— Позвольте узнать, — невозмутимо повторил свой вопрос Чичиков. — Здесь крепостная экспедиция?
— Здесь… — промычал Иван Антонович и, повернув обратно свое рыло, углубился в бумаги.
— У меня вот какое дело… — учтиво начал объяснять Чичиков. — Купил я у здешних помещиков крестьян на вывод… купчая имеется, необходимо бы свершить…
— А продавцы налицо? — перебило его кувшинное рыло.
— Некоторые здесь, а от других доверенность…
— А просьбу принесли?
— Принес и просьбу. Мне бы хотелось… закончить все дело сегодня…
— Сегодня нельзя.
— Видите ли… — улыбнувшись, продолжал Чичиков. — Ваш председатель Иван Григорьевич мне большой друг, так что…
— Да ведь Иван Григорьевич не один, есть и другие… — перебило его кувшинное рыло.
Чичиков понял «закавыку» и сказал: — Другие тоже не будут в обиде… — тут же незаметно положил перед Иван Антоновичем какую-то бумажку. Прикрыв бумажку книгой, кувшинное рыло повернулось к Чичикову и уже более ласковым голосом сказало:
— Идите к Ивану Григорьевичу, пусть он дает приказ, а уж за нами дело не станет…
Эп. 36.
— …Значит, приобрели, Павел Иванович? — спрашивает Чичикова председатель Палаты.
— Приобрел, Иван Григорьевич, приобрел-с… — смущенно улыбнувшись, ответил Чичиков.
— Ну, благое дело… Благое дело!
Разговор происходит в комнате присутствия, где дирижируемые кувшинным рылом вереница свидетелей — прокурор, инспектор врачебной управы, сын протопопа и сам бородатый протопоп — подписывают, подходя к столу по очереди, бумагу… В стороне, в креслах, сидят: председатель, Чичиков, Манилов и Собакевич. Недалеко от них стоит, прислушиваясь к их беседе, «странная личность в темных очках»…
— Но позвольте, Павел Иванович, — продолжая разговор, спрашивает председатель. — Как же вы покупаете крестьян без земли? Разве на вывод?
— На вывод…
— В какие же места?
— В места… э-э… в Херсонскую губернию…
— О, там отличные земли!
— Да, преотличные…
— У вас что же — река, пруд?
— Река… Впрочем, и пруд есть… тоже… — сказав это, Чичиков как бы ненароком взглянул на Собакевича, и, хотя лицо того не шевельнулось, ему показалось, будто на нем было написано: «Ой, врешь…» Зато Манилов сидел восторженный и от удовольствия одобрительно потряхивал головой. Что же касается «странной личности», то она почему-то при словах Чичикова «В Херсонскую губернию»… загадочно улыбнулась, хотя, возможно, это лишь показалось, потому что «странная личность»… Нет, подождем! Подождем пока распространяться об этой личности…
Эп. 37.
…Вечер. Номер Чичикова. Горят свечи. Доносятся звуки трактирной машины, играющей что-то веселое. Чичиков перед зеркалом в самом довольном расположении духа, тщательно одевается, вырабатывая попутно на своем лице разные выражения: то степенное, то важное, то почтительное, то почтительное с некоторой улыбкой, то совсем без улыбки…
На всем этом голос автора:
«…Покупки Чичикова сделались в городе предметом самых различных разговоров. Пронеслись слухи, что он не более не менее, как миллионщик!.. Слово это, как известно, магически действует и на подлецов, и на людей хороших. Но особенно сильно оно действует на дам… Многие дамы города прониклись к Чичикову необычайной симпатией и стали говорить в гостиных, что он, конечно, не первый красавец, но именно таков каким следует быть мужчине…»
На последних словах автора в комнату, прервав туалет барина, вошел Петрушка. Глупо улыбаясь, он подал ему какое-то письмо и, странно захихикав, тут же вышел. Распечатав письмо, Чичиков с недоумением прочел вслух:
— Кудряво написано… — с интересом рассматривая письмо, произнес он. Любопытно бы, однако, узнать, кто такая писавшая…
Задумался было Чичиков, но и комнате опять появился Петрушка.
— Там… жандарм… — заикаясь, проговорил он.
— Какой жандарм? — испуганно вскричал Чичиков.
— Такой… с усами…
И в номер, брякая шпорами, действительно вошел усатый жандарм в полном вооружении, как будто в лице целое войско.
— Пакет от его высокопревосходительства вашему благородию! — взяв под козырек, отрапортовал жандарм.
Вручив побелевшему от страха Чичикову пакет с сургучной печатью, жандарм раскрыл перед ним разносную книгу.
— Прошу расписаться, ваше бродие…
Взяв перо и обмакнув его в чернила, Чичиков аккуратно расписался, сунув при этом жандарму мелкую ассигнацию…
— Покорнейше благодарим, ваше бродие… — рявкнул жандарм и, круто повернувшись, исчез…
Сломав печать и раскрыв дрожащими руками пакет, Чичиков облегченно вздохнул и даже рассмеялся, увидев витиевато написанный пригласительный билет на бал, «имеющий быть у его превосходительства губернатора»…
Эп. 38.
…и сразу грянул бальный оркестр. Вывертывая антраша, бешено галопируют по губернаторскому залу залихватские пары: почтмейстерша и капитан, дама с пером и исправник, дама без пера и чиновник, девица, француз Куку, князь Чипхайхиладзе, Перхуновский, Беребендровский… Все поднялось… Все понеслось… Гремит оркестр… Во всю пропалую летит галопад…
И вдруг, прорезав галопад, раздался крик… другой…
— Павел Иванович! Павел Иванович!
Оборвалась музыка. Застыли пары… Все и вся обернулись к дверям… В широком пролете дверей появился блестящий, улыбающий Павел Иванович…
Появление его произвело необыкновенное действие… Губернатор, который стоял возле дам и держал в руке болонку, увидя его, уронил болонку… Визг болонки и губернаторский крик…
— Ах… Павел Иванович… — был как бы сигналом к тому, что все, что было и не было, с восторженными криками:
— Павел Иванович! Ах! Боже мой, Павел Иванович! Почтеннейший Павел Иванович. Любезнейший Павел Иванович!
— Душа моя, Павел Иванович! — бросилось, ринулось к нему… Оркестр грянул туш… Чичикова разом схватили в несколько объятий и чуть ли не по воздуху стали передавать друг другу…
Из объятий губернатора он попал в объятия председателя, от председателя он попал к полицмейстеру, полицмейстер его сдал инспектору, инспектор прокурору, прокурор откупщику, откупщик «странной личности». Испуганно вырвавшись от «личности», Чичиков попал к дамам…
Дамы тут же, окружив его блистающей гирляндой, наперебой защебетали по-французски… Чичиков, утопая в дамских нарядах, раскланивается, улыбается, целует ручки, и все это под звуки возникшего плавного менуэта…
Эп. 39.
Небольшая гостиная. Свечи. Бра. Доносится музыка. В гостиной группа наиболее почетных гостей и губернаторша с дочкой. Неожиданно с окриком:
— Матушка! Приехал Павел Иванович! — в гостиную торопливо вбежал возбужденный губернатор. Гости двинулись в залу, а губернатор, подойдя к дочке, взял ее за руку и повел за собой. Ухватив дочь за другую руку, губернаторша остановила его и, приблизившись, тихо, но четко сказала:
— Немедля веди его сюда…
— Но, матушка… — хотел было возразить губернатор, но полнотелая супруга грозно тряхнула головой, и губернатор, оставив дочку, повернулся и исчез…
Эп. 40.
В зале, около одной из колонн, букет дам. Среди букета сияющий Чичиков. Одна из дам (знакомая нам Анна Григорьевна), проходя мимо Чичикова и прикрываясь веером, тихо говорит ему:
Чичиков радостно вздрагивает и, выскользнув из круга, устремляется за Анной Григорьевной…
Оставшись одни, дамы тотчас же закрылись веерами и, сомкнувшись в кружок, стали язвительно шептаться и хихикать…
— А где же наш любезный Павел Иванович? — подскочив к ним, спросил вспотевший губернатор. Но дамы на его вопрос почему-то дружно рассмеялись…
Эп. 41.
На террасе, среди цветов и зелени, стоят, освещенные луной, Чичиков и Анна Григорьевна.
— Верите ли вы в тайное сочувствие душ? — играя веером, кокетливо спрашивает она Чичикова.
— Душ!.. — испуганно отстраняясь, спросил он — Каких душ?
Придвинувшись к нему ближе, Анна Григорьевна притиснула его к кустам и вдруг тихонько запела.
— Так вот вы как, Павел Иванович! — прорезал вдруг пение насмешливый голос. Чичиков обернулся, перед ним стояла сама губернаторша.
— О, помилуйте! — воскликнул Чичиков и, подскочив к губернаторше, ловко поцеловал у нее руку.
— Так вот вы как, Павел Иванович! — прорезал вдруг пение насмешливый голос. Чичиков обернулся, перед ним стояла сама губернаторша.
— О, помилуйте! — воскликнул Чичиков и, подскочив к губернаторше, ловко поцеловал у нее руку.
— Вы еще не знаете моей дочери? — не без гордости спросила губернаторша, метнув при этом в сторону Анны Григорьевны насмешливый презрительный взгляд. Чичиков с сожалением разводит руками…
Эп. 42.
— Вот вам моя дочь… — входя в гостиную, продолжает губернаторша, подводя Чичикова к дочери, — только что выпущена из института. Познакомься, душенька, — обращается она к дочке, — это Павел Иванович!.. — Дочка встает… и Чичиков узнает в ней ту самую блондинку, которую он встретил на дороге… на мгновение он немеет… потом, овладев собой, говорит:
— Я имел уже счастье нечаянным образом познакомиться… — склоняясь, он целует ручку дочки и присаживается с ней рядом.
В этот момент в дверях гостиной, волоча за собой прокурора, появился пьяный Ноздрев. Чичиков беспокойно привстал… А Ноздрев, заметив его, радостно растопырил руки и закричал:
— Ба! Ба! Ба! Херсонский помещик! Херсонский помещик! — Чичиков двинулся было в сторону, но Ноздрев, заливаясь смехом, уже подошел к нему, облапил и поцеловал:
— Ну что, много наторговал мертвых? — не выпуская его, громко спросил Ноздрев.
Чичиков дернулся, изменился в лице.
— Вы знаете, ваше превосходительство! — горланил Ноздрев, обращаясь к губернатору. — Ведь он торгует мертвыми!..
Губернатор ошалело привстал, губернаторша тоже. Сзади них откуда-то появилась «странная личность»…
— Приезжаю сюда, — продолжает Ноздрев, — мне говорят, что он купил на три миллиона крестьян, на вывод… Как на вывод? — обращаясь к Чичикову, вскричал он. — Да ведь ты у меня торговал мертвых!
Чичиков растерянно улыбается… Губернатор и прокурор переглядываются… Дочка и мамаша в ужасе… из зала на голос Ноздрева показались гости…
— Послушай, Чичиков, — не останавливаясь, продолжал Ноздрев. — Ну скажи, зачем ты покупал мертвых?
Чичиков молчит. Среди гостей волнение и шепот.
— Экий ты, право, двуличный человек… — обижается Ноздрев. — Ведь у тебя нет лучшего друга, чем я! Ведь ты мне дороже отца родного! Ваше превосходительство, прокурор… — обращается он к тому и другому, — позвольте мне поцеловать его…
Чичиков пятится, угрожающе сжимая кулаки…
— Да уж ты не противься, — подходя к нему и пытаясь обнять его, говорит Ноздрев. — Одну безешку позволь запечатлеть в твою белоснежную щечку.
Чичиков в бешенстве толкает Ноздрева. Тот отлетает прямо на губернаторшу с дочкой и падает вместе с ними на пол… Гости ахают. Чичиков бросается вон… Ноздрев вскакивает, хватает стул и с криком:
— Держи его! Держи… — бросается за Чичиковым. Гости шарахаются. Дамы визжат. Оркестр грянул галоп. По залу проносится Чичиков. За ним, распугивая гостей, со стулом мчится Ноздрев. Чичиков с разбегу юркает в дверь… Ноздрев, не добежав, поскользнулся и грохнулся на пол…
Эп. 43.
Улица. Ночь. Ветер. По улице, оглядываясь, как затравленный зверь, проносится в расстегнутой шинели Чичиков… Вбегает в ворота гостиницы… взлетает по лестнице…
Эп. 44.
…и, появившись в номере, захлопывает дверь, набрасывает крючок и настороженно замирает. Затем подходит к окну и, тяжело дыша, прислушивается… Издалека ветер доносит обрывки галопада.
— Черт бы побрал всех, кто выдумал эти балы… — злобно говорит он, сбрасывая шинель и шляпу. — И чему сдуру обрадовались… В губернии неурожай… голод, так они за балы… Невидаль, что иная навертит на себя тысячи и пойдет вертеть хвостом… а ведь все на счет оброков или на счет совести нашего брата… — остервенело шипит Чичиков, срывая с себя воротничок, галстук и фрак.
— Балы, балы… Веселость! — зло продолжает он. — А ведь просто дрянь!.. Взрослый, совершеннолетний вдруг выскочит весь в черном, общипанный, как черт, и ногою дряг, дряг, дряг, точно блохи его кусают. А все из обезьянства, все из обезьянства! Эх… вы!… — угрожая кому-то кулаком, исступленно выкрикнул Чичиков и ослабело опустился на стул.
— Но Ноздрев… Ноздрев… — сжимая голову, простонал он. — Ах, подлец!
Внезапно закашлявшись, Чичиков испуганно смолк… хватается за горло, трогает шею, разевает рот… Сразу мрачнеет, делается испуган и озабочен…
Эп. 45.
В это время на одной из отдаленных и пустынных улиц города дребезжал весьма странный экипаж, появление которого может еще более увеличить то неприятное положение, в какое попал наш герой.
Дело в том, что в этом экипаже, похожем скорее на толстощекий арбуз, поставленный на колеса, среди бесчисленных ситцевых кисетов, валиков, подушек, напичканных калачами, кренделями и кокурками[5], сидела рядом с дворовой девкой знакомая нам помещица, коллежская секретарша Настасья Петровна Коробочка.
Шум и визг железных скобок и ржавых винтов колымаги разбудил на другом конце улицы будочника, который, подняв алебарду, закричал спросонья что стало мочи: «Кто идет?» Но увидев, что никто не шел, а вдали проехала лишь колымага… поймал у себя на воротнике зверя и, подойдя к фонарю, казнил его на ногте. После чего, отставивши алебарду, он опять заснул по уставам своего рыцарства…
Эп. 46.
Поутру, едва лишь на приходской церкви Николы-на-недотыках ударил к заутрени колокол, из дверей оранжевого деревянного дома с мезонином выпорхнула дама в клетчатом щегольском клоке, Вскочила с необыкновенной поспешностью в стоявшую у подъезда коляску, которую лакей тут же захлопнул дверцами, и, ухватившись за ремни сзади коляски, закричал кучеру: «Пошел!»
Дама, назовем ее в отличие от других «просто приятной», везла только что услышанную новость и чувствовала непреодолимое желание скорее сообщить ее…
Эп. 47.
Подъехав к одноэтажному дому с белыми барельефчиками, коляска остановилась. Выскочив из коляски, дама, торопливо пробежав узенький палисадник с решеткой…
Эп. 48.
…появилась в передней своей приятельницы.
— Вы слыхали, милочка, прелестник-то наш каков? — звонко с ней поцеловавшись, спросила приятная дама.
— А что, что, говорите скорее!.. — воскликнула дама-хозяйка, вводя гостью в голубую гостиную.
— Нет, это роман, совершенный роман! — опускаясь в кресло, начала приятная дама. — Вообразите, милочка. Вдруг, в глухую полночь является он, вооруженный с ног до головы, вроде Ринальдо Ринальдини, к помещице Коробочке и требует продать все души, которые умерли…
— Ах, боже мой, какие страсти, — взволнованно произнесла хозяйка.
— Перепуганная насмерть Коробочка, — продолжает приятная, дама, — говорит ему, я не могу их продать, они мертвые. А это, — кричит размахивая пистолью, — мое дело знать, мертвые они или живые!.. и такого ужасного скандальозу наделал. Вся деревня сбежалась… ребенки плачут… все кричат; ну, просто оррер, оррер, оррер!..
Эп. 49.
А Чичиков, осунувшийся, больной, сидит полураздетый в кровати и, разинув рот, со стоном рассматривает в зеркало свое горло.
Эп. 50.
В голубой же гостиной уже появилась третья дама — Софья Ивановна.
— Нет, нет! — категорически заявляет она. — Здесь не мертвые души! Здесь что-то другое…
— Ну, а что, что вы полагаете?
— Как вы думаете, Софья Ивановна?
— Я, признаюсь, потрясена. Совершенно потрясена! — закатив глаза, интригующе воскликнула Софья Ивановна.
— Но, однако ж, говорите…
— Не томите ради бога!.. — наперебой вскричали дамы.
— Мертвые души… — медленно начала Софья Ивановна.
— Ну, что, что? — вся в волнении, подхватила хозяйка.
— Мертвые души… выдуманы для прикрытия, а все дело в том, мои милые, что он хочет увезти губернаторскую дочку!..
Это было так неожиданно и необыкновенно, что приятная дама и дама-хозяйка, услышав это, так и окаменели на месте… Затем, вскрикнув в одни голос;
— Ах, боже мой!
— Ах, как интересно! — вскочили и бросились к дверям…
Эп. 51.
…и, выбежав из дома и обмениваясь на ходу какими-то восклицаниями, возбужденные до крайности, дамы чуть ли не бегом добрались до своих экипажей, вскочив каждая в свою коляску, они мгновенно разъехались в разные стороны…
«…Решив так остроумно вопрос с мертвыми душами, — говорит голос автора, — дамы полетели по городу разносить эту новость… И буквально через час все пришло в брожение… Как вихрь, взметнулся дремавший доселе город. Везде и всюду заговорили про мертвые души, про Чичикова и губернаторскую дочку…»