, кто не хочет учиться.
Несмотря на хрупкое здоровье юного принца, личный «егерь» научил его охотиться в пустыне на зайцев, газелей, козерогов, антилоп и даже страусов, как это изображено на браслете из слоновой кости, украшенном сценами охоты на страуса, который был обнаружен в гробнице египетского правителя. Однако будущий царь предпочитал бегать вместе со своими собаками или сидеть во дворце, играя в сенет или в «змейку» со своими сверстниками, а порой устраивая фейерверки с помощью источника огня, который он даже взял с собой в могилу.
Тутанхатон еще не успел пройти первый цикл обучения, когда в столице Шара состоялась грандиозная церемония. Правители Ахетатона вместе с шестью дочерьми приняли всех иностранных послов в здании, специально выстроенном для этого случая. При дворе Малькаты уже долго ходили мрачные слухи, и придворные умоляли царицу Тии вмешаться и поддержать шатающийся трон. Аменхотеп III умирал (мумия царя свидетельствует о плохом состоянии его зубов, что вылилось в различные осложнения) и потерял интерес ко всему окружающему. Верховные жрецы Карнака снова подняли голову. Ситуация в Азии тоже оставалась напряженной. Послания, которые союзники направляли Аменхотепу III и его соправителю, оставались без ответа. Двор оставался безразличным к вторжению хапиру, подстрекаемых Лабайя, принцем караванов, в Палестину и к регулярным набегам на Сирию хеттского царя, Суппилулиумы. На севере Сирии ряд провинций уже обрели автономию благодаря предательству царя Амора по имени Азиру, который приходился сыном Абдиаширте. Дань, выплачивавшаяся провинциями, присоединенными к Египту в результате завоеваний Тутмоса III, теперь поступала крайне нерегулярно. Тии с беспокойством следила за тем, как ее муж увядает, и отчетливо понимала, что ее сын-еретик обязан что-то предпринять, дабы положить конец разговорам и покончить с опасной ситуацией, угрожавшей всему царству. Теперь очень мало азиатских послов прибывало с богатыми подарками, и эти подношения царский казначей приобщил к дани, которая только что поступила от царя Митанни. Нубийцы оставались преданными союзниками, тем лишний раз доказав (если нужно было это доказывать) преданность южных народов потомкам Юйи и Туи.
Эту церемонию, которую иногда называют парадом, или сценой принятия даров, двенадцатого года, состоявшуюся, если надписи прочитаны правильно, на восьмой день второго месяца зимы, многие ученые рассматривают как момент фактического вступления Эхнатона на трон сразу же после смерти отца. Письмо (№ 27, издание Кнудсона) от митаннийского царя Тушратты Эхнатону (Напхурия), в котором он одновременно говорит о погребении Аменхотепа III и восшествии на престол Эхнатона, датировано в архивах днем его поступления в Фивы. Этот документ, как мы уже упоминали, большинство исследователей датируют двенадцатым годом правления, хотя другие, и в их числе сэр Алан Гардинер, читают в дате только одну цифру 2. В таком случае похороны Аменхотепа III должны были предшествовать «параду чужеземных подношений», который мог быть просто частью коронационной церемонии. Но тогда трудно объяснить, почему принцесса Мекетатон стоит рядом с пятью сестрами на параде и каким образом после ее смерти, наступившей, по-видимому, в конце означенного года, на ее саркофаге оказались печати ее деда и ее отца.
Это самый туманный период в жизни Тутанхамона. Две главные загадки, над которыми ломают голову исследователи: имело ли место совместное правление Аменхотепа III и Аменхотепа IV? И следует ли Напхурия рассматривать как коронационное имя Аменхотепа IV на аккадском языке или как редко встречающееся написание имени Небхепруре, коронационного имени Тутанхамона? Опять же возникает вопрос: не могли ли после смерти Аменхотепа III фиванцы, враждебно относившиеся к ереси Эхнатона, намеренно отдать предпочтение молодому Тутанхамону как наследнику отца и игнорировать еретического хозяина Ахетатона?
Эта теория могла бы объяснить, почему Эхнатон в свою очередь прибегнул к совместному правлению (вместе со Сменхкаром), подчеркнув тем самым свое превосходство как старшего царя. Не учитывая все эти возможности и не подчеркивая всякий раз сложности, возникающие при сопоставлении разных документов, порой противоречащих друг другу, нельзя судить о проблемах, связанных с историей Тутанхамона, объективно.
Не делая никаких выводов, давайте, по крайней мере, отметим, что среди всех амарнских находок обнаружено только одно указание на дворец Сменкхара, а о дворце Тутанхамона упоминаний вовсе нет. В целом имена Тутанхамона и Анхесенпаатон чаще упоминаются в материалах из северной части города, из владений Нефертити.
С большой долей условности можно предположить, что во время проведения знаменитого амарнского парада царь, сменивший Аменхотепа III, вероятно, был Эхнатон, который, невзирая на свою клятву никогда не покидать еретическую столицу, посетил южный город Малькату и жил там в своем дворце, который назывался, как это следует из письма под № 27 Тель-эль-Амарны, «замком (Пабекен) возрадующегося на горизонте (Хайем-ахет)». Возможно, Эхнатон приехал на похороны отца. Если он и столкнулся с враждебностью малькатского двора, то определенно не встретил противника в лице родной матери Тии, которая всегда, вероятно, выступала в роли посредника между двумя дворами и дипломатично старалась поддерживать у Тушратты из Митанни дружеское расположение к своему старшему сыну. Несомненно, именно Тии Тушратта присылал подарки и именно к ней он обратился, узнав о смерти Аменхотепа III, с пожеланием крепить связи между их двумя странами. В результате принцесса Тадухипа была направлена в гарем нового царя (Напхурия – Эхнатон).
К девятому году правления у Эхнатона уже была вторая жена по имени Киа, но между ним и Нефертити по-прежнему царило полное взаимопонимание, когда они после парада чужеземных подношений, в конце двенадцатого года правления, плакали вместе над безжизненным телом маленькой Мекетатон. Барельефы в царском некрополе Ахетатона, на которых дважды изображена эта трогательная сцена, уникальны для Египта. Изображение погребальной камеры говорит нам больше: в то время как царственные родители и придворные оплакивают умершую принцессу, некая женщина покидает комнату, прижимая к груди новорожденного. Можно предположить, что Мекетатон погибла при родах, выйдя замуж за родного отца, и ее примеру через несколько лет последует его третья дочь.
Если у Аменхотепа III был собственный дворец в городе Шара, то и Тии имела свой, упоминания о котором часто встречаются на находках Тель-эль-Амарны.
Следовательно, напрашивается вывод, что после смерти мужа Тии часто жила там подолгу, хотя основной ее резиденцией оставалась Мальката. У Тии были также многочисленные поместья, разбросанные по всему Египту, и она могла забрать Тутанхамона после смерти его отца не только в Тель-эль-Амарну. Однако существование в Ахетатоне дворца, отведенного маленькой Бакетатон, заставляет предположить, что матери-королеве приглянулся город Шара. Именно в этом дворце она заказала скульптору Юти портрет младшей дочери, Бакетатон. Амарнская царственная чета оказывала влиятельной Тии всевозможные знаки внимания, и пиры, устраиваемые в честь вдовствующей царицы, были достойны того, чтобы запечатлеть их на стенах гробницы Хюи, ее управляющего в Тель-эль-Амарне. На одной из росписей царица Тии со своей дочкой Бакетатон сидят, повернувшись лицом к наследникам правителя. Можно предположить, что среди них присутствовал и Тутанхатон, но в соответствии со строгими правилами на рисунке он не изображен. Рядом с Нефертити за роскошной трапезой сидит близкая родственница Тутанхатона и будущая его жена Анхесенпаатон. Тии подносит к своим губам кубок, но что касается еды, то здесь скульптора остановил фиванский этикет и он не осмелился представить столь высокую особу за таким занятием. Зато он изобразил, как Эхнатон, Нефертити и их маленькие дочери впиваются зубами в сочные куски жареной утки. Хотя на присутствие молодого принца указывает множество надписей, обнаруженных в развалинах города, фактически он не присутствует ни в одной из сцен амарнской жизни, представленных на барельефах гробниц или на стелах еретической семьи в Ахетатоне, ни даже рядом с Тии и Бакетатон, когда старший сын вводит царицу-мать в храм, сооруженный для нее – «Опахало Ра», – который она видела еще недостроенным во время своего последнего визита вместе с Аменхотепом III.
В Фивах юный принц снова стал ходить в школу. Если некоторые из нубийских вельмож носили в ушах золотые кольца, то их дети предпочитали длинные серьги с кисточками, и Тутанхатон, подражая младшим двоюродным братьям и сестрам, надевал их в детстве и отрочестве; подобные серьги были обнаружены в его гробнице, и вставленные в них фигурки показывают, что он продолжал носить их, став фараоном. Но и будучи фараоном, он оставался ребенком, и ему, вероятно, приходилось учиться. У него были хорошие старшие друзья, в том числе двое «детей Капа», которые присутствуют на изображениях данного периода: Хаи представлен на стенах храма Кавы в Судане и Хикнефер, знакомый нам по рисункам на стенах гробницы Хюи, наместника Нубии, и по изображениям на стенах собственной гробницы в Тошка.
Тутанхатон теперь пишет свои упражнения красной тушью, и, поскольку ему суждено править страной, как принцу крови, учителя занимаются с ним особенно старательно и относятся к нему строго. Вскоре ему придется решать задачи, которые поставят в тупик самонадеянного ученого, писца Хори. Он уже может легко определить, сколько людей потребуется для доставки обелиска длиной в 60 ярдов, и вычислить пропорции пандуса, необходимого для его подъема. Пройдет совсем немного времени, и ему придется планировать военную экспедицию и отвечать на вопросы относительно географии Сирии. Он умеет складывать и вычитать целые числа и дроби, а при умножении использует систему, которой в Европе пользовались вплоть до конца Средневековья. Конечно, он знал, как вычислить площадь любого треугольника, хотя от него еще не требовали определять объем усеченной пирамиды. Он был способным учеником и в конце второго цикла обучения мог стать «писцом, которому вручили письменный прибор», то есть, говоря современным языком, закончил школу с золотой медалью.
Тии, царицу-мать, все больше беспокоили напряженная ситуация и угроза переворота в Тель-эль-Амарне и в Фивах. После смерти Аменхотепа III и второй дочери Эхнатона в городе Шара возникли серьезные проблемы. Во-первых, по всей стране оспаривалось право Эхнатона на трон. У Тутанхатона были свои сторонники в Фивах, где, под крылом царицы Тии, его по-прежнему считали законным преемником Аменхотепа III. Жрецы Амона объединялись вокруг него, и даже существуют предположения, что они пытались добиться расположения прекрасной Нефертити. Но Эхнатон, едва завершилось строительство павильона во славу Атона вблизи священного озера Карнака, повел яростное наступление на большинство египетских богов, в особенности на Амона и близких ему божеств, жрецы которых представляли угрозу для его власти и идеалов, им исповедуемых.
Повсюду от дельты Нила до Судана отряды рабочих низвергали и калечили статуи божеств и стирали их имена, а главное – изничтожали всякое упоминание о «богах» во множественном числе. В священных карту-шах с именами родного отца Эхнатон оставил только его коронационное имя Небмаэтре, которое не содержало вокабулу ненавистного бога; его гнев, однако, не коснулся богини Маат, дочери Ра. К ней он всегда относился с уважением и делал упор на новое толкование этого божества как «дыхания божественной жизни», двойника бога Шу, который оживлял все существа. Он даже приказал удалить из гробниц фиванской знати изображение священного гуся Амона. В Иераконполе он разрушил статую богини-коршуна Нехбет, а в Нубии – плоскую статую бога Мина. Таким образом была объявлена открытая война, и хотя Эхнатон мог поздравить себя с тем, что у него есть Маху, начальник стражи, который защищает город от воров-бедуинов и политических противников, его повсюду подстерегала измена; и армия если не выступала против него, то и не была так преданна, как ему хотелось бы. Министр иностранных дел в Ахетатоне, Туту, по-прежнему оставлял без ответа письма азиатских союзников, которые просили помощи и позднее погибли, так ее и не получив. Самая печальная и трагическая из этих историй связана с именем преданного принца Риб-Адди, царя Библа, который заплатил жизнью за свою исключительную преданность фараону, тогда как Азиру можно заподозрить в двурушничестве: он боялся, что хеттский царь вторгнется в Тунип (Алеппо). Но в глубине души надеялся на это. Вторжение стало началом большой сирийской войны, развязанной принцем хати (хеттов).
На пятнадцатый год своего правления Эхнатон перестал появляться с Нефертити на улицах Ахетатона и больше не воздвигал в домашних молельнях для своих любимых слуг стелы, служившие гарантами вечной жизни. В течение более чем одиннадцати лет царская чета олицетворяла собой реформу, за принятие которой боролся Эхнатон. Когда горожане, придворные и крестьяне видели проезжающих мимо царя с царицей, взявшихся за руки, они начинали верить, что, покуда здравствует возлюбленная Атоном пара, с ними ничего не случится. И если на стене каждой погребальной молельни солнце светило не только над царем и царицей, а также над дворцом и храмом, это был не просто образ, но наглядное подтверждение того, что создатель обитает в доме самого благородного из своих творений. На дворцовых стелах эта тема была выражена еще более ясно: по аналогии с храмовым пилоном, над которым вставало солнце, с левой стороны располагался царь, мужской элемент, соответствующий южной башне, а с правой – женский, подобно северной башне.
Над ними только для них одних шар рассеивал свои лучи, которые оканчивались крохотными ладонями, держащими символ жизни. Вокруг них – принцессы, плод союза, освященного божественным дыханием. Два начала – мужское и женское – были связаны неразрывно, и каждое из них само по себе не могло обеспечить вечный цикл в жизни Египта.
Затем, внезапно, Нефертити перестала появляться рядом с царственным супругом. Оставил ли ее Эхнатон? Или, наоборот, царица отреклась от ереси, которая вела династию к катастрофе? Она присоединилась к сторонникам Тутанхатона, поняв, что это – единственная надежда вернуться в вечный Египет ее детства, который она страстно любила. Возможно, сразу же после смерти Тии в Малькате Нефертити, при поддержке «Божественного отца», Эйэ, и «кормилицы», Тей, решила спасти египетскую корону, передав ее самому младшему сыну Аменхотепа III, Тутанхатону. Шел пятнадцатый год амарнского правления. Начиная с этого времени в южном районе Ахетатона – Мару-Атон, где жил еретик Эхнатон со своим соправителем Сменхкаром, предположительно сыном Аменхотепа III и Ситамун или одной из его вторых жен, сложилась странная ситуация. Эхнатон выдал за молодого человека свою старшую дочь, Меритатон, и нарек новобрачных одним из двух имен царицы Нефертити: Нефернеферуатон. Он также приказал повсюду изображать Меритатон, а не свою жену Нефертити. Теперь он особенно чурался магии, и изразцы его южного дворца украшают кусты с яркими цветами, над которыми кружат дикие утки (им больше не угрожали бумеранги, поскольку они отныне не считались воплощением демонов), и резвые телята паслись на фоне буйной растительности.