Но, несмотря на лояльность инструктора, я держусь на расстоянии. Не пытаюсь сблизиться, хотя он уже столько обо мне знает!
А я о нем ни-че-го!
Это игра в одни ворота. Все разговоры вертятся вокруг моей персоны – чувства, желания, мечты… Приятно иметь подобного самоотверженного собеседника. Особенно – мужского пола. Разве мужчины способны в течение двадцати минут поддерживать диалог, в центре которого вовсе не их изумительная личность? Нет, конечно, для них это мучительно.
Матвей определенно уникален. Он нравится мне, но я ни шагу не сделаю навстречу.
Хватит, достаточно.
Уже обожглась.
Пять месяцев назад я дала монашеский обет. В душе теплится надежда: моя нынешняя сдержанность зачтется на небесах, и я искуплю свою вину перед Никитой. Больше никаких мужчин! Но почему-то так приятно сидеть на скамейке рядом с Матвеем, нечаянно соприкасаться с ним и чувствовать ровное тепло его тела…
Нет, я ужасно противоречива!
– Что пишут?
– Да так, – ответил пацан. – Учу. Вода – единственное вещество на планете Земля, которое при охлаждении сначала сжимается, а при температуре плюс четыре начинает снова расширяться.
– Что? – повернулась я к мальчишке. – Как это? Почему? Сначала сжимается, а потом опять начинает расширяться?
– Угу, – кивнул ребенок.
Минуты три я напряженно переваривала новую информацию. Вроде бы в школе училась неплохо, но вот представьте себе – прямо во дворе на скамейке обогатилась совершенно незнакомыми сведениями. Кто бы мог подумать! Обыкновенная вода – и такое своенравие! При охлаждении сначала сжимается, как и положено всем порядочным веществам, но в последний момент – хоп! – и назад копытами. Все делает по-своему. Опять начинает расширяться. Какое непредсказуемое поведение!
Удивительно!
Недаром вода – женского рода. А я удивляюсь собственной противоречивости! Если обычная вода, три ничтожных атома, простейшая формула Н2О, способна выкинуть подобный финт, чего уж ждать от человека – существа, чей мозг так до сих пор и не изучен…
– Юля, о чем задумалась?
– Так.
– Не хочется идти домой?
– Чудесный вечер. Ты тоже не торопишься.
– У меня работа еще не закончилась, – усмехнулся Матвей.
– Еще одна ученица? Или ученик?
Инструктор неопределенно хмыкнул. Внезапно я ощутила укол ревности. А что, если и с другими подопечными мой автомобильный босс нянчится так же трогательно, как со мной? Неужели это его фирменный стиль?
Возможно.
Но почему мне хочется думать, что только со мной он заботлив и ласков?
– Завтра покатаемся по трассе.
– По трассе? – подпрыгнула я. – Но я же там всем буду мешать!
– Ну ты же постараешься ехать чуть-чуть быстрее? Правда?
Куда быстрее?!
У меня и так колоссальный прогресс – теперь перемещаюсь практически как сверхзвуковой самолет. Целых тридцать километров в час – это вам не шутка! Но в принципе очень удобная скорость. Если бы все катались в том же темпе, количество ДТП исчислялось бы не тысячами, а единицами. Дивно наблюдать, как какая-нибудь пафосная иномарка, рыча и содрогаясь, обгоняет нашу «девятку», мчится, летит, меняя ряды, ежесекундно создавая аварийные ситуации… А затем с визгом тормозит на красном светофоре, опередив нас всего лишь на один корпус.
И стоило так суетиться?
– Придется, Юля, ехать побыстрее.
– Но как же?! Я не смогу! У меня не получится. В прошлой жизни я, наверное, была улиткой.
– Что ж, пора вытравить из твоей памяти отголоски прошлых жизней. Попытаемся оснастить улитку реактивным двигателем.
– Смеешься! Да твоя лоханка на ходу развалится, – привела я жестокий аргумент. Подняла руку на святое – его машину. Ни один водитель не простит подобного.
– Все будет нормально, – улыбнулся Матвей. – Успокойся, не нервничай заранее. Я уверен, тебе понравится.
– Я на минутку. – Мамин голос в трубке звучал по-деловому. – Мне сообщили, ты постриглась?
– Ах, у тебя везде осведомители.
Я представила, как Марго сидит сейчас в кабинете на двадцатом этаже сверкающей высотки и, разговаривая с дочерью, одновременно ворошит документы на столе – на пальце правой руки сверкает бриллиантовый перстень, подарок Юрия Валентиновича. За стеклянными стенами – розовый закат, солнце пылает, уткнувшись в горизонт, ощетинившийся трубами и небоскребами…
– Пришли мне фото. И вообще – могла бы поставить веб-камеру на свой компьютер.
– А зачем она мне?
– Ну тогда быстро скинь фотку. Мне же интересно, что ты изобразила у себя на голове.
– А как ее скинуть? Фотку?
– Юля! Ты в каком веке живешь?
– В двадцатом… э-э… в двадцать первом.
– Вот! А задаешь такие вопросы, будто сидишь в пещере у костра, замотанная в шкуру мамонта.
– Не-а, я дома.
– Тогда щелкни себя телефоном и сбрось мне картинку.
– О, – сказала я и с недоумением посмотрела на свой новенький телефон.
Да, продавец в салоне связи экстатически верещал что-то про мегапиксели и четкость изображения. Меня волновало другое – восхитительные пупырчатые кнопочки. Предыдущий аппарат я использовала сурово: только для болтовни. Он не был предназначен ни для фото– или видеосъемки, ни для скачивания игр, ни для интернет-серфинга, ни для забивания гвоздей.
Я повертела телефон в руках. Возможно, совсем нетрудно выяснить, где здесь камера и как передавать изображения. Но пока нельзя признаваться маме, что я до сих пор не освоила простейшие функции.
– Мамусик, лучше прилетай на выходные домой.
– Лучше спроси, кто сообщил мне о прическе.
– Кто?
– Никита.
Я свалилась замертво, издав сдавленный всхлип.
Никита?!! Он звонил маме?!!
Почему он позвонил? Решил восстановить отношения и сделал первый разведывательный шаг? Прозондировал почву?
– Юля, я тебе раньше не говорила… Просто… Мы общаемся, – немного смущенно призналась Марго.
– Что? Не понимаю. – Я затравленно оглянулась. Предметы в комнате зашевелились, окно перекосило, ноутбук растекся по столу алой пластмассовой лужицей, кресло вздыхало и охало… Я помотала головой, пытаясь избавиться от наваждения… – Мам, что ты сейчас сказала?
– Мы с Никитой общаемся, – повторила мама, в ее голосе звучала грусть и усталость: она, естественно, предвидела, какой шквал вопросов обрушится на нее через секунду.
– Все это время? – не поверила я. – И как? По телефону? Или встречаетесь? И часто?
– Мы вместе обедаем в «Виконте» раз в месяц.
Потрясающее открытие!
Я, можно сказать, давно уже труп – валяюсь на свалке с перерезанным горлом. А мой бывший возлюбленный и мамочка мило общаются. Беседуют на разные темы, смакуя улиток и перепелиные грудки во французском ресторане.
– Почему ты не сказала мне об этом раньше?
– Ты выглядела растерзанной. Я не хотела тебя травмировать. И в то же время боялась невольно дать надежду – без всяких на то оснований. Ты могла бы вообразить, что раз Никита поддерживает со мной отношения, то, значит, не планирует отказаться от тебя окончательно.
– А он планирует?!
– Юля, я не знаю. Да, мы общаемся. Но у нас негласное табу на личные темы. Я ни о чем не спрашиваю у него, он – у меня. В этом плане Никита как бетонная стена, его лицо непроницаемо, я не знаю, какие он испытывает чувства.
– У него кто-то есть?
– Юля, я не знаю!
– Так о чем же вы разговариваете?! – возмутилась я.
– Поверь, и без твоей персоны тем достаточно. Говорим о финансах, политике, бизнесе. Юля, Никита – необычайно интересный человек. Я не собираюсь отказываться от нашей дружбы.
Да, они сразу же скорифанились, едва увидели друг друга – зять и его шикарная теща. Сколько раз я сидела в сторонке во время наших семейных встреч, не пытаясь вмешаться в оживленную беседу. В Никите Марго ценила напор и амбициозность, широту взглядов и постоянное стремление к развитию – все эти качества она тщетно пыталась культивировать в собственной дочери.
– А вчера, Юля, он позвонил и спросил о тебе.
Сердце ухнуло, задергалось и застряло между ребер.
– Да, Никита позвонил. Сказал, вы случайно встретились. И у тебя новый имидж. Но он обеспокоен – ты ужасно похудела. Да, я знаю, ты ужасно похудела. Никита спросил, все ли в порядке у тебя со здоровьем. Быстро признавайся, что ты с собой сделала? Что с твоим здоровьем?
– Ты хочешь сказать, он звонил лишь для того, чтобы выяснить – не собираюсь ли я отбросить копыта?
– Ну, нет, конечно, не так прямолинейно…
– Кошмар. Значит, я выгляжу настолько ужасно, что внушаю опасения…
– Но прическу-то он похвалил! Юля, ты ничем не заболела? Я волнуюсь!
– Мама, не нагнетай. Я совершенно здорова, если не считать нервной анорексии, псориаза и шизофрении. Но это сущие пустяки. У меня все в полном порядке.
– Я очень надеюсь, что с тобой все нормально. Да, ты похудела. Но в принципе вернулась к прежнему весу. Ты всегда была стройной, пока не набрала пару тонн жира – когда бросила курить.
– Я очень надеюсь, что с тобой все нормально. Да, ты похудела. Но в принципе вернулась к прежнему весу. Ты всегда была стройной, пока не набрала пару тонн жира – когда бросила курить.
– Мама, лучше бы ты и не рассказывала мне о разговоре с Никитой, – угрюмо выдавила я.
Теперь мне еще хуже!
– Да, конечно, следовало бы промолчать. Но я испугалась. Вроде бы только что оставила тебя в городе целой и невредимой, и тут звонит Никита с таким вопросом. Естественно, я заволновалась.
– Теперь можешь успокоиться, – мрачно буркнула я.
– Юля, ты подумай, он нарушил молчание. Никита заговорил о тебе.
– Неужели я выгляжу до такой степени плохо?!
– Если честно, ты вовсе не производишь впечатление человека, отдохнувшего месяц на Багамах.
– А я там и не отдыхала.
– А я тебе, между прочим, предлагала! Поехать куда-нибудь развлечься… Но мы же гордые. У мамы денег не берем.
– Да есть у меня деньги! Зато желания никакого… Господи, неужели я такая страшная кикимора?! – едва не прорыдала я в трубку.
– Уже раскаиваюсь, что сообщила тебе об этом разговоре. Но, Юля, давай посмотрим на ситуацию с другой стороны. Никита беспокоится о твоем здоровье. Он переживает. Разве это плохо? Возможно, он оттаял? А вдруг у тебя появился шанс?
– Сомневаюсь.
– Прости, я, видимо, окончательно испортила тебе настроение…
Я положила трубку и уставилась взглядом в одну точку, размышляя… Ничтожная, жалкая! Единственное чувство способна я теперь вызвать у Никиты – не любовное волнение и трепет, а недоумение: что с ней, почему она так плохо выглядит? Да, подумать только, какое впечатление я произвожу на людей, если после встречи со мной любимый срочно звонит в Москву и консультируется у Марго, не заболела ли я тифом!
Или надо радоваться? Мог бы и вовсе не заметить нашей встречи – подумаешь, промелькнуло что-то в воздухе, взбудоражило на секунду память и тут же исчезло…
Глава 15 Роман и Нонна
Наверное, я бы еще долго обсасывала новость, игралась с ней, как голодный пес с костью, но тут явилась Нонна. О прибытии она возвестила продолжительной трелью звонка. Едва увидев подругу, я в сотый раз подумала, насколько незначительны мои проблемы. Нонна стремительно вторглась в квартиру, напоминая гигантскую летучую мышь: черное пончо, черные брюки, черные туфли, черная сумка… И серое лицо. Единственное украшение – золотой браслет с буквами NONNA на запястье.
– Не спишь еще? Я заехала. Была тут неподалеку. «Крузер» показывала.
– Зачем?
– Продаю. Чаю налей.
В три секунды, словно тренированная официантка ресторана, я обслужила подругу. Известие о продаже Нонной любимого автомобиля настораживало. Недавно она пошутила, что скоро ей придется ездить на автобусе. Мы посмеялись – милая шутка! Я так привыкла видеть подругу за рулем «лендкрузера», что порой размышляю, не являлся ли автомобиль приложением к маленькому карапузу, когда родители забирали Нонну из роддома? Ведь кто-то рождается в рубашке или с серебряной ложкой во рту. А Нонна никогда не мелочится – она родилась за баранкой «лендкрузера».
И ни разу не изменила любимой марке. А теперь продает машину.
– Что, совсем приперло? – с волнением посмотрела я на позднюю гостью. – Вот, малышка, съешь пончик с вареной сгущенкой.
До миндального кекса руки еще не дошли, поэтому запаслась выпечкой из супермаркета – у меня постоянно гости, надо чем-то угощать.
– Специально для тебя купила.
– И даже сберегла! – вздохнула Нонна, одарив взглядом, полным благодарности и восхищения. Ее всегда удивляла моя способность сосуществовать рядом с пончиками, пиццей, пирогами, не делая никаких попыток истребить их. Сама она и полдня бы не продержалась: через двадцать минут жестоких мучений приползла бы на кухню и вцепилась в углеводы зубами.
– Ноннище, почему ты продаешь машину?
– Юля, хватит задавать глупые вопросы! Я же тебе говорила! Деньги, деньги, деньги! Очень нужны деньги. И квартиру тоже продаю. Это уже не шутка. Суровая реальность.
– Нонна, перестань. Я тебе не верю! Квартиру-то зачем продавать? Только не говори, что твои счета пусты! Сто раз это слышала. Но ты всегда держалась на плаву.
– Юль, я теперь оказалась в такой ситуации – закачаешься.
– Что случилось?!
– Я же здорово прогорела с фирменным магазином на улице Пушкина. Здание снесли, мне город не вернул ни копейки.
– Да, помню.
– Я разорена, Юль.
– Не говори так, больно слышать!
– Но это факт.
И для Нонны – вовсе не первое разорение. История сделала круг, и все повторилось. Правда, первый раз падать было больнее – слишком высоко успела взлететь бизнес-леди, прежде чем Роман спустил в карты все ее состояние. Пережив удар, подруга начала выкарабкиваться, постепенно складывала из золотых кирпичиков новый капитал… Судьба злобно ухмыльнулась – и Нонна вновь все потеряла.
Жестокая ирония заключалась в том, что все это время подруга опасалась подвоха от мужа – не начнет ли Роман снова играть? Но тот, дав обещание, держался до последнего. Ради данного слова отказался от страсти и огня, которыми игра наполняла его жизнь. Наверное, чтобы не сорваться, ему пришлось опутать сердце железными цепями, и с каждым днем они впивались все глубже. И в какой-то миг все кончилось – сердце остановилось, Роман замер, уткнувшись лицом в руль автомобиля прямо перед Нонниным офисом. Сигнал безысходно выл, на заднем сиденье лежал пышный букет цветов – они собирались отпраздновать дату знакомства.
А Нонна разорилась совершенно самостоятельно, без помощи Романа.
– Лучше б разрешила ему играть, – терзала она себя после. – Пусть! Пусть бы проигрывал, выигрывал, снова спускал все до копейки… Я бы снова заработала. Зато он был бы жив.
– Нет, Нонночка, – тщетно пыталась успокоить я подругу, – если б он нарушил обещание и начал играть, его сердце разорвалось бы от вины перед тобой.
– Вот, я и говорю… Куда ни кинь – кругом сама виновата. Свела мужика в могилу, угробила… Не разрешала играть – умер от неудовлетворенной страсти. Разрешила бы – умер бы от чувства вины.
– По крайней мере, он жил ярко – страдал, метался, причинял боль и радость. Любил тебя.
– Мне сказали, он был блистательным игроком. Математические способности, буддистская выдержка, проницательность и чувствительность к нюансам – карточный бог…
Если был так хорош – зачем проигрывал?!
– А я посадила его в клетку, обрезала крылья…
Внешние страдания Нонны длились не долго. В отличие от меня (а я громогласно оплакала расставание с любимым, оповестила о своем горе всех знакомых и теперь жадно ищу сочувствия у первого встречного) уже через неделю после похорон Нонна вытерла слезы и собралась в комок, тем более что буквально в тот же момент ее бизнес попал под камнепад. Она редко говорит о Романе, и только со мной – я была свидетельницей их знакомства и бурной симфонии их взаимоотношений, симфонии, прозвучавшей на одном дыхании и резко оборвавшейся… Только приверженность черному цвету напоминает сейчас о страданиях Нонны, а для посторонних это выглядит элегантностью – «у мадам утонченный вкус!». Но я-то помню, что раньше лицо мадам вовсе не было таким серым, а в глазах не горел огонь затаенной боли…
– А что, пончиков больше не осталось?
– Ты, мать, все стрескала, – безжалостно заметила я. – Вообще-то, думала, еще на утро для Матвея останется. Но недооценила твою прожорливость.
– Матвей обойдется. Его наняли тебя мастерству учить, а не пончиками баловаться, – отрезала Нонна.
– Хочешь, могу сделать бутерброд?
– Бутерброд. Какая проза!
– Но мы отвлеклись от темы, Нонна. Объясни, неужели твое материальное положение настолько плачевно?
– Я заняла денег, чтобы заткнуть одну дыру, потом еще – чтобы заткнуть другую… – вздохнула Нонна. – А потом кто-то выкупил все долги, собрал их воедино. И теперь моим кредитором является местный мафиози. Известная личность. Я у него на счетчике, Юля.
– На счетчике! – испуганно выдохнула я и закрыла ладонью разинутый рот. – О ужас!
Богатое воображение тут же нарисовало страшную картину – расправа с Нонной, не сумевшей оплатить долги. Чем дольше я молчала, тем более кровавое зрелище вставало перед глазами: позвякивали цепи и наручники, бурлила в чанах серная кислота, визжала циркулярная пила, летали куски человеческой плоти, лохмотьями свисала кожа, доносились всхлипы и стоны…
– Юля, – рассмеялась Нонна, – не фантазируй! На тебе лица нет. Не хорони старушку заранее, я еще собираюсь повоевать.
– Сколько ты должна этому бандиту?
Сумма, названная подругой, шокировала. Я привыкла манипулировать менее громоздкими цифрами – двадцать три рубля за литр кефира, восемь – за городскую булку.
– Но только до конца октября. Потом – очередная накрутка процентов.
– А если продашь «крузер», и квартиру, и офис, тебе хватит?