Великан остановился на площадке, уложенной тротуарной плиткой, в стыке меж которой проросла трава, и чуть поклонился постаменту – эдаким солнечным часам, где на единственной стрелке, грозящей небу, было написано «PRIMA. Ликеро-водочный завод», а ниже еще много всего было написано, только читать вот недосуг. Чуть постояв, великан двинул, не разбирая дороги, к трехэтажному корпусу, который едва виднелся за могучими кронами деревьев.
У здания ржавела когда-то дорогая тачка, собранная в Японии. Колеса давно спустили. Нашелся добрый человек – или зверь, – который заботливо выбил все стекла, разрешив природе устроить в салоне цветник. Черная краска на кузове облупилась, однако на номерных знаках все еще пафосно красовалось – «PRIMA». Вот так, без циферок и прочего непотребного. Чтобы издалека видели менты, кто на лимузине мчит, и не отвлекали. Увы, понты эти не шибко помогли хозяину тачки выбраться с Полигона, когда Полигон таковым стал, раз отнюдь не дешевый «тазик» до сих пор гниет на территории ЛВЗ.
И сразу вспомнилось сакраментальное: «А на ликеро-водочный нет?» В старом советском фильме задержанные милицией тунеядцы не очень-то радовались нарядам на цементный завод и в песчаный карьер, но хотели познать тайны производства крепких напитков. Я же многое отдал бы сейчас, чтобы оказаться подальше отсюда, и отработал бы бесплатно где угодно…
Наверняка Полигон образовался за очень непродолжительное время. И его зарождение сопровождалось значительными жертвами среди мирного населения. Такими значительными, что даже некому рассказать о случившемся. Иначе вояки с учеными не утаили бы, что под боком у Вавилона есть территория наподобие ЧЗО, только со своими вывертами. Байки о Полигоне, которые травят на лавочках бабульки да рассказывают друг другу детишки младшего школьного возраста, ничего общего с реальностью не имеют, они просто плод коллективного бессознательного, почуявшего опасность, но понятия не имеющего, в чем, собственно, дело…
– За великаном? – деловито спросила Милена, прервав мои размышления. – Интересно ведь, что за хмырь, да?
Я кивнул. Еще как интересно. Пока что все люди, которых мы встречали на Полигоне, либо уже были мертвы, либо вскоре после общения с нами трагически погибали. А «дядя Степа» вроде бы живой. Ну, пока что. Он как раз двигался вдоль трехэтажного корпуса и мачт, на которых еще сохранились обрывки флагов – в том числе жовто-блакытного и сине-звездного. Он шел к одноэтажному блоку. Мы короткими перебежками поспешили за ним. В контакт, понятно, вступать даже не собирались. Мало ли что за тип? Он точно не был одним из трех грабителей банка, но мог быть их сообщником или просто сочувствующим.
Я едва удержался от ругани, когда зацепился за корень неизвестного мне растения и принял горизонтальное положение.
– Макс, ты чего? – шепнула на ухо Милена, опустившись рядом.
Очень вовремя, кстати, чета Краевых залегла в полном составе.
Потому что иначе нас заметил бы очередной персонаж нашей драмы.
Был ли он одет хоть во что-то, я не мог уверенно сказать. Его покрывала многослойная короста грязи, но при этом лысый череп – надраенный, что ли, чистейший – печально сверкал в зеленом свете «диодов».
На четвереньках человек – человек ли? – удивительно быстро и так же суетливо бежал вперед по дорожке, по которой только-только пронес свое тело великан. При этом непрямоходящий гуманоид нимало не заботился о сохранности коленей и локтей, которыми он перебирал по горизонтали так уверенно, будто они для этого предназначены матушкой-природой. Небось толстенные у него мозоли, подумал я. А вообще движениями гуманоид напоминал жука. Причем не какого-нибудь неторопливого скарабея или жука-оленя, а жужелицу или таракана.
Врезавшись лысиной в очередное препятствие, то есть во флагшток – с ориентацией в пространстве у человека-жука было явно не все в порядке, – он замер на пару секунд, потом подался назад и по большой дуге медленно обогнул преграду. И скрылся с наших глаз долой в густых кустах.
В прежние счастливые времена между зданий ЛВЗ были разбиты газоны с ровной травкой, которую, уверен, регулярно поливали водичкой, чтобы красиво зеленела, и вовремя подстригали. Но газоны давно уже превратились в непроходимые джунгли, прорваться через которые в принципе можно было, но я бы не стал рисковать, ибо обнаружил, что значительную часть флоры тут составляли заросли шиповника и ежевики. Почему-то нет желания оставить на колючках куски собственной кожи и глаза. Человек-жук, видимо, считал иначе.
– Что это было? – шепотом спросила у меня супруга.
Если великан еще вписывался в нашу систему координат, то бегающие на четвереньках мужчины – как-то не очень. Тут что, не завод, а психбольница?..
– Смотри, любимая! – на этот раз я первым заметил новое существо, следующее тем же маршрутом, что и предыдущие двое.
По дорожке катил на трехколесном велосипеде ребенок.
Один, ночью, на территории Полигона?..
Милена дернулась было к нему – сработал материнский инстинкт: обнять, защитить дите, пусть и чужое, – но я схватил ее за локоть и зажал рот, чтобы не вздумала орать, а потом шепнул на ухо: «Карлик».
И угадал.
Вовсе не мальчик оседлал детское транспортное средство.
Вырядился карлик в обрезанную по плечи тельняшку и камуфляжные штаны на подтяжках. Логичным продолжением портрета стали бы ботинки с высокими берцами, но военную обувь для детей еще никто не догадался сшить. На непропорционально большой голове велосипедиста встопорщился петушиным гребнем панковский ирокез. Руки и плечи карлика поросли густым темным волосом, претендующим на звание шерсти или даже меха. На ремне у него висели две кобуры с револьверами. Колоритный товарищ. Сбежал из цирка лилипутов?..
И тут будто прорвало гнойник.
Десятки, а то и сотни странных людей возникли на территории завода и дружно двинули на мерный рокот, созывающий всех местных жителей на собрание трудового коллектива. Все они были разными, но похожими в одном: среди них не было ни одного нормального, то есть без признаков уродства или вырождения. В муторном зеленоватом свете «диодов» скрюченные, оскаленные, хромающие, хвостатые даже, грязные, в лохмотьях и совсем обнаженные люди бежали и ползли, едва шагали и скользили, будто призраки, над дорожками, бурлящим потоком стекаясь к одноэтажному зданию цеха. В стене его зиял пролом. Вот в пролом аборигены и просачивались. И конца-края не было этому паноптикуму.
Все они были мутантами и действовали как орда крыс, которой зачем-то срочно понадобилось передислоцироваться на завод. Только те сразу же рассредоточились по ЛВЗ, а аборигены, наоборот, спешили сконцентрироваться в одном помещении.
Ситуация резко ухудшилась. Раньше я был уверен, что нам придется иметь дело с тремя грабителями – противниками сильными, достойными, но победить которых все-таки возможно, потому что их не намного больше, чем нас. Теперь же на гостей из-за Стены могли ополчиться сотни мутировавших сапиенсов, обитающих на Полигоне! А значит, наши шансы на успех… м-да… Надо выяснить, что тут происходит. И, конечно, найти БТР с общаком. Есть у меня подозрение, что броневичок спрятали в том самом цеху, куда организованным стадом набивались аборигены.
Мы минут десять наблюдали из кустов за брожением народных масс, а потом, когда уже больше никто не появлялся в зоне видимости, поспешили к трехэтажному зданию – по виду административному. Там в капиталистическом прошлом заседала дирекция, бухгалтерия, отдел кадров и прочие отделы, не занимающиеся непосредственно производством, но лучше всех знающие, как, кому и что на заводе нужно делать. Из трехэтажки я планировал перебраться в цех. В теории это было возможно – блоки зданий соединяла между собой некогда полностью крытая стеклом галерея. Не в пролом же нам было лезть, чтобы поздороваться со всем честным обществом, а потом геройски погибнуть?
В теории – это одно. А вот на практике…
От стеклянного потолка галереи мало что осталось. Многие годы ветер и дождь беспрепятственно проникали в переход, принося с собой пыль, ставшую почвой для растений, и влагу, эти растения подпитывающую. Стеклянные двери уцелели и были заперты. Местные, похоже, ими не пользовались… Я разбил дверь прикладом ВСК. Получилось громко, но, уверен, рокот набата – усилившийся, зазвучавший тревожно – заглушил наше незаконное проникновение. Алую торцевую стену на той стороне галереи украшала скульптурная композиция из девяти шариков, соединенных между собой палочками. Для тех, кто сразу не сообразил, в чем потайной смысл композиции, скульптор ее подписал – С2Н5ОH. И повторил подпись с десяток раз для самых продвинутых.
Вот туда нам и надо. К формуле этилового спирта.
Есть такой обычай: посидеть на дорожку. Присесть тут негде, поэтому мы постоим немного. Надо собраться, упорядочить мысли. Я что-то упустил, что-то важное…
– Край, пойдем уже?
– Да, любимая.
Дальше нам предстояло двигаться по светло-коричневому ламинату пола, вздыбленному холмиками и даже пригорками. Внутри галереи стенные и потолочные балки обильно поросли вьющимся растением, похожим на портулак огородный. Гладкие красноватые стебли, мясистые, разветвленные, и листья тоже мясистые – это растение тяжело спутать с другими. Уж я этого портулака столько на родительской даче выполол, что хватило бы накормить пару кишлаков в Средней Азии – там этот сорняк вроде бы употребляют в пищу вместо маринованных огурчиков. Однако местная разновидность портулака была значительно крупнее той, что растет за Стеной. Стебли чуть ли не с палец толщиной. И с грецкий орех крыночки – кажется, так эти штуковины называются, – в которых должны вызревать черного цвета семена.
Пискнув, между мной и Миленой пробежала крыса размером с эрдельтерьера. Но по галерее она не пошла, остановилась и, чуть помедлив, резво метнулась обратно. Нас испугалась. Мы же такие страшные.
Наступая на сочные хрусткие стебли, я решительно зашагал к С2Н5ОH. Милена не менее решительно пристроилась в кильватере. Однако это не спасло ее от коварной атаки, а я не смог прикрыть любимую женщину своим могучим организмом, потому что враг атаковал со всех сторон одновременно. Наши лодыжки точно угодили в силки. Сверху и с флангов на нас рухнули красноватые плети, опутав руки и накинув живые удавки на шеи. Это разбушевался портулак, хотя подобное поведение несвойственно растениям в принципе! Даже я, совсем не биолог, понимаю, что энергии фотосинтеза недостаточно для того, чтобы пестики с тычинками набросились на взрослого человека. Для такой резвости нужны белки да жиры с углеводами в желудке. И нужны мышцы, чтобы сокращались с силой, не позволяющей мне вырваться из ловушки. Так что портулак ну никак не мог атаковать нас, но ведь напал же, зар-раза!
– Милена, я… – я захрипел. Чертово растение сдавило горло, помешав попрощаться с супругой.
– Я тоже люблю тебя, Макс! – сказав это, моя догадливая супруга замолчала.
Продолжая вырываться, содрогаясь всем телом точно в конвульсиях, я отчетливо понимал, что мы угодили в серьезную передрягу. Но Макс Край не умеет задирать лапки кверху! Не умеет – и не может. Руки-то надежно скованы красноватыми стеблями, их точно зажали в тисках.
Как же глупо мы вляпались! Из-за портулака дверь была закрыта! Местные по галерее не шастают, опасно. И крыса сбежала вовсе не в ужасе от встречи с блондинкой и ее мужем…
В глазах потемнело. И от недостатка кислорода тоже. Раскрылись все крыночки сразу – те, что у меня перед глазами, уж точно. Однако из них вырвались на свободу вовсе не семена, но мириады спор. Потому-то в галерее враз потемнело. А споры наверняка ядовитые. Если побеги портулака сорвут с нас респираторы или повредят фильтрующие патроны, это убьет нас. Но это уже не важно. Не все ли равно, как сдохнуть – задохнувшись или отравившись?
С головы до ног я весь покрылся спорами. Милену не видел, она была у меня за спиной. Наверняка ее тоже присыпало. Я чувствовал, как споры ложатся на мои волосы, уши, шею… Открытые участки кожи тут же начали зудеть. Хорошо, что я не могу до них дотянуться, а то расчесал бы до крови.
Сердце застучало быстрее, как это бывает при выбросе норадреналина в кровь. Я вдруг почувствовал небывалый прилив сил. Плевком я мог своротить гору и пальчиками докопаться до ядра Земли. Я повел плечами, дернул руками – и побеги, державшие меня, лопнули. Это все из-за спор! Они вовсе не отравили мой организм, а наоборот – помогли выжить. С их помощью я обрету свободу! Срывая стебли, ломая листья, я ощущал себя Гераклом, я будто бы сражался с гидрой. Шутка судьбы: не повезло угодить в ловушку, но при этом выпало счастье оказаться в ней в тот миг, когда растение выбросило споры, воздействующие на человеческий организм прямо-таки чудесным образом.
Убрав с горла удавку, я обернулся к жене. Та безжизненным манекеном повисла в сплетении красноватых стеблей. Зарычав, я активней принялся срывать с себя побеги и ломать те, что тянулись ко мне. Пару секунд спустя, освободив ноги, я поднес нож к горлу жены и в одно движение рассек побег, мешающий ей дышать. Я рубил стальным жалом, рвал, кромсал и чуть ли не грыз стебли. И не остановился, пока вокруг нас не осталось ни одного побега портулака. Разросшееся на всю галерею растение больше не тянуло к нам свои мясистые побеги.
Забросив на плечо Милену – она так и не пришла в себя, – я поспешил убраться из галереи. Проскочив мимо С2Н5ОН, вместе с особо ценным грузом я выскочил на площадку стальной лестницы, с которой открывался вид на цех и мутантов, там собравшихся. Твою мать! Повезло, что все они стояли спиной к нам и потому увидеть нас никак не могли.
Да и хрен с ними, не до них. Я опустил Милену на площадку. И не сумел нащупать пульс на ее красивой шее! Нехорошие фиолетово-черные полосы – следы стеблей – отпечатались на горле жены. Окружающая реальность перестала для меня существовать. Я тряс Милену, трогал ее лицо, покрытое спорами, стирал эти споры с очков и фильтрующих патронов, шептал любимой в ухо, требуя очнуться, ведь мне никак без нее, ведь я не смогу жить, и Патрик, как она может оставить Патрика на меня, такого негодяя и мужлана, она обязана вырастить из нашего сына настоящего человека, только ей это можно доверить…
Все напрасно. Она была мертва.
Крик отчаяния хрипел у меня в глотке, не находя выхода. Заклинившие челюсти не давали ему порвать в клочья голосовые связки. Глаза затуманились, из них полились слезы, заполняя гогглы…
Смерть – вот перед чем сдаемся все мы, даже самые сильные и смелые. Вот перед чем поднимаем лапки, даже если не можем пошевелиться. Смерть – тот самый враг, который каждого из нас обрекает на грядущее поражение еще до рождения. И как бы мы ни старались, какой бы здоровый образ жизни ни вели…
Да только Макс Край клал на смерть с прибором!
У меня же в сидоре полно приборов! Черный куб «кондер», который я лично добыл, и те, что достались мне по наследству от Резака. Главное, среди них есть «живчик». На инструкции по его применению написано следующее – цитирую по памяти: «Объект № 305б. ЖИВЧИК. Обладает свойствами: регенерация тканей (вплоть до восстановления ампутированных конечностей – при полном заряде объекта), обширное терапевтическое воздействие».
Руки дрожали, когда я вытаскивал из сидора прозрачный контейнер, в котором лежала серая трубчатая спираль диаметром с тарелку. Ну точно раковина улитки, только без дыры для моллюска! Чтобы прибор активировался и проявил себя, его нужно совместить с открытым участком кожи пациента… Как мог, я стер с уха жены споры портулака. Поглубже вдохнув, приложил к уху «живчик» и…
И ничего не произошло.
Никто не открыл глаза, не всколыхнулась грудь. Меня – спасителя! – некому было заключать в объятья. Милены больше не было со мной.
Регенерация, обширное терапевтическое… Хрень все это! На что ты, Край, вообще надеялся? Типа смертушка вот так запросто выпустит из когтей добычу? Возомнил себя равным Господу Богу только потому, что в руки тебе попал инопланетный девайс?
Я сжал кулаки. Отставить истерику! Жену не вернешь. А добыть общак кланов и обменять его на Патрика еще можно и нужно. Тризну справлю потом… Я заставил себя отвернуться от тела любимой. Меня всего трясло, мне хотелось сдохнуть прямо тут, но сын… Я не мог себе позволить такой роскоши из-за сына. Дети не в ответе за родителей, зато родители…
Казалось, мы с Миленой провели в галерее вечность. На деле же минуту-две, вряд ли дольше. Но этого хватило, чтобы я остался один…
Смолк рокот набата.
В цехе что-то происходило, а я до сих пор не в курсе. Непорядок!
Я осторожно, чтобы снизу не заметили, подобрался к краю площадки и прошептал:
– Любимая, давай посмотрим, что там у них творится…
Да, я разговаривал с погибшей женой. Считайте, что Макс Край сошел с ума. Имею право! Психу и не такое можно. На правах безумца отказываюсь смириться с утратой, такая вот у меня патология. Да и с кем мне тут обсудить собрание мутантов внизу? С собой?
– А что там у них, Край? – услышал я ответный шепот.
И морозом продрало по коже.
Вот и все, Максимка. Шарики за ролики. Тихо шифером шурша…
Я даже не дернулся, когда моего плеча коснулась ладонь супруги, – воспринял как должное. Галлюцинации разные бывают, не только слуховые и зрительные. А может, не Милена ушла навсегда, а я умер? Там, в галерее? Меня задушил портулак, и тело мое висит в паутине стеблей, потихоньку протухая, а душа угодила в ад, в кластер пекла, созданный лично для меня, где нет дурацких сковородок, но есть куда более изощренные пытки – над сознанием…
– У них там конвейер. И не один, – подмигнул я жене, которая подползла ко мне и умостилась рядом. – Смотри сама.
Прямо под нами располагалась линия стальных агрегатов непонятного мне назначения. Все были зачем-то пронумерованы белыми циферками. В начале линии торчал аппарат, похожий на сектор окружности, в котором с прежних времен остались зажаты пластиковые пробки для бутылок. Уверен, пробки помечены логотипом «PRIMA vodka». Дальше – линия роликов. На ней возвышались деревянные паллеты с картонными коробками, обтянутыми полиэтиленом. В коробках конечно же бутылки с огненной водой. Надо же, алкоголь не интересовал жителей Полигона, раз ящики никто не растащил и не употребил их содержимое для смазки внутренних органов. А ведь в здешней среде обитания, если не смачивать жабры раствором этилового спирта, можно с ума сойти за пару дней!