– Я предлагаю тебе быть женщиной, но не лишенной определенных мужских качеств, вот и все. И мужчины к тебе потянутся… – Он засмеялся собственной шутке.
Но ведь твоя Юля нигде не работает и сидит с ребенком, а вы, мужики, все по ней с ума сходите, хотела сказать Женя, но промолчала, чтобы не унизить себя теперь уже в глазах Крымова. Ей вдруг показалось, что утром в ее постели был другой мужчина, что она изменила Шубину не с Крымовым, а с каким-то посторонним мужчиной. Она не могла сделать это с лучшим другом своего мужа… вот и сейчас, когда дрожь в ее теле утихла, она разговаривала с Крымовым уже не как его любовница, а просто как Женя Жукова, жена Шубина.
– Ты возле дома Ступина?
– Да.
– Я сейчас приеду за тобой.
Она не успела ему ничего ответить – Крымов отключил свой телефон.
В ожидании Крымова Женя старалась не думать ни о ком, кроме Ступина. Она пыталась заставить себя разрабатывать версии случившегося, но у нее было слишком мало информации, касающейся убитой, чтобы строить планы дальнейших действий. А Крымов между тем уже успел все просчитать и даже написал имя убийцы… Кто же убил Дину Ступину и, главное, за что? Мысли лениво кружились в голове…
Она задремала и, как ей показалось, тотчас проснулась – кто-то постучал в стекло. Она открыла глаза и увидела очень близко бледное лицо. Знакомое лицо. Лицо, при виде которого кровь должна была забурлить в ее теле, разбежаться и, перемахнув все условные барьеры, устремиться от сердца вниз, затопить горячим теплом живот…
Крымов открыл дверцу машины, сел рядом и потянулся к Жене губами, поцеловал долгим, нежным поцелуем. Он целовал ее, а она представляла на своем месте счастливую соперницу – Земцову. Счастье улыбалось Юле отовсюду: из сердцевины прогретой солнцем розы в саду парижского предместья, из круглой лупы, лежащей на письменном, красного дерева столе Патрика Дюваля, из смеющихся светлых глаз прелестной Машеньки, из складок шелкового белья, разбросанного по их с Дювалем супружеской кровати, и из сладких чувственных крымовских губ… О Шубине Женя сейчас старалась не думать – Земцова хоть и не была с ним счастлива, зато одаривала этим счастьем самого Шубина.
Она чуть не задохнулась от долгого поцелуя и теперь сидела, поправляя волосы и облизывая влажные губы. Куртка распахнулась, под ней предательски расстегнулась шерстяная кофта, показывая розовую полоску простого белья. Не так должна одеваться любовница Крымова. Тело ее должно свободно дышать, облепленное шелковистыми и прозрачными лепестками черного или красного возбуждающего белья. Она это учтет, обязательно учтет, тем более что такое белье должно понравиться не только Крымову, но и тому мужчине, который займет его место сразу после того, как он снова (в который уже раз!) вернется к своей ненаглядной Земцовой. А вот Женя Жукова, в отличие от своего тезки, к Шубину не вернется. Никогда. И не станет терпеть его выходки даже ради Сани.
– Ты не знаешь, Шубин не прочел записку, что я ему написал?
– Ты о чем? – не сразу поняла Женя.
– Я же сообщил ему имя убийцы… – Крымов достал сигарету и закурил.
– Ты что, Игоря не знаешь? Пока сам не найдет, ни за что не заглянет в ту бумажку. Он же гордый. К тому же не верит, что ты можешь знать, кто убил Ступину.
– Это почему же?
– Да хотя бы потому, что дело, как он считает, новое, и его просто невозможно вот так быстро раскрутить… Да ты и сам знаешь, что твоя записка – просто шпилька, шило, перочинный ножик, которым ты хотел подколоть самолюбивого Шубина, но только не информация о живом убийце…
– А кто тебе сказал, что он жив? – неожиданно проговорил Крымов. И в этот самый момент у Жени замурлыкал телефон.
– Слушаю… – На этот раз это был Игорь.
– Значит, так, – заговорил он быстро, раздраженно, проглатывая слова, тем самым не давая ей вставить ни слова. Женя словно видела перед собой его красное от возбуждения и злости лицо. – Ты можешь думать обо мне все что угодно, но твой выход на работу – это бессмыслица… Что ты хотела этим доказать? Что ты в состоянии работать? Что вместо того, чтобы заниматься нашим сыном, ты теперь будешь торчать под окнами Ступина и выслеживать неизвестно кого, в то время как в нашей квартире поселится и станет черт знает как воспитывать нашего ребенка совершенно чужая баба?! Какая ты мать, если можешь вот так легко бросить Саню? Ты что, хочешь, чтобы я оставил работу и воспитывал его? Чтобы кормил, менял памперсы, укладывал в постель, пел ему колыбельную песню? Я могу еще понять, что ты переспала с Крымовым, с ним уже весь город переспал… Ему неважно, кого уложить в койку, в сущности, я сам виноват в этом… Но на Сане это никак не должно было отразиться. Приводи к себе кого угодно, но только возвращайся домой. Ты все равно ничего не сможешь сделать в агентстве путного уже только потому, что ненавидишь меня, и вся твоя работа будет сводиться к доказыванию мне, что ты – великая сыщица, каких свет не видывал… Это смешно, по меньшей мере… Да, я виноват, что не сразу разобрался в своих чувствах, я действительно думал, что люблю тебя, но я, видимо, не был готов к ребенку, к семье… Я хотел, понимаешь, хотел, чтобы у нас все получилось, но не вышло… Возвращайся домой, очень тебя прошу. Я закрою глаза на все твои похождения, даже если ты приведешь в нашу спальню целый батальон…
Она отключила телефон. Слова Шубина звучали неубедительно. Куда убедительнее были руки Крымова, играющие с ее пока еще полной, налитой молоком грудью. Она собиралась покормить этим молоком Саню на ночь. Ночь уже наступила, Саня спал, а Женя с разбухшими грудями целовалась в машине как одержимая страстью и потерявшая голову нимфоманка. А ведь и страсти-то особой не было. Она не любила Крымова, хотя он и нравился ей. К тому же ей было приятно, что сам Крымов, любимец женщин, предпочел им именно ее, Женю Жукову, не слишком-то привлекательную кормящую мать, пахнущую молоком и гороховым супом… Извращенец.
– Так что там с той пресловутой запиской? Ты решил просто поиздеваться над Шубиным? – Она сделала вид, что никакого звонка не было, и вернулась к разговору о записке. – Признайся, что ты нарочно так сказал, чтобы Шубин из кожи вывернулся, но сам, собственными силами нашел убийцу? И чтобы подразнить его… Только не говори, что ты сделал это из-за меня…
– Ты тоже можешь мне не поверить, но я действительно знаю, кто убил Дину Ступину.
– Но если ты знаешь, тогда почему же молчишь? – Ей вдруг стало не по себе. Она застегнула кофту, запахнула куртку и теперь сидела вполоборота к Крымову, с недоумением глядя на него. – Женя, ты пугаешь меня…
– Шубину достаточно заглянуть в записку, чтобы прочесть имя убийцы…
– Но…
– Милая, тебе не кажется, что мы сильно отвлеклись?.. Поехали, прошу тебя, ко мне, купим по дороге вина, закуски, конфет… Нельзя же постоянно думать о работе.
Она почувствовала, что и Крымов как будто напрягся, разговаривая с ней о Дине Ступиной. Мысль, что он в свое время мог быть любовником жены Ступина, в момент отрезвила ее. И как это она раньше не догадалась?!
– Послушай, Крымов, ты уже сколько времени в Саратове?
– Не помню, а что?
– Все ты помнишь… – В ее голосе помимо воли появились ревнивые ноты. – Ты ведь был знаком с Диной? Скажи, ты был с ней знаком? Вы были любовниками? Признайся, мы же свои люди…
– Женечка, ты перегрелась в этой духоте… Здесь так душно! Пересаживайся в мою машину, и поехали. Мы и так уже много времени потеряли.
– Ты мне так ничего и не скажешь?
– Вот приедем ко мне, там и поговорим.
Она послушно вышла из своей машины и пересела в машину Крымова. Ее воображение уже вовсю рисовало себе смелые эротические сцены с участием красавицы Дины и плейбоя Крымова. Быть может, поэтому-то он и знает что-то из ее личной жизни, знаком с кем-то из ее окружения и в курсе ее взаимоотношений с кем-то важным в ее жизни, кто в конечном счете и убил ее? А не говорит ничего, чтобы не скомпрометировать Дину, пусть даже и покойную, в глазах того же мужа, да и всего окружения. Может, она в свое время доверила ему какую-то тайну, и теперь он просто не имеет права раскрыть имя, скажем, ее другого любовника, не Соболева, который и убил ее? Конечно, ее убил мужчина. Но и не сам Ступин. А если это не Ступин, то кто?
Машина тронулась, за окнами поплыли грязные синие сугробы, мутные желтые фонари, размазанные цветные пятна витрин, густые переплетения черных веток деревьев. Снег, на лету превращаясь в мокрую сахаристую субстанцию, на задерживался на них…
…В три часа ночи, когда Женя вышла из ванной комнаты и, кутаясь в халат, зашла на кухню, чтобы выпить воды, ей показалось, что зазвонил телефон Крымова. Она на цыпочках подошла к двери спальни и замерла. Ей было ужасно любопытно, кто звонит и о чем Крымов может разговаривать в такой поздний час. К счастью, Крымов, уверенный в том, что она принимает душ, а потому не может его слышать, разговаривал так, как если бы находился дома один. «Николай Борисович? Нет, не сплю… Да-да, я тоже постоянно думаю обо всем этом… Буквально через несколько дней я скажу вам, кто убил Дину…» Женя не ожидала услышать такое. Она даже подумала, что ей это приснилось. Ну не мог, не мог Крымов вести самостоятельное расследование… Между тем она собственными ушами слышала: «Николай Борисович…» С кем, как не со Ступиным, он только что разговаривал?
Возвращаться в спальню почему-то не хотелось. Она знала, что первое, о чем заведет разговор, увидев своего любовника, это о Дине и Ступине…
Крымов между тем включил телевизор. Воспользовавшись этим, Женя запустила руку в карман его куртки, висевшей в прихожей, и вытащила оттуда какие-то бумаги. Принесла в ванную комнату и принялась рассматривать. Деньги, документы на машину, телефонные счета (Крымов, оказывается, по несколько раз в день звонил в Париж) и какое-то затертое в кармане объявление: «Требуется секретарь на высокооплачиваемую работу. Звонить по телефону…» Женя забрала этот листок себе. Интересно, зачем это Крымову срывать подобное объявление? Кого это он собирался устроить на высокооплачиваемую работу? Уж не Земцову ли, которую он вот уже несколько месяцев безуспешно пытался вызвать в Россию? Чушь.
Она вернула все документы и счета в карман.
В спальне Крымов, развалившись в постели, с интересом следил за бегающими по зеленому полю человечками – по телевизору показывали футбольный матч. Увидев Женю, он тотчас выключил звук и улыбнулся ей той обворожительной, обволакивающей улыбкой, перед которой не могла устоять ни одна женщина. Он как магнитом притянул ее к себе, обнял и прижал к груди, и Женя вдруг поняла, почему женщины так любят его. Он может так посмотреть тебе в глаза, так обнять и приблизить к себе, что ты чувствуешь себя самой близкой, единственной женщиной, которую он любит. Женя, свернувшись в его руках и уткнувшись в его теплую и твердую грудь, замерла там, чтобы подольше насладиться этой минутой, чтобы подольше не задавать ему бессмысленных вопросов и тем более засыпать его упреками… Пусть на какое-то время она и заменила ему Земцову, что ж, Крымов в таком случае не самая плохая замена и Шубину… И почему люди вместо того, чтобы получать удовольствие, изнемогают от ревности, страдают, вынашивая в своей груди планы жестокой мести. Она и не подозревала, что эти мысли плавно, лениво перетекали в нее из переполненного любовью Крымова, что они изначально рождались в нем, в мужчине, от природы наделенного даром любви… Немой вопрос: «А буду ли страдать я, когда его не будет рядом, когда он станет вот так же, по голому плечу, гладить другую женщину?» – возник в ее голове и тут же исчез, растворился в новой волне растущего наслаждения…
Глава 15
Таня Бескровная проследила за машиной, в которую сели Блюмина со своей протеже (фамилия которой так и осталась неизвестной – не прошла ни по одному больничному документу), практически до самого офиса, где работал Ступин. Да, она не ошиблась, эта высокая худая женщина никакая не родственница Блюминой, раз та привезла ее к своему шефу. Стало быть, она действительно выполняла поручение Николая Борисовича. Но кто же тогда эта женщина? И почему у нее нездоровый вид? Почему бы не спросить об этом самого Ступина? Вряд ли он станет отрицать, что эта женщина имеет к нему какое-то отношение. И первым делом скажет, что она является его родственницей. Что ж, это можно будет легко проверить. Да и какая разница, кем приходится ему эта особа, если не установлена причина, по которой убили Ступину… И существует ли связь между этой дамочкой и смертью Дины? Нет, конечно, нет… Из ревности Дину убить не могли хотя бы потому, что Ступин уже давно не претендовал на роль ее мужа, поскольку его место было занято Соболевым. Спрашивается, зачем тогда Таня следила за машиной, на которой ехала Блюмина? Чтобы лишний раз убедиться в том, что у Ступина есть какая-то женщина? Но почему она, Таня, сразу же записала ее в его любовницы? А что, если это действительно его родственница?
Таня развернулась и поехала в агентство. Ей нужно было срочно переговорить с Шубиным. Ее начало раздражать то, что они вот уже который день топтались в расследовании убийства Ступиной на месте. Шубин, судя по его голосу, пил, бедолага, один в агентстве, заливая свое горе водкой и закусывая лимоном (кроме лимонов, в холодильнике, кажется, уже давно ничего съестного не водилось). Крымов, если верить словам Шубина, скорее всего, находился сейчас в обществе своей новой пассии – Жени Жуковой – и пытался сделать ей еще одного ребенка. Надя, понятное дело, вынашивала планы жесточайшей мести, не в силах простить Шубину своего увольнения. Сама же Таня полдня провела в бессмысленных попытках доказать неизвестно кому наличие у бизнесмена и вдовца Ступина любовницы. Нет, женщина, конечно, красивая, но уж больно худосочна, хрупка… И вряд ли она является любовницей такого мужчины, как Ступин. Его главбухша и то интереснее и здоровее будет.
По дороге в агентство Таня постоянно думала о Шубине, о том, какой же удар нанесла ему Женя Жукова. Крымов, неисправимый волокита и соблазнитель, совратитель чужих жен, посягнул на самое святое – на жену друга – и уложил ее в койку! Ее-то еще можно понять – Шубин в последнее время совершенно потерял к ней интерес, но Крымов?! У него же была легкая связь с Надей Щукиной, они и не думали скрывать своих отношений… Так как же могло случиться, что он оказался в квартире Шубина? В постели Шубина? И как только Крымов, после того как Шубин застукал их в собственной квартире, остался жив? Ревность. Все вокруг пропитано ревностью. И Дину Ступину наверняка убили из-за ревности… Думая о ревности, Таня видела перед собой единственного мужчину, измена которого представлялась ей трагедией всей ее жизни. А она могла бы убить Минкина, если бы застала его с одной из его медсестер? Они там, в «Титанике», все такие холеные, красивые, в белоснежных коротких халатиках… Не может быть такого, чтобы Виталий оставался равнодушным к окружающим его хорошеньким девушкам, он же нормальный, здоровый мужчина…
Она так и не поняла, как случилось, что она снова подкатила к «Титанику», вернулась туда, откуда уехала. Она решила увидеть Виталия прямо сейчас, увидеть и сказать ему, что любит, что больше не намерена тянуть со свадьбой, что ей хочется родить ему ребенка, превратиться в кормящую мать, хочется варить щи и стирать ему рубашки… Теплое чувство любви и какой-то неизъяснимой нежности охватило ее, когда она почти ворвалась – стеклянные двери разъехались в стороны – в клинику и быстрым шагом направилась в кабинет с табличкой «В. Минкин». Дверь словно раскрылась сама собой – Таня очутилась в небольшом помещении с белым стеклянным шкафом и вешалкой; сам зубоврачебный кабинет находился дальше – за мутно-белой стеклянной перегородкой. Было очень тихо, так тихо, что Таня подумала даже, что в кабинете никого нет, как вдруг услышала довольно внятный, убедительный шепот. Голос принадлежал Виталию. Ей повезло – никто не слышал, как она вошла, поэтому Виталий и продолжал начатый разговор с той, кого Таня пока еще не видела… «Я уже устал объяснять тебе, Лида, что женюсь, что люблю свою невесту и не собираюсь ей изменять… Ты должна уйти… и убери свои ноги с моего стола…» – «Я же разулась». – «Все равно, убери… А если войдет кто?» – «Раньше ты почему-то ничего не боялся…» – «Лида, прекрати!..» – «Минкин, брось, все женятся, но привычек своих не бросают… Ты не сможешь жить с одной женщиной, она очень скоро наскучит тебе». Голос принадлежал явно какой-то очень молодой особе, которой Минкин по вполне очевидной причине собирался дать отставку. Таня вдруг почувствовала, как начинает неметь ее тело. Ей едва не стало дурно, и только любопытство и желание узнать, чем же закончится разговор, спасло ее от обморока. Упасть с грохотом и шумом, позором и скандалом она еще успеет. Как же поведет себя тихий и скромный Минкин под напором таких веских аргументов, как привычка? Люди, случается, десятилетиями живут по привычке… Неужели у Минкина все же вошло в привычку спать со своими коллегами по работе? Таня была почему-то уверена, что в двух шагах от нее, скрытая от глаз матовым стеклом, стоит девушка непременно в белом медицинском халате. «Лида, прошу тебя, уходи. Да, нам было хорошо, ты замечательная девушка, я сделаю все, чтобы ты осталась после практики в «Титанике», но, поверь, это все, что я могу для тебя сделать… А теперь иди, ко мне через десять минут должен прийти пациент, а я тут… с тобой… выясняю отношения…»
Тане показалось, что девушка зашипела, как змея. Или тяжко вздохнула, переваривая услышанное. Мягко шлепнулось что-то об пол – должно быть, стройные ножки вчерашней любовницы Минкина коснулись гладкого зеленого линолеума. Таня замерла, ожидая, что вот сейчас она встретится тет-а-тет со своей отставленной соперницей, но где-то в глубине кабинета Виталия скрипнула дверь – змея уползла зализывать раны в смежный с минкинским кабинет.
Виталий медленным шагом подошел к полуоткрытой двери, разделявшей помещение, в котором стучала зубами шокированная услышанным Таня, со своим кабинетом и прикрыл ее плотнее. Оставшись один, он принялся высвистывать что-то веселое. Таня свистнула, перебив веселую трель, и снова замерла. Минкин тоже прекратил свистеть. Таня свистнула еще раз, затем тихонько просвистела трель из вальса Штрауса «Сказки Венского леса» и замолкла, ожидая реакции.