Долгоруков. Осторожней, место занято.
Богомолов. Что это вы, князь, уединились так?
Долгоруков. Да и вы, ваше превосходительство, спешите уединиться. Присаживайтесь.
Богомолов (усаживается). Любите балы, князь?
Долгоруков. Обожаю. Сколько сволочи увидишь!
Богомолов. Ваше сиятельство! Цвет аристократии!..
Долгоруков. Какая же это аристократия? Это холопия.
Богомолов. Ваше сиятельство! Да вы мизантроп!
Долгоруков (указывает на проходящего в звездах). Видите, прошел?
Богомолов. Вижу.
Долгоруков. Холуй.
Богомолов. Ваше сиятельство! А этот?
Долгоруков (всматривается). Холуй.
Богомолов (смеется). А этот?
Долгоруков. Вор.
Богомолов. Ах, князь, услышал бы вас кто-нибудь…
Долгоруков. Самое интересное вы пропустили, ваше превосходительство.
Богомолов. А что такое?
Долгоруков. Сам был…
Богомазов. Вы, Петенька, поосторожнее. Его величество?
Долгоруков. Его.
Богомазов. С кем изволил беседовать?
Долгоруков. С арапской женой.
Богомазов. Ах, язык!
Долгоруков. Умора… Он стоит как демон за колонной и блюдечко с мороженым в руках, а она здесь сидит и слушает, а сам… Скоро будет наш поэт украшен… (Вскакивает, прикладывает рожки к затылку, кривляется.)
Показывается Воронцова в зелени, в недоумении слушает, уходит.
Богомазов. Тсс!
В сад входит Геккерен, садится, а через некоторое время показывается Наталия.
Геккерен (вставая ей навстречу). Как я рад видеть вас, прекрасная дама. О, вы цветете. О, северная Психея.
Наталия. Барон!
Геккерен. Я, впрочем, понимаю, насколько вам надоели комплименты. Такая красота, как ваша, ослепляет, но сколько зла, сколько бед она может причинить.
Наталия. Бед? Я вас не понимаю, барон.
Геккерен (шепотом). Вы сделали несчастным человека…
Наталия. Кого?
Геккерен. Верните мне сына… Мне жаль его…
Наталия. Я не хочу вас слушать. Замолчите.
Геккерен. Бездушная, жестокая женщина… Посмотрите, во что вы его превратили…
Входит Дантес.[101]
Воронцова. Ну, князь, как понравился вам вечер?
Долгоруков. Графиня, он поразителен.
Воронцова. А мне взгрустнулось как-то.
Долгоруков. Графиня, вы огорчаете меня. Это нервическое, уверяю вас. Прогулка завтра — и к вам вернется ваше чудесное расположение духа, которым вы пленяете свет.
Воронцова. Нет, грусть безысходна. Не приходила ли вам в голову, князь, мысль о том, какие нравы окружают нас? Холодеет сердце. Ах, князь, сколько подлости в мире! Неужели вы не задумывались над этим?
Долгоруков. Графиня! Всякий день! О, как вы правы, графиня. Сердце сжимается при мысли, до чего дошло падение нравов. И тот, кто имеет сердце чувствительное, не огрубевшее, может заплакать.
Воронцова. Висельник!
Долгоруков умолк…
Висельник! Пища палача! Гнусная тварь. Pendard! Шлюха! Un maquerean!
Гость, вышедший из-за колонны со словами: «Madame…», шарахнулся и исчез.
Долгоруков. Вы больны, графиня! Я кликну людей!
Воронцова. Я давно уже видела, что какая-то шайка травит его. Но я не могла подозревать, чтобы подобный вам мерзавец мог существовать среди людей! Если бы я не боялась, что его измученное сердце погибнет, если нанести еще один удар… Я не хочу растравлять его рану напоминанием, а то бы я выдала вас ему! Убить, убить как собаку вас надо! Желаю вам погибнуть на эшафоте.
Звездоносный гость (выходит). Madame la comtesse, j’ai l’honneur…
Воронцова (Долгорукову). Adieu.. (Уходит со Звездоносным гостем.)
Долгоруков (один). Бешеная кошка. Подслушала! Вот что… Понимаю, любовница! А все ты, все из-за тебя, проклятая обезьяна. Ты, ты на моем пути! Ну, погодите же! (Грозит кулаком.)
Лампы гаснут. Долгоруков идет, хромая, к колоннам.
Темно.
Картина четвертая
Вечер. Кабинет Дубельта. Дубельт за столом. Дверь приоткрывается, входит жандармский офицер Ракеев.
[Офицер.] Ваше превосходительство! [Меняев] там. (Выходит.)
Через некоторое время дверь открывается и входит Меняев. Пауза. Дубельт пишет, потом поднимает глаза.
Меняев. Здравия желаю, ваше превосходительство!
Дубельт. А, наше вам почтение! Как твое здоровье, любезный?
Меняев. Вашими молитвами, ваше превосходительство.
Дубельт. И в голову мне не впадало даже за тебя молиться! Но здоров? А что же ночью навестил? Давно не видались?
Меняев. Ваше превосходительство, находясь в неустанных заботах…
Дубельт. В заботах твоих его величество не нуждается. Служба твоя — секретное наблюдение, раковое наблюдение ты и должен наилучше выполнять. И говори не столь витиевато, ты не [в университете лекцию читаешь.]
Меняев. Слушаю. В секретном наблюдении за камер-юнкером Пушкиным…
Дубельт. Погоди, любезный. (Звонит.)
Сейчас же показывается жандармский офицер Ракеев.
Пушкина дело.
Офицер. Готово, ваше превосходительство. (Подает Дубельту папку на стол и скрывается.)
Дубельт. Продолжай, любезнейший.
Меняев. Проник дважды я в самое квартиру камер-юнкера Пушкина.
Дубельт. Ишь, ловкач! По шее тебе не накостыляли?
Меняев. Миловал бог.
Дубельт. Как камердинера его зовут? Фрол, что ли?
Меняев. Никита.
Дубельт. Ротозей Никита! Далее.
Меняев. Первая комната, ваше превосходительство, столовая…
Дубельт. Это в сторону.
Меняев. Вторая комната — гостиная. В гостиной на фортепиано лежат сочинения означенного камер-юнкера.
Дубельт. На фортепиано? Какие же сочинения?
Меняев.
Дубельт. Экая память у тебя богатая!
Меняев. К упомянутому стихотворению господин Пушкин и музыку сочинил, которую свояченица его на фортепианах разыгрывает [громко].
Дубельт. Ну, почтеннейший, это ты напраслину возводишь. Насчет музыки то есть я говорю.
Меняев. Помилуйте, ваше превосходительство!
Дубельт. Фортепиано тоже в сторону!
Меняев. С превеликой опасностью проник я в кабинет и обнаружил на полу лежащую чрезвычайной важности записку. «Приезжай ко мне немедленно. Вся надежда на тебя». А записку подписал неизвестный человек — [Жулковский.][102]
Дубельт звонит. Офицер входит.
Дубельт. Павла Максимовича ко мне.
Офицер уходит. Дверь открывается, и входит Павел Максимович, чиновник.
Дубельт. [Жулковский?]
Павел Максимович. Леонтий Васильевич, все перерыли, такого нет в Санкт-Петербурге.
Дубельт. Надо, чтоб был.
Павел Максимович. Нахожусь в недоумении, ваше превосходительство, нету такого.
Дубельт. Что за чудеса такие?
Другая дверь приоткрывается, из нее высовывается Боголюбов.
Боголюбов. Ваше превосходительство, Жуковский это. Шуточно подписался. (Скрывается.)
Дубельт (делает знак. Павел Максимович и жандармский офицер выходят). Сукин ты сын! Грамотный!.. Дармоеды! Наследника цесаревича воспитатель! Василий Андреевич Жуковский! Действительный статский советник! Почерк должен знать!
Дубельт (делает знак. Павел Максимович и жандармский офицер выходят). Сукин ты сын! Грамотный!.. Дармоеды! Наследника цесаревича воспитатель! Василий Андреевич Жуковский! Действительный статский советник! Почерк должен знать!
Меняев. Ай, проруха! Ай!.. Виноват, ваше превосходительство!
Дубельт. На ноги канцелярию поставил, два [часа] рыщут! Морду тебе бить, Меняев!
Меняев. Виноват, ваше превосходительство!
Дубельт. Дальше.
Меняев. Дальше-с, в кабинете у камер-юнкера Пушкина в правом верхнем ящике письменного стола лежит письмо…
Дубельт. Кому?
Меняев. Письмо французское, адресовано оно господину голландскому посланнику…
Дубельт. Меняев! Смотрел внимательно?
Меняев. Ваше превосходительство! Черновичок. Половина замарана. Что по-французски, что по-русски…
Дубельт протягивает руку. Меняев изумлен.
Дубельт. Подай копию. Меняев, копию подай!
Меняев. Ваше превосходительство, французское — это раз! А потом сами посудите, на [минуту] заскочил в кабинет, и так руки трясутся, ведь это рыск…
Дубельт. Жалованье получить у вас руки не трясутся ни у кого.
Меняев. Ваше превосходительство, кажись, я все силы, все меры…
Дубельт. Так вот что, Меняев! Завтра опять туда, и все по этому делу о письме…
Меняев. Ваше превосходительство, да ведь часы-то я починил! Завтра это…
Дубельт. Часы починить каждый может! Ты сломать сумей и опять починить. Словом, ступай.
Меняев. Ваше превосходительство, велите приказать мне жалованье выписать. Я ведь с прошлого месяца ничего не получал.
Дубельт. Жалованье? За этого [Жулковского] с тебя еще следует дополучить. Иди в канцелярию, скажи, что я приказал, чтобы тебе тридцать рублей выдали.
Меняев. Ваше превосходительство, что же тридцать рублей?
Дубельт. И Иуда Искариотский, един от обою на десяти иде ко архиереям, да предаст его им… Они же, слышавши, возрадовашася, и обещаша сребреники дати… И было этих сребреников, друг любезный, тридцать! В память его и вам всем плачу.
Меняев. Ваше превосходительство, дайте тридцать пять.
Дубельт. Тридцать пять рублей сумма для меня слишком грандиозная. А за каждое слово из письма, что выпишешь, русское, я тебе заплачу по полтиннику. Ступай! Да смотри лишнего не выпиши.
Меняев выходит. Дубельт звонит. Резко меняется. Напевает: «Буря мглою…» В ту же минуту открывается дверь. Боголюбов.
Погодите, Павел Максимович, одну минуту.
Боголюбов. Ваше превосходительство, срочнейшей важности дело. (Вынимает из кармана бумагу.) У меня копия… Угадать извольте?
Дубельт. И гадать нечего. Письма к Геккерену.
Боголюбов. Ваше превосходительство! Прямо вы колдун! (Подает письмо Дубельту.)
Дубельт. Отправлено?
Богомолов. Завтра утром велел отвезти Никите в Голландское посольство.
Дубельт. Так. Благодарю вас, Петр Петрович.
Богомолов. Кроме того, ваше превосходительство, третьего дня я был на завтраке у Салтыкова.
Дубельт. Что новенького говорит старый [врун]?
Богомолов. Шумное собрание было! Грехи! Про государя императора рассказывает так: «видел le Grand bourgeois…»
Дубельт. Вы, Петр Петрович, это на отдельной записочке относительно завтрака у Салтыкова.
Богомолов. Слушаю, ваше превосходительство. А кроме того, Петя Долгоруков.
Дубельт. Bancal?
Богомолов. Он самый. Ведь что несет, лоботряс. Вторую ногу переломить ему. Списочек показывал с пушкинского стихотворения.
Дубельт. Брюлловская картина?
Богомолов. Точно так. (Подает бумагу.)
Дубельт. Давно не читал стишков, благодарю вас. [Петр Петрович, мне одному надо остаться, у меня тут…]
Богомолов. [Слушаю-с, слушаю-с, ваше превосходительство!] Не смею беспокоить. (Идет.)
Дубельт (вслед). Петр Петрович, деньжонок не надобно ли? Прошлый месяц не брали.
Богомолов. Покорнейше благодарю, Леонтий Васильевич. Рубликов двести, двести пятьдесят?
Дубельт. А я вам триста, э! Для ровного счета, а? Вы скажите Павлу Максимовичу, что я распорядился.
Богомолов. Имею честь, ваше превосходительство! (Уходит.)
По уходе Богомолова Дубельт читает копию стихотворения, потом откладывает ее. Потом берется за копию письма к Геккерену, внимательно, жадно читает, думает, напевает сквозь зубы: «Буря мглою небо кроет…», свистит. Потом прислушивается, подходит к окну, становится настороженным, поправляет мундир и эполеты, садится за стол. Дверь в кабинет распахивается. Первым появляется жандарм, который останавливается у двери и вытягивается. Затем в дверь быстро входит Бенкендорф, делает знак глазами Дубельту, оттесняет жандарма, останавливается у дверей. Вслед за ним входит Николай. Он в шинели и в каске.
Николай (Дубельту). Здравствуй!
Дубельт (стоя). Здравия желаю, ваше величество! В штабе Корпуса жандармов, ваше императорское величество, все обстоит благополучно.
Николай. Проезжали с графом. Вижу, у тебя огонек. Не помешал ли я тебе? Занимаешься?
Дубельт (негромко). Пономарев, шинель!
Николай сбрасывает на руки жандарму шинель, отдает каску. Тот выходит. Бенкендорф пододвигает Николаю кресло.
Николай (садится. Потом Бенкендорфу). Садись.
Бенкендорф садится.
(Дубельту.) Садись, Леонтий Васильевич.
Дубельт. Слушаю, ваше величество. (Остается стоять во время сцены.)
Николай (оглядевшись). Стены покрасил?
Дубельт. Так точно.
Николай. А хорошо! Работаешь?
Дубельт. Стихи читаю, ваше величество. Только что получил. Собирался его сиятельству докладывать.
Николай. Докладывай. Я не буду мешать.
Дубельт (Бенкендорфу). Бездельники и нарушители общественного спокойствия в списках распространяют. По поводу брюлловского распятия. (Читает.)
<…>
(Подает листок Бенкендорфу.)
Пауза.
Николай. Прочти еще раз последние строки.
Бенкендорф читает.
Этот человек способен на все, исключая добра. Господи Вседержитель! Ты научи, как милостивым быть! Старый болван Жуковский! Вчера пристал ко мне и сравнивал его с Карамзиным! Как поворачивается у балаболки язык! Карамзин был святой жизни человек! А этот, этот!.. Казалось бы, не мальчик — отец семейства! Ох, мое долготерпение, только оно его и спасает. Не его жаль — его жену, хорошая женщина, семью жаль. Пусть ему совесть будет наказанием.
Бенкендорф. Он этого не понимает, ваше величество.
Николай. Что делает он в последнее время?
Дубельт. В карты играет, ваше величество.
Николай. И то дело для семейного человека. Продолжай, Леонтий Васильевич.[103]
Дубельт. Имею честь донести вашему сиятельству, что в столице в ближайшие дни я ожидаю дуэль каковой состоится не позднее после завтрашнего дня.
Бенкендорф. Между кем и кем?
Дубельт. Между двора его величества камер-юнкером Пушкиным и поручиком кавалергардского полка бароном Егором Осиповичем Геккереном Д'Антес. Сейчас мой шпион перехватил письмо Пушкина к барону Геккерену.