Тотчас перетянувшее меня кольцо из мышц разорвалось. Кончик хобота метнулся к органам зрения, чтобы очистить их от инородных масс, а я опять на миг – долгий, точно жизнь галактики! – завис в атмосфере нашей планеты.
Исходя из логики происходящего, настала очередь третьего слонопотама завладеть моим бренным телом. Не зря же он бушевал в зарослях, неподалеку от поляны молний. Пора бы ему меня перехватить!..
Но вместо того чтобы поддержать меня в трудную минуту, третий мутант, на полном ходу сломав пару яблонь и столько же абрикосов, врезался в слонопотама номер один. Тот как раз тянул ко мне свой загребущий хобот, но был отброшен метров на пять и перевернут сначала на бок, а потом и вовсе на спину. При этом поверженный снес полдесятка фруктовых деревьев.
Я же, так и не дождавшись очередного хобота, рухнул обратно в бетонную яму. И на этот раз высота, с которой я сверзился, уже не оставила меня равнодушным к строительному мусору, слегка припорошенному палой листвой.
– Твааюууу ммма-ааать!!! – выдал я рев, ничуть не уступающий позывным разъяренного слонопотама.
И меня тут же вновь схватили и утащили.
На этот раз – под землю.
У Милены хватка жестче, а значит, низвергнутого меня посмел коснуться «африканец», который был и есть настолько туп, что вряд ли знает таблицу умножения. О чем, оказавшись под сенью бетона, я и сообщил Милене, особо налегая на то, что уж она-то могла постараться избавить мужа от полетных волнений.
– Пулей в лоб? Это, Край, без проблем. Хоть сейчас, – парировала супруга.
Фонарь Резака – его нужно постоянно подзаряжать, нажимая на неподатливый рычаг в рукоятке, – скудно освещал дыру, в которой мы оказались. Это был обычный канализационный коллектор прямоугольного сечения, когда-то служивший на благо ассенизации, но давно уже промытый весенними паводками настолько, что внутренности его не только не содержали отходов жизнедеятельности, но даже не сохранили их зловонного духа.
Наверху, прямо над нами, вовсю бушевали слонопотамы. Они то ревели, то замолкали, то, натужно топоча, принимались валить деревья. Одного только мутанты не делали – не спешили оставить нас в покое.
– Чего сидим? – я, как прибывший последним в коллектор, решил взять командование спасательной операцией в свои крепкие мозолистые руки. – Выбираться собираемся вообще или нет? Это коллектор. Наверняка неподалеку есть вертикальная шахта. По ней выберемся на поверхность. В шахтах всегда есть лестница – ну, такие стальные скобы, вмурованные…
– Нет. – Резак трижды с треском нажал на рычаг фонаря.
– Ну, ты, дружище, оставайся, а мы…
– Ты не понял, Макс, – подала голос Милена, – коллектор завален. Еще метров десять проползти можно – и все, тупик.
– На склоне холма дачный поселок построили еще при Союзе. – Резак вновь затрещал фонарем. – Причем круто все было поставлено: асфальтовые дороги, канализация, воду провели… Да только почва поплыла. Плохое место выбрали. Да что там говорить… Просто прими как факт, умник: коллектор завален. И выход на поверхность у нас только один. Он там же, где вход. И там нас ждут.
Да уж, судя по звукам с поверхности, слонопотамы уходить не собирались. Они явились на пикник и очень расстроились из-за того, что три пока что сырых шашлыка – по одному на мутанта – спрятались от них под землей.
Я внимательно осмотрел стены и потолок коллектора: нет ли трещин, выдержат ли они пляску бронированных многотонных монстров?..
– Похоже, мы тут надолго застряли, – резюмировал я. – Предлагаю как-то развлечься, чтобы время скоротать. В «города» поиграем? Или будем загадки загадывать? Начнем с классики. Вот скажи-ка мне, дружище Резак, что это такое – зимой и летом одним цветом?
– Чего?
– Это загадка. Детская. Ответ знаешь? Все знают.
Щелкнув пару раз фонарем, Резак с подозрением на меня уставился и, сообразив, что я намерен-таки получить ответ на вопрос, уверенно выдал:
– Автомат Калашникова.
И уточнил:
– Если его не покрасить в декабре или в июне.
Мы с Миленой засмеялись, оценив чувство юмора «африканца». Но Резак наше веселье не поддержал – хмуро нажав на рычаг фонаря, он посмотрел на нас так, будто мы – два профессора на экзамене, а он – студент-двоечник. Меня даже посетила безумная мысль, что парень не знает правильного ответа. Милена вон тоже слегка напряглась.
– Малыш, а может, это елка? – намекнула она. – Ну, то есть сосна?
– Нет, автомат Калашникова.
– Э-э… Дружище, вот смотри: елка зеленая и зимой, и летом, – настала моя очередь намекать. – Поэтому правильный ответ…
– А если покрасить? – Резак пристально посмотрел мне в глаза. – Если сосну в феврале покрасить в желтый? А в августе – в синий? Разве будет тогда она одним цветом зимой и летом?
Мы с Миленой переглянулись.
– Точно, дружище. Правильный ответ: автомат Калашникова.
– Да-да, малыш, это автомат…
Милена не договорила, ее прервал хохот Резака.
– Видели бы вы себя! – чуть успокоившись, выдал он. – Вы б еще про «девицу в темнице» и про «слезы проливает» спросили! Ладно, семейные, вы как хотите, а я спать буду. Из-за тех, кто наверху, к нам ни одна тварь не подползет, так что можно расслабиться…
Передав мне фонарь, Резак умостился на сидоры – свой и мой – уже через пару минут начал посапывать.
– Смотри, Край, какой он молодец. – Милена тоже принялась умащиваться. – У парня вместо нервов стальные тросы.
С каких это пор моя супруга чужим мужикам комплименты отпускает? Впрочем, пусть себе. Мне в голову полезли всякие мысли, которые тут же захотелось озвучить:
– Любимая, ты когда-нибудь задумывалась, почему на Земле столько всякой дряни образовалось за последние полста лет, даже меньше? Чернобыль, Московский Сектор, Хармонт с радиантом Пильмана, еще какая-то хрень… Полигон вот еще…
– А при чем тут Полигон? Это ведь военные…
– Любимая, ты сама хоть в это веришь? Ну загрузил тебе, малышке совсем, твой папочка дорогой эту установку, запудрил мозги, так что теперь, до могилы ему верить? Очнись, счастье мое. Посмотри по сторонам. Вспомни приборы, вспомни мутантов. Нет у нас, у людей, таких технологий, хоть явных, хоть тайных.
Милена молчала. Определенно, она обиделась на то, что я непочтительно отозвался о ее приемном родителе.
– Свалка, – я первым нарушил затянувшееся молчание.
– Что?
– Вся наша планета стала просто свалкой.
– По-моему, Макс, ты бредишь.
– Земля теперь свалка, – настойчиво повторил я. – И мусор сюда сбрасывают разные звездные цивилизации, не одна. И они настолько чужды нам, что мы просто не можем понять, для чего вообще подобное затевать.
Милена презрительно хмыкнула и отвернулась. А ведь я хотел сообщить ей доводы в защиту своей теории. Хотел провести аналогию между дикими зверушками, которые живут себе где-нибудь в поле, горя не знают, а потом приезжает первый мусоровоз и вываливает прямо на чью-то норку зловонное содержимое стального нутра. Зверушки в шоке, зверушкам такое не нравится, но что они могут сделать? Кинуться под колеса и тем самым выразить протест? Да пожалуйста, да сколько угодно, но не факт, что водитель мусоровоза заметит демарш. А если даже и заметит, сбавит ли скорость? И уж точно не прекратит вываливать тонны дряни на чисто поле, чьим-то мудрым решением ставшее полигоном бытовых отходов. Полигоном, м-да… Зверушкам вообще не понять, зачем надо свое непотребное куда-то перемещать. Зверушки отходы жизнедеятельности зарывают там, где испражнились, и отходы эти удобряют почву, а не загрязняют ее. И попробуй объясни им, что нам, людям, никак без полиэтиленовых пакетов, которые по полтыщи лет будут разлагаться. Ну, можно возра-зить, что это ж дикое зверье, не знающее плодов цивилизации. О’кей, давайте попробуем объяснить домашней кошке, замершей в напряженной позе над лотком, как устроена канализация и зачем нужны очистные сооружения. Слабо, да? А вот насчет того, что на Земле опорожняются разные чужаки… Ну так и на свалку ездит не один мусоровоз, а много. И управляют ими люди в возрасте и молодые, низкие и высокие, худые и… Короче говоря, разные. Да и марки мусоровозов тоже… И все бы ничего, зверушки на свалке как-то приспосабливаются жить и даже жирок нагуливают, лопая объедки. Но на любой свалке всегда появляются бешеные лисы, и свалки имеют свойство гореть…
Но – Милена отвернулась, а значит, ей сегодня не прозреть. Пусть себе живет спокойно, знать не зная, ведать не ведая. За нее и Патрика волноваться буду я. Не хочу, чтоб мой сын жил на помойке. Ну вот не хочу – и все!..
Глаза мои закрылись сами собой.
* * *Подняло меня тревожное предчувствие.
Вскоре случится что-то очень плохое. Если уже не случилось.
Я нащупал фонарь Резака и включил его. Рядом, сунув ладошки под щеку, Милена храпела так, что бетонные стены дрожали. Я прям залюбовался ею. Захотелось, сняв чертов респиратор, прикоснуться ладонью к ее лицу, и не ладонью даже, а губами, скользнуть по щеке, найти ее мягкие, податливые…
Стоп. Что-то не так.
Спустя два удара сердца я понял что именно. В нашем убежище не хватало «африканца». Не то чтобы я по нему сильно соскучился, но… Где этот чертов недоносок?!
– Милена, вставай, – шепнул я супруге на ухо. – Резак пропал.
В критической ситуации лучше не шуметь.
Снежная Королева – так я называл супругу в молодости – тотчас без лишнего шума поднялась и взяла оружие. Это ведь моя жена, а не домохозяйка, умеющая разве что утюгом в майках дыры прожигать и борщ пересаливать. Хотя Милена и то и другое делает регулярно…
Светлое пятно выхода потемнело, его заслонило собой что-то – мутант?! – проникшее в наше убежище. Пожалев, что не поставил ночной прицел, я вскинул ВСК. Пахнуло протухшей рыбой.
– Убери пушку, умник, а то еще выстрелит.
Мутант оказался Резаком.
– Ты где был, дружище? – я не спешил опускать винтовку.
– Мне при даме объяснять?! – разозлился Резак. – Про «мальчики направо, девочки налево» слышал когда-нибудь?!
Похоже, я его таки достал.
Ладно, не будем заострять внимание на вопросах личной гигиены.
– Слонопотамы ушли?
– Надо же, какой ты догадливый. Настоящий умник. Твоя жена их своим храпом распугала!
Милена сразу надулась.
Мы выбрались из коллектора.
Слонопотамы вытоптали над нашим убежищем основательную площадку, сделали ее почти идеально ровной. И все-таки ушли. Почему? Да кто их, мутантов, знает… О том, какая тварь могла бы напугать громадных бронированных рогоносцев с бивнями, я заставил себя не думать.
Пока наша дружная троица отсиживалась в подземелье, солнце перевалило за полдень.
Мы вернулись на кабанью тропу – все-таки копытные отлично замаскировали следы «коробочки», будто нарочно – и по ней вышли к старице реки. Стоячую воду тут покрывал толстый слой ряски без пробелов – значит, выше искусственная запруда или просто намыло песок и отмель заросла камышом. Множество поваленных деревьев лежало вдоль берега и в воде. Следовательно, версия насчет запруды вероятней. А те стволы, что еще стояли, снизу были основательно подпорчены бобрами. Не иначе, тут у зубастых столовая.
– И не лень же было грызть… – приклад винтовки упирался мне в плечо.
Никак не отпускало легкое, но назойливое беспокойство.
– Пусть лучше кору, чем нас, – задумчиво пробормотала Милена.
– Это не обычные бобры расстарались, – вставил свои пять копеек Резак.
– А какие? – Милена фыркнула. – Волшебные?
«Африканец» терпеливо объяснил, что здешние бобры весьма отличаются от обитающих по ту сторону Стены. И запруды они делают лишь по привычке, передающейся из поколения в поколение. Им не нужно больше водной гладью отделять хатки от хищников. Обычные бобры намного мельче местных и питаются исключительно корой деревьев, рогозом и кувшинками, а желуди вообще почитают за деликатес. Здешние не такие, они крайне опасны и не брезгуют ни рыбой, ни мясом, ни даже падалью.
– А человечину вообще обожают, – закончил пугать нас Резак.
Кабанья тропа петляла вдоль берега и уходила в густой кустарник, в котором краснели редкие ягоды. Значит, нам туда и надо.
Мягко пружинила палая листва, сквозь которую тут и там пробивались молодые деревца. Дул легкий ветерок, в ветвях над головой чирикали и посвистывали птицы. Тарахтел дятел. Благодать, тля, идиллия…
Я уткнулся в спину Резака, внезапно вросшего кроссовками в землю. Милена тут же натянула лук, приготовив стрелу к встрече с целью.
– Чего там? – спросил я.
«Африканец» рукой отвел ветви кустарника и не ответил, только обернулся на миг – глаза за линзами очков были точно две железные гривны. Да и ни к чему слова, я уже сам все увидел, отодвинув парня и чуть продвинувшись вперед.
Трупы. Много трупов. При жизни все состояли в клане «Америка». Перья, вплетенные в волосы, и ковбойские прикиды выдавали «американцев» с головой. И у всех надрез от уха до уха. У всех!
Жужжали мухи, много мух, очень много, и блестели алые лужи, вся поляна, к которой мы вышли, была залита кровью. Я наклонился, снял перчатку и коснулся пальцем – еще теплая кровь, еще не свернулась.
Подойдя ближе, ахнула Милена.
Увиденное проняло даже меня, повидавшего в жизни столько мертвецов, в том числе и погибших по моей вине, сколько иной живых не увидит. К горлу подкатил ком, а блевать в респираторе – смерти подобно. Испорчу только, а вдруг опять ядовитые споры или еще какая напасть в воздухе?
С трудом сглотнув, я заставил себя смотреть, не отводя глаз.
Тот, кто убил всех этих людей, он… Я даже представить себе не мог этого зверя.
Он что, вскрывал «американцам» глотки по очереди? Острое врезается в горло, плещет алое, тело падает, потом следующее, потом еще одно, потом… А пока хищник убивает, еще живая скотина покладисто ждет своей очереди, не пытается боднуть или хотя бы сбежать, вообще не издает ни звука – так, что ли?!
Но ведь тут не коз с овцами резали, а людей!
Людей, которые сами убийцы со стажем!
– Резак, дружище, об этом в фильме было?.. – в глотке у меня все-таки забулькало, дальше я засипел совсем невразумительно, а потом и вовсе замолчал.
Если не ослаблю хватку – либо ВСК сломается, либо пальцы.
Всего лишь расправиться с сапиенсами зверю было недостаточно. Ему зачем-то понадобилось развесить трупы вверх ногами на деревьях, опоясывающих поляну. С трупов еще капало… Кто это сделал? Медведь-мутант, обладающий огромной силой, о котором рассказывал Резак и которого якобы можно отогнать фанатской свистулькой?!
А ведь трупы на деревьях – неспроста, вдруг понял я. Это как жертва Одину, чтобы задобрить этого жестокого скандинавского бога. О таких жертвах мне, совсем пацану, рассказал как-то изрядно выпивший отец – вместо сказки на ночь. Он вообще много чего рассказывал недетского, когда горилка-водка заканчивалась раньше, чем он терял способность разговаривать… Жертва, точно. Но не для того, чтобы обрести расположение высших сил.
Я внимательно осмотрел залитую кровью землю – и таки увидел след. Вроде как человеческий, но с когтями, произрастающими из пальцев ног. Мне такой след уже попадался по пути. Твою мать! Лютый убийца постоянно рядом с нами. Быть может, именно его испугались слонопотамы, хотя они и значительно крупнее?!
– Край, бог с ними, с деньгами, – проследив за моим взглядом и заметно побледнев, заговорила Милена. – Оно того не стоит, милый. Проживем как-нибудь. Нас Патрик ждет, не забыл?
– Нет, любимая, – мотнул головой я. – Не забыл.
Надо возвращаться. Это не бегство, это здравый расчет. К примеру, если перед тобой три десятка уродов с футболками, на которых написано «Африка – это круто. Режь белых!», имеет смысл перейти на другую сторону улицы, даже если они с детьми кушают пломбир в окружении клоунов и разноцветных воздушных шаров. Потом можно вернуться с бандой себе подобных на десятке бронированных джипов и…
Но это потом.
А сейчас – другая сторона.
– Точно, любимая. Патрик нас ждет, – развернувшись, я двинул обратно.
Почему Максимка Краевой сдался? Потому, что пацан я несмышленый по сравнению с тем, кто запросто смог убить полтора десятка отлично вооруженных бойцов. А ведь у парней этих при жизни даже пятки не вспотели бы при зачистке под ноль пуэбло на границе с Мексикой. Или кишлака в горах. Или сибирской деревеньки. Все они были матерыми зверюгами с атрофированной совестью и ампутированным стыдом.
Вот именно – были.
Супруга последовала за мной.
Но не Резак.
Я обернулся:
– Дружище, остаешься? Хочешь жить, давай с нами. Домой вернешься, к маме, и забудешь все это, как страшный сон. Ну или еще где осядешь, подальше от Вавилона. Ты разве не понял, их всех убил… убило что-то такое… Пойдем, а?
– Нет. – Резак мотнул головой.
Ну и фикус с ним! Я не останусь тут ни на секунду и никого уговаривать не буду.
Жаль, у Милены было иное мнение на этот счет. Она подошла к «африканцу»:
– Давай, малыш, не глупи. Вместе выберемся отсюда…
– Нет!
– Петя! – она назвала его по имени. – Идем. Тебе нельзя здесь оставаться!
– Тот, кто сделал это, – Резак кивнул, намекая на все непотребное, что произошло на поляне, – он разозлил духов Полигона. Уже поздно.
– Что – поздно?! – в унисон с Миленой спросил я.
Порыв ветра сорвал с ветки над нашими головами пару прошлогодних листьев: один упал на рог, закрепленный на черепе Резака, второй – зацепился за разгрузку на моей груди.
– Поздно бежать. Полигон поставил на нас клеймо, – «африканец» снял с рога желтый лист и задумчиво на него уставился.
– Какое еще клеймо? Этот гербарий, что ли? – я схватил лист, что запутался в моей разгрузке, и, дернув, оторвал лишь часть. – Ты совсем сбрендил?!
Резак поднял руку, требуя заткнуться. И я вдруг осознал, что птицы больше не чирикают, дятел не стучит, и даже мухи не жужжат, хотя уж они-то точно должны, даже если пташек спугнул хищник… Тишина. Ветка не хрустнет. И ветра больше нет. Ни дуновения.