У одной стены столовой стоит дешевая уличная шарманка, горка, шкап, у другой — большой диван, около дивана круглый стол с остатками еды и большим количеством бутылок. Под столом и около стола ползают и бегают щенки всевозможных пород. Действие начинается тем, что Ноздрев (он в одном халате с раскрытой грудью, на которой видна черная борода) наливает бокалы и поет двусмысленный куплет какого-то водевиля… Чичиков, мурлыча, ему подпевает… Налив вино, Ноздрев поднимает бокал, чокается и залпом выпивает. Чичиков свой незаметно выплескивает и ставит на стол.
— Вот какая у меня к тебе просьба, — начинает он. — У тебя есть, чай, много умерших крестьян, которые еще не вычеркнуты из ревизий?
— Ну, есть, а что?
Чичиков небрежно:
— Переведи их на мое имя.
Ноздрев, с величайшим любопытством:
— А на что они тебе?
— Да просто так, фантазия…
— Пока не скажешь, не переведу.
— Ну хорошо, — сказал Чичиков и, подойдя к Ноздреву, объяснил: — Мне это нужно для приобретения весу в обществе…
— Врешь… Врешь… — захохотал Ноздрев.
Чичиков и сам заметил, что придумал не очень ловко.
— Ну, так я скажу тебе по секрету, — поправившись, тихо начал он, — задумал жениться…
— Врешь! Врешь! — перебил его Ноздрев.
— Однако ж это обидно! — рассердился Чичиков. — Почему я непременно лгу?
— Да ведь ты большой мошенник, — спокойно сказал Ноздрев. — Если бы я был твоим начальником, я бы тебя повесил.
— Ну, брат, всему есть граница… — обидевшись, произнес Чичиков и отошел к окну.
Внизу, во дворе, Селифан запрягал тройку в бричку.
— Ну, не хочешь подарить, так продай, — обернувшись к Ноздреву, примиряюще сказал Чичиков.
— Чтобы доказать тебе, что я не какой-нибудь скалдырник, я не возьму за них ничего, — великодушно заявил Ноздрев, протягивая Чичикову руку. Тот обрадованно пожимает ее.
— Купи у меня жеребца, — продолжал Ноздрев, — а души я тебе дам в придачу.
— Помилуй, на что мне жеребец?.. — удивился Чичиков.
— Ну, купи каурую кобылу, — предлагает Ноздрев. — За кобылу и жеребца я возьму с тебя только две тысячи.
— И кобыла мне не нужна…
— Ну, так купи собак, я тебе продам вот эту пару. — Ноздрев хватает с полу двух щенят и подносит их к Чичикову. — Вот! Брудастые, с усами, шерсть вверх, лапа в комке!
— Да зачем мне собаки! — воскликнул, отступая, Чичиков.
— Тогда купи шарманку, — войдя в азарт, не унимался Ноздрев. — Чудная шарманка! — вскричал он и, отбросив щенят, подскочил к шарманке и завертел ручку. Шарманка зашипела, заиграла, щенки вдруг заскулили, а откуда-то послышался многоголосый собачий вой…
— Я тебе шарманку и мертвых душ, — покрывая музыку и вой, кричал Ноздрев, накручивая ручку, — ты мне твою бричку и триста рублей..
— Тьфу! какой ты неугомонный! — досадливо махнул рукой Чичиков и, явно расстроенный, уселся в угол дивана. А Ноздрев, прекратив играть, взял с шарманки колоду карт и, ловко вразрез тасуя ее, продолжал:
— Ну, метнем банчик… Ставлю на карту всех умерших! — вдохновенно объявляет он и, подсев к Чичикову, начинает примерно метать на диван.
— Вон она! Экое счастье! Так и колотит, так и колотит!
Чичиков, отвернувшись, даже не смотрит.
— Не хочешь играть?
— Не хочу.
— Отчего же?
— Не хочу, и полно!
— Экий ты, право, двуличный человек… — обидевшись, сказал Ноздрев и встал. — Дрянь ты… Ракалия! Фетюк!
— За что же ты ругаешься… — несколько испугавшись, спросил Чичиков. — Разве я виноват, что не играю в карты. Продай мне души, и все тут…
— Продавать я не хочу… это будет не по-приятельски, — ответил ему Ноздрев. — Э, слушай! — воскликнул он, осененный новой идеей. — Может, в шашки сыграем? Выиграешь — все души твои. А?
Чичиков внимательно посмотрел на него и, что-то обдумав, улыбнувшись, сказал:
— Ну, изволь, в шашки я сыграю…
— Душа моя! — радостно вскрикнул Ноздрев и, поцеловав Чичикова, бросился в гостиную и через мгновенье возвратился с шашечным столиком и трубкой.
— Души идут в ста рублях, — усаживаясь за столик, заявил он.
— Довольно, если пойдут в пятьдесят… — сухо ответил Чичиков, вынимая бумажник.
— Ну что за куш пятьдесят… — презрительно сказал Ноздрев, — лучше я тебе в эту сумму включу щенка… — нагнувшись, он схватил с полу щенка и посадил его рядом с шашечной доской.
— Ну, изволь, — согласился Чичиков.
— А сколько ты мне дашь вперед? — спросил Ноздрев, закуривая трубку.
— Это с какой же стати?
— Ну, пусть будут мои два хода вначале.
— Не хочу, я сам плохо играю.
— Знаем мы вас, как вы плохо играете, — сказал Ноздрев, делая первый ход.
— Давненько я не брал в руки шашек… — произнес Чичиков, двигая шашку.
— Знаем мы вас, как вы плохо играете… — говорит Ноздрев, двигая снова.
— Давненько я не брал… — отвечает Чичиков, делая ход.
— Знаем мы вас… — говорит Ноздрев и, набрав из трубки в рот дыму, пускает его Чичикову в лицо. Чичиков кашляет, на мгновенье отворачивается, а Ноздрев быстро продвигает вперед сразу две шашки.
— Давненько я не брал, — откашлявшись, продолжает Чичиков. — Э-э! Это, брат, что? — удивленно показал он на шашки. — А ну-ка, осади ее назад!
— Кого?
— Да шашку-то.
— Какую? — непонимающе спросил Ноздрев.
— Нет, брат, с тобой нет никакой возможности играть, — сердито сказал Чичиков и, встав, подошел к вешалке и начал надевать шинель.
— Ты не имеешь права отказываться, — сурово произнес Ноздрев. — Игра начата!
— Ты не так играешь, как подобает приличному человеку, — сказал Чичиков и, подойдя к окну, громко крикнул: — Селифан! Подавай!
— Нет, ты должен закончить партию… — медленно поднимаясь, говорит Ноздрев.
— Этого ты меня не заставишь делать, — хладнокровно сказал Чичиков и двинулся к дверям.
— Значит, не хочешь играть? — преграждая ему путь, с угрозой спросил Ноздрев.
— Не хочу.
— Подлец! — крикнул Ноздрев, размахнувшись рукой… и очень могло бы статься, что одна из полных щек нашего героя покрылась бы бесчестием… Но Чичиков схватил Ноздрева за обе задорные руки и задержал их.
— Порфирий! Павлушка! — в бешенстве заорал Ноздрев, с силой вырывая руки.
В дверях появляются два здоровенных мужика.
— Бейте его! — указывая на Чичикова, приказал им Ноздрев.
Порфирий и Павлушка, нехотя засучивая рукава, двинулись на Чичикова. Чичиков, отступая, схватил для зашиты стул.
— Бейте его! — исступленно закричал Ноздрев.
Порфирий, шагнув, рванул из рук Чичикова стул.
Стул рассыпался. Павлушка было замахнулся для удара… Но Чичиков, ловко нырнув, увернулся и, пролетев мимо Ноздрева, скрылся в гостиной… — Вперед, ребята! — завопил Ноздрев.
Павлушка и Порфирий рванулись за Чичиковым. А Ноздрев, схватив со стены охотничий рог, трубит в него… В столовую врываются три борзых…
— Вперед! Ату? Пиль! — кричит им Ноздрев и вместе с ними бросается в гостиную…
Какой-то момент в столовой пусто… А где-то по комнатам, то приближаясь, то удаляясь, идет погоня… слышатся крики, лай собак, звук рога… полное впечатление псовой охоты… Наконец, в столовую врывается истерзанный, затравленный Чичиков, следом за ним борзые; спасаясь от них, Чичиков с ходу взлетает на стол, со стола на шкаф и на козлы…
С криком «ура!» влетают в столовую во главе с Ноздревым Порфирий и Павлушка.
— Ребята, на приступ! — орет им Ноздрев, размахивая рогом, как саблей, и лезет на козлы, «ребята» за ним.
Чичиков, отражая «приступ», тычет Ноздрева в морду малярной кистью… и прямо с козел бросается в окно…
Эп. 28.
— Гони! — прыгая в бричку, кричит он Селифану. Селифан стегнул, лошади рванули…
— Держи! Держи! — орет Ноздрев, выбегая с борзыми и «ребятами» на крыльцо, но тройка проносится мимо и мгновенно исчезает за воротами усадьбы…
Эп. 29.
Было уже темно, когда чичиковская бричка въехала в ворота гостиницы и остановилась во дворе, у самого крыльца. Чичиков был встречен Петрушкой, который в одной руке держал фонарь, а другой помогал барину вылезать из брички…
Эп. 30.
Войдя в номер и скинув изорванную шинель, Чичиков недовольно покрутил носом:
— Опять воняет… Ты бы хоть окна отпирал, олух! — строго заметил он Петрушке.
— Да я отпирал… а они… — зевая, пробормотал заспанный Петрушка.
— Врешь!.. — прикрикнул на него Чичиков. — Открой немедля, да тащи горячей воды и таз!
Открыв одно из окон и подхватив изорванную шинель, Петрушка вышел, а Чичиков, продолжая раздеваться, сердито ворчал, вспоминая Ноздрева:
— Врешь!.. — прикрикнул на него Чичиков. — Открой немедля, да тащи горячей воды и таз!
Открыв одно из окон и подхватив изорванную шинель, Петрушка вышел, а Чичиков, продолжая раздеваться, сердито ворчал, вспоминая Ноздрева:
— Экую баню задал!.. Смотри какой!.. Вот попадись к такому и пропадешь, как волдырь на воде…
Эп. 31.
Вымывшись и поужинав, Чичиков успокоился и даже пришел в приятное расположение духа. Накинув поверх ночной шотландской рубашки халат, он сидел на постели, освещенный свечами. Перед ним на столике стояла заветная шкатулка…
— Четыреста душ… Четыреста душ… — просматривая записи купленных крестьян, взволнованно бормотал Чичиков.
— Батюшки мои, сколько вас здесь напичкано! — воскликнул он, пробегая глазами имена и фамилии. — И что вы, сердечные, проделывали на своем веку? Как жили? Как перебивались? Вот ты, длинный, во всю строчку: Петр Савельевич Неуважай-Корыто? Мастер ли ты был, или просто мужик? И какою смертью тебя прибрало?..
Пробка Степан, плотник, трезвости примерной, — продолжал рассуждать Чичиков. — Чай, все губернии исходил ты с топором за поясом, а съедал за день на грош хлеба да на два сушеной рыбы… Где и как тебя господь прибрал?
Максим Телятников — сапожник. Хо-хо, сапожник, — тихонько рассмеялся Чичиков, — пьян, как сапожник, говорит пословица… Знаю, знаю тебя, голубчик… А вот как ты окончил дни свои, не знаю… Это что за мужик? Елизавета Воробей, — удивленно прочел Чичиков. — Фу ты, пропасть, баба! Она-то как сюда затесалась? Подлец Собакевич надул! — огорченно сказал Чичиков и вычеркнул бабу из списка…
Григорий Доезжай-Недоедешь, — прочел он дальше. — А ты, Григорий, что был за человек? Извозом ли промышлял? Иль, заведши тройку и рогожную кибитку, навеки отрекся от дома и пошел тащиться с купцами по ярмаркам… На дороге ли ты отдал богу душу, или уходили тебя какие-нибудь бродяги… Или, может, сам ты думал, думал, да ни с того ни с сего заворотил в кабак, а потом прямо в прорубь… Эх, русский народец, русский народец! — грустно вздохнув, произнес Чичиков. — Не любишь ты умирать своей смертью…
…А вы что, мои голубчики! — продолжал Чичиков, рассматривая бумажку, где были помечены беглые души Плюшкина. — Вы хоть и живые, а что в вас толку! Где-то носят вас теперь ваши быстрые ноги? По тюрьмам сидите или пристали к другим господам и пашете землю? Никита Волокита, сын его Антон Волокита — эти, и по прозвищу видно, что хорошие бегуны; Иван Попов, дворовый человек, должно, грамотей: ножа, чай, не взял в руки, а проворовался благородным образом…
Эп. 31 (прод.).
…И вот поймал тебя, бесприютного, капитан-исправник (возникает капитан-исправник, а вместе с ним полицейский участок, где ведется допрос Попова и свидетелей. За всех них говорит голос Чичикова)… И стоишь ты перед ним на очной ставке.
— Чей ты? — спрашивает капитан-исправник, ввернув тебе при этом крепкое слово.
— Такого-то и такого-то помещика, — отвечаешь ты
— Зачем ты здесь?
— Отпущен на оброк.
— А где твой паспорт?
— У хозяина, мещанина Пименова.
— Позвать Пименова. Ты Пименов?
— Я Пименов, — говорит хозяин.
— Давал он тебе свой паспорт?
— Нет, не давал он мне никакого паспорта.
— Что-то ты врешь? — говорит исправник, прибавляя крепкое словцо.
— Так точно, не давал я ему, а отдал звонарю Антону Прохорову.
— Позвать звонаря. Ты звонарь?
— Я звонарь.
— Давал он тебе паспорт?
— Не получал я от него никакого паспорта.
— Что же ты опять врешь! — кричит исправник, добавив крепкое словцо. — Где твой паспорт?
— Он у меня был, да, видно, я его обронил…
— А солдатскую шинель, — спрашивает исправник, загвоздив в придачу еще раз крепкое слово… — зачем стащил? Да из церкви железную кружку с медяками.
— Никак нет, — бойко отвечаешь ты, — к воровскому делу не причастен.
— А почему шинель у тебя нашли?
— Может, подкинул кто-нибудь…
— Ах ты бестия, бестия! А ну, набейте ему на ноги колодки да сведите его в тюрьму!..
— Извольте! Я с удовольствием, — весело говоришь ты и, вынув из кармана табакерку, дружески потчуешь двух каких-то инвалидов, набивающих на тебя колодки…
Эп. 31 (прод.).
…А потом препровождают тебя из тюрьмы Царевококшайска в тюрьму Весьегонска…
…А из тюрьмы Весьегонска в тюрьму еще какого-нибудь города. И гоняют тебя, непутевого, вместе с такими же, как ты, беглыми, из конца в конец по всей Руси…
Эп. 31 (окон.).
— Эхе-хе! Уже двенадцать! — позевывая, сказал Чичиков, взглянув на часы. — Что же я так закопался, — усмехнулся он и стал укладывать в шкатулку записочки. — Еще бы пусть дело какое, а то ни с того ни с сего загородил околесицу… Экий я дурак в самом деле.
Закрыв шкатулку, Чичиков потянулся, сладко зевнул и, задув свечи, накрылся одеялом и заснул крепким сном…
Эп. 32.
И престранный сон приснился Чичикову. Будто бы он вместе с Петрушкой появился на кладбище с покосившимися крестами и, встав на одну из могил, что повыше, оглядел будто бы кладбище и приказал Петрушке «произвести поголовную перекличку»…
Петрушка важно развернул бумагу, что была у него под мышкой, и начал громко выкликать:
— Петр Савельев Неуважай-Корыто! — крест на одной могиле зашатался, и из могилы, радостно отряхиваясь, появился здоровенный мужик с бородой…
— Каретник Михеев! — кричит Петрушка. Из другой могилы, приподнимая над собой березовый крест, появился невзрачный рыжеватый Михеев.
— Пробка Степан! Максим Телятников! Григорий Доезжай-Недоедешь! Абакум Фиров! Еремей Корякин! — продолжает выкликать Петрушка…
И из разных могил один за одним вылезают усатые, бородатые мужики, одетые в одинаково серые, покойницкие, холщовые рубахи и штаны. Отряхнувшись от земли, мужики кланяются в пояс стоящему на возвышении своему новому барину, приятельски здороваются друг с другом, некоторые закуривают…
— Елисавет Воробей! — заканчивая перекличку, выкликает Петрушка. Из последней, самой тощей могилы вылезает полнотелая баба… Среди мужиков-покойников смех, восклицания:
— Фу ты пропасть! Баба! — поражается Чичиков. — Откуда она? — грозно спрашивает Петрушку.
— Написано: Елисавет Воробей, — оправдывается Петрушка, показывая список.
— Подлец Собакевич! Вычеркнуть! — приказывает Чичиков.
Петрушка вычеркивает… И баба, всхлипнув, под хохот мужиков проваливается обратно.
— Смирно! — кричит Петрушка, наводя порядок.
Покойники присмирели, вытянулись…
— Здорово, братцы. — весело здоровается с ними Чичиков.
— Здравия желаем, ваше. ди…тель…ство!.. — дружно, по-солдатски отвечают они.
— В Херсонскую губернию!.. Шагом!.. Марш! — командует Чичиков.
Эп. 33.
И вот мужики-покойники, с могильными крестами на плечах, с разухабистой солдатской песней «Во кузнице» строем шагают за погребальной колесницей, запряженной чичиковской тройкой. В траурном цилиндре на козлах важно сидит Селифан, а под балдахином, со шкатулкой в руках, блаженно улыбающийся Чичиков…
Эп. 34.
С таким же выражением лица мы видим его спящим… Утро. На постели лучи солнца. Разухабистая песня мужиков-покойников почему-то все еще продолжается… Вдруг Чичиков проснулся… сел на кровати и, ничего со сна не соображая, стал испуганно прислушиваться к доносившейся песне. Затем он вскочил с кровати и подбежал к окну…
Внизу по улице, мимо гостиницы, идут с песней «Во кузнице» солдаты…
— Фу, какая чушь приснилась… — недовольно поморщился Чичиков в, сердито захлопнув окно, крикнул:
— Петрушка!.. Одеваться!
На крик в дверях показался Петрушка с сапогами, бельем и фраком…
Эп. 35.
Во фраке брусничного цвета с искрой, со связкой бумаг в руках Чичиков появился в одной из общих комнат Гражданской Палаты, где за столами скрипели перьями пожилые и юные жрецы Фемиды. Подойдя к столу какого-то старика, Чичиков с поклоном спросил:
— Позвольте узнать, здесь дела по крепостям?
Старик медленно, как Вий, приподнял веки и произнес с расстановкой…
— Здесь нет дел по крепостям…
— А где же?
— У Ивана Антоновича…
— А где же Иван Антонович?
Старик ткнул пальцем в другой угол комнаты. И Чичиков, пройдя мимо столов, подошел к Ивану Антоновичу.
— Позвольте узнать, — вежливо, с поклоном спросил он, — здесь крепостной стол?
Иван Антонович как будто ничего не слышал, углубился совершенно в бумаги. Возраст он имел далеко за сорок, волос густой, черный; вся середина лица его выступала вперед и пошла в нос, словом, это было то лицо, которое называют кувшинным рылом.