Резак поднял руку, требуя заткнуться. И я вдруг осознал, что птицы больше не чирикают, дятел не стучит, и даже мухи не жужжат, хотя уж они-то точно должны, даже если пташек спугнул хищник… Тишина. Ветка не хрустнет. И ветра больше нет. Ни дуновения.
– Поздно бежать. Полигон решил: это мы пролили кровь. Напрасную кровь, без надобности. Мы оказались не в том месте не в то время.
Бред. Парень сошел с ума. Вроде крепкий такой, выжил в страшной передряге… Или он с самого начала, с нашей встречи, не в себе? Просто мы с Миленой не замечали этого?..
Выбить, что ли, из него мистическую дурь?..
Увы, не до того стало – зашелестело в кустах, завыло разноголосо.
– Край, это что такое?!
– Надо понимать, любимая, очередные желающие полакомиться нашей плотью. Тут мирных офисных хомячков нет.
Твари уже отсекли нас от тылов – выли на тропе, по которой мы сюда притопали. Так что бежать обратно есть смысл, только если хочется побыстрее угодить на тот свет.
Что ж, остается только принять бой.
– У нас нет шансов… – прошептал Резак достаточно громко, чтобы мы услышали.
Паникер хренов. Еще врага не видел, а уже похоронил нас, отпел и на могилку аккуратный памятник установил – с фото на эмали. Пристрелить бы «африканца», да каждый ствол на счету. Авось завалит Резак с перепугу пару-тройку зверюшек до того, как ему перегрызут глотку, – уже дело, уже не зря лишние пять минут воздух портил.
В одно движение Милена выхватила из колчана стрелу, натянула тетиву лука и – щелчок! – мелькнуло ярко-красное оперение и скрылось в зарослях. Тут же послышался короткий, быстро захлебнувшийся визг. Оплакивая погибшего товарища, остальное зверье взвыло и зарычало вдвое громче.
– Чуть погодят теперь, – супруга вытащила еще одну стрелу, но пока не спешила натягивать лук.
Резак покачал головой:
– Не просто так Полигон наслал своих обитателей, они ведь плоть от плоти его.
– Петя, не скули, – мне противно стало называть парня «дружищем» и «Резаком». Не заслужил.
– Если напали на тебя – защищайся, убивай, это будет честно, Полигон поймет это. – Резак смотрел мне в глаза, и я вдруг понял, что он либо совершенно безумен, либо не человек вовсе, и никогда человеком не был, а если и был, то давно позабыл, каково это – быть человеком. – Когда люди убивают друг друга, Полигону наплевать, он даже одобряет это и не мешает. Полигону даже нравится это.
– Все в центр поляны! – скомандовал я.
Сейчас мне меньше всего хотелось слушать проповеди обезумевшего «африканца». Залезть бы на дерево, но все стволы поблизости были обгрызены бобрами так, что просто не выдержат моего скромного веса. Милену, пожалуй, тоже.
Вопреки опасениям, Резака не пришлось тащить силой. Оскальзываясь на залитой кровью траве, он сам выбежал на поляну.
Кусты слева затрещали, я выстрелил. ВСК долбит не бесшумно, но все-таки тише СВД. Два сердечника пули – стальной и свинцовый – в биметаллической оболочке ударили в оскаленную пасть волка, метнувшегося к нам. У моих ног упало уже мертвое тело. В агонии оно засучило лапами – последние движения, иллюзия жизни, не способная обмануть смерть.
Значит, волки на нас вышли.
Быстрого взгляда на матерого зверя хватило, чтобы заметить: он серьезно отличается от родственников из заповедника «Гомольшанские леса». Во-первых, крупнее: больше метра в холке и килограммов сто двадцать весом. Во-вторых, череп массивней – мозгов, значит, больше, умнее. И клыки торчат из пасти, будто у саблезубого тигра. И много проплешин в мехе, и проплешины эти похожи на кровавые язвы.
Справа в кустах что-то шелохнулось – и тут же я выстрелил. И еще. Цель поражена. И вновь огонь!.. Я водил стволом из стороны в сторону, посылая металлическую смерть в серые тела. Первый магазин опустел слишком быстро, я едва успел заменить его – и уложил мощного самца буквально в метре от себя. От следующей твари едва увернулся и всадил ей в загривок пулю. Резак вроде пришел в себя и тоже открыл огонь. Милена посылала в полет стрелу за стрелой, не берегла их, мертвецам ведь они ни к чему.
Не считаясь с потерями, рыча и щерясь, волки перли со всех сторон, и конца и края им не было. Со всего Полигона их сюда созвали, что ли? Не много ли чести для двух парней и прекрасной дамы?..
На Милену кинулась старая волчица – клочьями шерсть вдоль хребта, на боках кровоточащие раны. Блондинка засекла ее и выхватила из колчана стрелу, но серая сука оказалась проворнее – ударила лапами в высокую грудь, сбила с ног, ткнулась мордой к горлу, чтобы перегрызть гортань…
Я обмер.
Клыки волчицы впились в рукоять лука, подставленного Миленой. Тварь разжала челюсти, освободив водостойкую фанеру, и…
Первой пулей я вынес ей мозг, вторую всадил под изъеденную язвами лопатку. А пока Милена сбрасывала с себя труп, поднималась на колени да тянулась за новой стрелой, успел завалить еще трех поджарых – молодых еще – волчар. А вот не надо заходить мне в спину!
И как отрезало. Ни единого больше зверя в пределах видимости. И кусты не шевелятся.
Тишина настала такая, что собственное учащенное дыхание и стук крови в висках оглушали. Я слышал, как в груди бушует сердце, и вертел головой по сторонам – никого и ничего. Задрал подбородок – небо над деревьями заволокло черными тучами, вот-вот польет. Серо вокруг стало, неуютно. Хотя куда уж неуютней… К человечьим трупам, развешанным на деревьях, точно стеклянные шары на новогодней елке, прибавились трупы мутантов, лежащие по всей поляне и в поломанных, забрызганных алым кустах. Один, два… десять… еще… и вот… и тот, со стрелой в глазу… Много.
– Цела? – я обернулся к Милене. Она должна была подбирать и выдергивать стрелы из жертв, но застыла на месте, будто палок с наконечниками у нее неограниченное количество, растут они в колчане, только успевай срывать.
– Уходить надо, Край, – лицо моей благоверной стало одного цвета с молоком жирности 3,2 %, только что вылитым из пакета в чашку.
Признаться, и мне не хватало сейчас молодецкой удали и безрассудной храбрости.
Резак покачал головой:
– Это только начало.
И как сглазил.
С треском рухнуло дерево, мы едва успели отскочить. Ствол упал между нами: по одну сторону я, по другую – «африканец» с Миленой. У меня из рук веткой выбило винтовку, едва не сорвало с лица респиратор.
Из поваленной кроны выскочило нечто мохнатое, утробно воющее и мяукающее. Щеря слюнявые клыки-кинжалы, и так выпирающие из пасти, рысь – по крайней мере, рыси числились в предках этого мутанта – уставилась на меня бешеными желтыми глазами. ВСК лежала под деревом позади зверя. Вот ведь непруха!.. Тварь бесшумно подкралась к нам поверху, но подточенная бобрами осина сломалась, выдав ее.
– Резак, помоги! – рявкнул я.
Вряд ли «африканец» успел бы. Но он даже не попытался! Перед тем как рысь прыгнула на меня, этот идиот отбросил автомат и грохнулся на колени посреди поляны. Дебил, да и только!
Я кувыркнулся навстречу зверю.
Когти полоснули по плечу, к счастью не пробив насквозь куртку, не увязнув в ней. Дикая кошка мягко приземлилась на палую листву и мгновенно извернулась для новой атаки. Доля секунды – и я оказался возле снайперки, ухватился за приклад, дернул на себя… Ремень запутался в ветках!
Я потянулся за ножом, пристегнутым к бедру, и тут на спину мне упало большое и тяжелое, обдало смрадным дыханием. Как учил всех молодых наш взводный, я присел, чуть согнув ноги в коленях, сделал шажок вперед, как бы проваливаясь под напором зверя, давая ему возможность проделать свой путь до конца. Бросок через плечо – примерно так это можно назвать.
Мяукнув, рысь упала на ветки поваленного дерева. В груди у нее уже торчал нож – я успел его выхватить, успел и ткнуть, куда надо. Рысь забила лапами, на оскаленной морде вздулись рубиновые пузыри, лопнули, и потекло всерьез…
Я высвободил-таки ВСК. В ветвях деревьев по периметру поляны мяукали еще минимум три кошки, что странно, они ведь одиночки по натуре… В магазине не оказалось патронов, заменить! Беглый взгляд на Милену: она в порядке, готова стрелять из лука. А вот Резак защищаться и не думает. Стоит себе на коленях, поклоны бьет. Религиозный фанатик хренов! На бога надейся, а «калаш» не опускай!
– Резак, очнись!
Куда там. Будто и не слышит.
Я нажал на спуск. Раненая рысь свалилась с дерева и бросилась к «африканцу», а не ко мне, потому что он находился ближе. Я лишь зацепил ее, лапку оцарапал, и зверюгу это только разъярило. В два прыжка она добралась до парня, но он в упор ее не замечал. Ослеп, что ли?!..
Переводчик вида огня на три точки. Я рисковал – мог зацепить Резака, но был ли у меня выбор? Замешкайся я, и рысь разодрала бы ему горло, а тогда вообще без шансов спасти парня, умоляющего боженьку снизойти и защитить. Очередь ударила в лохматый бок рыси, сбила ее с ног. Зашипев, она вскочила. Еще очередь. За спиной у меня что-то шлепнулось, мяукнуло. Но я не обернулся, ведь тварь, желавшая убить Резака, – вот она, впереди. Да, несмотря на многочисленные ранения, она ошалела от боли, но ведь жива еще и представляет опасность – оставив «африканца» в покое, она ринулась на Милену! А ведь супруга не видела опасность, потому что стояла к ней спиной!..
Продолжая всаживать очередь за очередью в дикую кошку, – заговоренная она, что ли?! пуленепробиваемая?! – я вдруг отчетливо понял: мы обречены.
Резак прав: Полигон – нечто большое, безжалостное, объединяющее тут все в одну систему – намерен уничтожить нас. Не будет рысей, появятся кабаны с бобрами или еще какая погань, которой вообще нет подходящего названия. Мало ли кого придумали военные ученые. Наверняка за нами наблюдает страшный зверь, высунув морду из-под камуфляжа ряски на старице.
Боже, какой же это бред все – живой, тля, Полигон! Край, не хочешь умирать, так живи, но только не сходи с ума, не сдавайся!..
Заговоренная рысь свалилась в полуметре от Милены, наконец издохнув.
Ее смерть придала мне сил. Еще не все потеряно! Повоюем еще!
Я резко обернулся, чтобы нашпиговать металлом тварь, подкравшуюся сзади, – и не обнаружил ее. Взглядом скользнул по кронам деревьев – никого. Обернулся к реке – если кто и сидел под ряской, то не спешил обнаружить свое присутствие.
– Вот и все, – упершись ладонями в землю, Резак поднялся с колен.
Он шагнул к Милене – и рухнул навзничь.
Мы с супругой бросились к нему, перевернули на спину.
Потерял сознание, дурачок. Ну вот как ему помочь тут, посреди Полигона? Сделать искусственное дыхание респиратор в респиратор?..
К счастью, он открыл глаза без нашего вмешательства, из-под резиновой маски донеслось:
– Спасибо скажи, умник. Я вымолил прощение у Полигона, а то сожрали бы твою задницу и попку миледи.
Запрокинув голову к свинцовому небу, я расхохотался. Надо же, а я еще этого наглого засранца от рысей прикрывал, собой рискуя!
– Погоди, умник, радоваться. Полигон отозвал своих детей, и потому мы еще живы. – Резак приподнялся на локтях и без сил плюхнулся обратно. – Но он может передумать. В любой момент.
Неожиданно для себя я поверил ему.
Поверил во всю эту чушь с живым Полигоном, с камланиями и духами. Это место проклято. Нам нельзя здесь находиться, никак нельзя!..
– Милена, любимая, нужно убираться отсюда. Во что бы то ни стало. И поживей!
И вот тогда у меня зазвонил телефон.
Чертов корейский девайс!
Глава 7 ПЯТНИЦА, ТРИНАДЦАТОЕ
Титановый корпус телефона холодил ладонь, отдавленную множеством рукопожатий тех, кого отрыгнули благоухающие салоны лимузинов и спорткаров.
Новак спешил прочь от колонны пафосных авто и бронетехники сопровождения – к КПП и такси, из которого только что выбрался пассажир.
– Здравствуй, Край, как жизнь, как жена, узнал? – выдал скороговоркой, на одном дыхании. Слов на ветер он никогда не бросал. Каждый звук у него – в масть, каждый клекот в горле стоит денег. Но не сейчас. Сейчас он отдыхал душой и сердцем.
Когда-то Новак был серьезным ментом, командиром ОМОНа. Он – капитан! герой! – курировал территории вокруг Чернобыля. Его скуластое лицо без тени улыбки, залысину и морщины на лбу знал каждый зритель криминальных новостей. На его земле работенки хватало – он без устали громил банды мародеров. В сети ролики с его интервью набирали миллионы просмотров. Даже постеры с лицом бравого капитана в три четверти печатали и продавали в переходах метро и газетных киосках. Он собирался стать депутатом Верховной Рады… А потом благодаря Краю все узнали, что герой-омоновец Новак – сам главарь ОПГ, под контролем которой всеукраинская сеть импорта очень своеобразного, дорогостоящего товара. И что бизнес у Новака такой мерзкий, что оптовая торговля героином в сравнении с ним – благое дело.
«Деньги не пахнут, – подумал Новак, услышав ответное приветствие сталкера. – Ничего нет омерзительнее бедности».
И в этом смысле Новак – идеальный образец прекрасного.
Край даже не попытался скрыть свое удивление, потом раздражение, а в итоге и неприязнь. Но не отключился. Значит, заинтригован. Это хорошо. Новак отвел трубку от уха, прикрыл микрофон ладонью и бросил слишком ретивой охране КПП, окружившей пассажира такси:
– Пропустить.
Тотчас синоби убрали мечи. А ведь готовы были изрубить в мясную соломку немолодого уже мужчину, страдающего от ожирения. Ну как дети малые! Нет чтобы воспользоваться автоматами с глушителями… Знают паршивцы, что хозяину нравится вся эта самурайщина, вот и стараются угодить.
– Здравствуйте, Адольфо. Рад видеть. – Новак с намеком показал глазами на телефон – мол, хочу пожать руку, но из-за этой штуковины не могу.
Он действительно не мог. Физически не мог представить – аж передергивало, – что позволит прикоснуться к себе этому жирному борову, смердящему и потеющему так, будто ему на голову вылили ведро воды. У Новака стресс от общения с клиентами, прибывшими на дорогих тачках. Его от них тошнило. Но те хоть выглядели похожими на людей – в отличие от представителя сицилийского землячества.
– Прошу, Адольфо! Чувствуйте себя как дома! – если бы встреча с жиртрестом Гамбино не сулила серьезные барыши, Новак лично – с удовольствием! – разделал бы толстяка на ошеек, вырезку и окорок. – А я пока вынужден уединиться. Важный деловой разговор.
Сицилиец понимающе кивнул, сморщив при этом складки семи подбородков, и колобком покатил к центральному входу. Разволновался-то как, худышка, чуть ли не побежал. С каким бы удовольствием Новак его… их всех… к ногтю, а потом!..
Он вновь поднес трубку к уху:
– Макс, дорогой, ты еще на связи? Это хорошо. Значит, узнал. Как ты, Макс? Как супруга? Как ребенок ваш? Кажется, у вас мальчик?
Будучи капитаном милиции, Новак мог по тревоге загрузить в автобусы дежурную группу ОМОНа и погнать хоть к черту на кулички – и драться бескомпромиссно, до полного уничтожения очередного бандформирования.
С тех пор много воды утекло, Новак стал… Не мягче, нет. Жестче стал. Просто юношеский максимализм – все или ничего! – его больше не заводил. Теперь он действовал иначе: сначала надо унизить жертву, напугать, превратить в блеющее чмо, пускающее слюни и размазывающее по роже сопли, и только потом уничтожить физически.
– Какое мне дело? Макс, ну что ты? Мы же друзья. Меня очень беспокоит твоя судьба. Я хочу помочь тебе, Макс. Я в Вавилон даже прилетел. Может, встретимся?
Если бы Новак умел улыбаться, то улыбнулся бы сейчас непременно. А так на его лице застыл оскал голодной гиены – эту свою особенность мимики, как-то замеченную в зеркале, он находил забавной. Сходство с африканским хищником ему льстило.
– Очень жаль. Хотя мог бы и уделить старому приятелю пять минут своего драгоценного… Тогда, если ты не возражаешь, я передам подарки, которые привез, через твоего сына. У тебя, кстати, отличный мальчишка. Веселый, симпатичный, живой. Пока что… Ах, хочешь поговорить с сыном? Ну, Макс, ты мне разве не веришь? Мальчик у меня в гостях, не сомневайся.
Напряженная тишина в ответ, тяжелое дыхание. Ах, как небось беснуется Максимка, руки заламывает, губки грызет! Новак многое отдал бы, чтоб увидеть сейчас лицо заклятого врага.
От беседы с Краем он получал удовольствие, с которым не сравнится даже лучший секс в его жизни. И первое убийство не сравнится. Даже пытая сталкеров в застенках у ЧЗО, такого кайфа он и близко не получал.
Новак был почти что счастлив.
– Ах веришь? Вот и отлично, Макс. У меня дела, я организовал благотворительный вечер в детдоме, так что позже перезвоню, тогда с сыном и поговоришь.
* * *– Погоди! Новак, чего ты хочешь? – голос мой стал хриплым, чужим.
Реальность перед глазами плыла и покачивалась. Все разом стало неважно: общак кланов, Полигон этот со всеми его мутантами и приборами, проблемы с поиском работы, наши дрязги с Миленой, вообще все-все-все…
– Патрик у Новака? – едва слышно спросила жена.
Я кивнул.
Еще в Чернобыле я необоснованно – потом много и долго извинялся – обвинил будущую жену в том, что она сошлась с Новаком и предложила ему заняться противозаконным бизнесом. Тогда она жалко пролепетала что-то в оправдание. Ни раньше, ни после я не видел страха в ее глазах – до этого момента, здесь, на Полигоне. Прислушиваясь к моему разговору с Новаком, она будто разом постарела лет на десять. Вряд ли и я стал моложе.
– Макс, я всего лишь хочу повидаться, – прозвучало в трубке, враз потяжелевшей настолько, что я едва ее удерживал, вот-вот выпадет. – Я соскучился, Макс.
Я понял, к чему он клонит. Настало время платить по старым счетам. Что ж, я готов.
– Раз соскучился, надо встретиться. Но я же не могу прийти в гости с пустыми руками, верно?
– Ты все такой же сообразительный, Макс! Это хорошо. Я рад. Я слышал, ты брезгуешь спиртными напитками, поэтому будем пить чай. Принеси что-нибудь к чаю, Макс.
– Что именно, Новак? – назвать его «дружищем» я не смог бы и под пытками.
– Чего-нибудь вкусненького… – Новак сделал паузу, вроде как задумался. – Захвати-ка, к примеру, миллион долларов США. Это лучшая закуска к крупнолистовому. Принесешь – и клянусь здоровьем матери, я с удовольствием верну тебе сына.