Или потому, что Безликому уже нечем запугать его. В круговороте последних дней Тадеуш полностью перегорел, и угольки, еле тлеющие, могли угаснуть в любой момент.
Если Безликий хотел как обычно подхлестнуть его, каким-то образом вселившись в карателя, то ему это не удалось. Бесполезно хлестать упавшую лошадь, ее можно лишь пристрелить, избавив от ненужных мучений.
«Тадеуш!»
Дурацкая мысль — осталось ли человеческое лицо у Безликого-карателя? Вот бы взглянуть на то, что скрывается за шлемом.
«Хорошо… Придется провести еще одну коррекцию».
Не нотки ли сожаления промелькнули в голосе Безликого? Сожаления, столь неожиданного и непривычного?
Безликий? Кто это?
Сайрус тряхнул головой, отгоняя дурацкие мысли. Предстоит важная встреча с овер-канцлером, а он, Император, думает о чем-то несущественном. Все это позже, сейчас нужно собраться и закончить с текущими делами.
Огромный зал, наполненный людьми, молчаливо ждущими его слов. Подхалимы, каждый из которых прилагает все возможности, чтобы остаться в своем кресле. Люди, которые даже боятся встретиться с ним глазами.
Хорошо, что есть Советник. Но почему, тьма накрой, он не помнит его имени?
Сайрус мучительно напряг память. Как он мог забыть?
Райсман. Точно. Советник Райсман. Человек, который всю свою жизнь положил на алтарь служения государству. Единственный среди его окружения, от которого есть хоть какая-то польза. Который, как и всегда, стоит за его спиной, верный и преданный до мозга костей.
Ах да, еще овер-канцлер. Ашер Амра, посмевший строить заговор против него. Что ж, у него хотя бы хватило смелости на открытое неподчинение.
Такие люди нужны Империи. Поэтому того показательного процесса, публичного наказания, что ждут от него собравшиеся лизоблюды, не будет. Император проявит милосердие и позволит овер-канцлеру искупить свои прегрешения.
Точно. Это будет красиво и полезно одновременно.
Огромные двери распахнулись, и по залу пополз шепоток. Опальный овер-канцлер быстрым и настороженным шагом проследовал к возвышению, где стояли Сайрус фон Бейли с Советником под огромной, в полстены, двойной звездой.
— Все для победы, мой Император! — низко склоненная голова.
Нужно выдержать небольшую паузу. Почему Амра так странно покосился на Советника? Словно бы увидел нечто неожиданное.
Сайрус не вытерпел и бросил быстрый взгляд назад. Все как обычно, тяжелый бронекостюм, фигура, застывшая в неподвижности, закрытый шлем.
Шлем. Разве он не отдавал распоряжения о недопустимости нахождения в присутствии Императора с закрытым лицом? Понятно, что так удивило Амру, уличенного в неподчинении.
Именно с таких мелочей начинается мятеж.
Сайрус почувствовал нахлынувший гнев. Советник Райсман определенно слишком много позволяет себе в последнее время. Не пора ли немного укротить наглеца?
В присутствии заговорщика Ашера Амры это выйдет даже еще эффектнее.
— Соблаговолите открыть шлем, Советник. Вы смущаете овер-канцлера.
Удивленный взгляд Амры. Резко брошенный взгляд на Райсмана.
Прибывший, чтобы выслушать решение по своей собственной судьбе, овер-канцлер явно не ожидал такого начала разговора.
Замечательно. Пусть видит, что у Императора нет любимцев.
Советник?
Это еще кто, тьма его накрой?
Что за маскарад с зачисткой? Новая прихоть?
И почему Император встретил его почти совсем один, без охраны? Не воспринимать же всерьез этого… ряженого?
У Ашера даже на секунду не возникла мысль о том, что каратель, возвышающийся за Императором, — настоящий. Тем более что тот, хотя и немного помедлив, послушно поднес руку к голове и открыл шлем.
Лицо кажется знакомым. Так в толпе иногда глаз ловит на мгновение кого-то из людей, и после этого быстрого взгляда судорожно пытаешься вспомнить, где же встречался с этим человеком. Странная, какая-то нездоровая бледность, хотя, если признаться честно, Амра никогда не видел карателей, если можно так выразиться, внутри. Вполне может быть, что человек в броне полностью стилизован под свой образ.
И губы кривит очень знакомая насмешливая улыбка.
«Отто», — услужливо всплывает в голове, и Ашер продолжает глупо пялиться на карателя.
— Овер-канцлер? — Голос Императора, как всегда, сух и подчеркнуто нейтрален. — Вы меня слушаете, овер-канцлер?
Надо отвечать. Фон Бейли явно не в настроении, и сейчас нужно особенно аккуратно обращаться со словами. Что ж, по крайней мере Император не оставляет впечатления человека, находящегося под чьим-либо воздействием.
Мысли неслись в бешеном темпе, не давая сосредоточиться.
Советник? Человек в броне карателя, похожий на сгинувшего овер-майора Отто Райсмана? Что вообще происходит?
Ответить Ашеру не дали.
Стремительная тень, резкий взмах рукой. Глаза не успевают фиксировать движения.
Еще один каратель.
Тот, что был так похож на Отто, дернулся, словно пытаясь уклониться, но не успел, застыв на месте бронированным изваянием.
Как будто бы торчащая игла из пальца другого, которой он мягко и аккуратно прикоснулся к его щеке, намертво пригвоздила его к полу.
Изумрудный Рай. Мартин сразу узнал этот пляж, где они провели вместе с Ольгой немало счастливых вечеров. Да вон и сама Ольга, недалеко от воды, стоит и смотрит, прищурившись, на человека перед собой.
Странно, но его лицо все время меняется, словно невидимый декоратор никак не может сделать свой выбор.
Да и Ольга почему-то одета в какое-то рванье, пыльное и залатанное платье, чудом еще держащееся на теле.
Ольга и человек явно разговаривают о чем-то, но слова уносит ветер.
Ветер? Откуда здесь, на «Атлантисе», ветер?
Мартин сморгнул. Он стоял, касаясь пальцем с венчающей его иглой застывшего лица Гнусмана. Рядом Тадеуш и незнакомый человек, схватившийся за лазерник.
«Л'Архаа», — поспешно шепчет надоевший голос, и Мартин опять возвращается на пляж.
Ольга с человеком все так же беззвучно спорят, хотя Мартин сейчас уже ближе. Гораздо ближе, настолько, что теперь можно разобрать, как шевелятся губы у говорящих. Кажется, что еще немного — и он сможет различать слова.
Лицо человека рядом — лицо Гнусмана, да и сам человек становится выше, трансформируясь в уже хорошо знакомую фигуру карателя.
«Печаль», — всплывает откуда-то из памяти, и Мартин сразу же узнает словообраз.
Ольга. Каким-то непостижимым образом он знает, что это относится к ней.
«Зло», — это уже к Райсману.
«Отчаяние», — снова Ольга.
Мартин непонятно почему чувствует себя зрителем, который пришел на премьеру давно ожидаемого спектакля и с удивлением обнаружил, что больше никого нет.
Пустой зал.
И все действие — только для него одного.
Ашер понял, что опять отвлекся, задумавшись в очередной раз о реорганизации собственного ведомства. Мысли, которые посещали его в последнее время совсем уж не вовремя.
Как, например, сейчас, когда он держит лазерник, предназначенный для казни мятежного лидера.
Казнь? Правильно, ему предстояло завершить показательной казнью публичную экзекуцию.
Предстояло, так как мятежник неизвестно каким образом сумел вывернуться из рук охраны, вырвать оружие у зазевавшегося конвоира и, взбежав на возвышение, где стояли Ашер и Сайрус, приставить его к голове Императора.
Овер-канцлер так и знал, что сегодня на залитой светом столичной Площади Покаяния что-нибудь пойдет не так. С самого утра его мучили нехорошие предчувствия, и подумать только, во что это все вылилось.
Если бы он был настороже!
Императору никак нельзя было присутствовать на публичном наказании. Слишком свежи еще следы заговора, мятежа, который он, овер-канцлер, с таким трудом, но все же пресек.
Нельзя.
Тысячи людей, собравшиеся вживую поглазеть на казнь, словно слились в единый организм, и этот зверь, еще недавно буйный и шумящий на разные голоса, замер в тревоге.
Остались только они вчетвером.
Вчетвером? Кто этот человек, гневно смотрящий на него? Такой маленький и незаметный по сравнению с величественной фигурой Императора и здоровенным главарем мятежников?
— Немедленно уберите оружие, овер-канцлер!
Надо же, и он еще смеет диктовать ему условия? Каков наглец! Точно, это с его помощью мятежник смог освободиться.
Ашер перевел лазерник на внезапно побелевшего от страха человека.
Бред.
У него просто начинается бред.
Ничего удивительного. Тадеуш пошатнулся, но сумел устоять на ногах.
Что на него нашло? Он все там же, на «Атлантисе», стоит перед мятежным овер-канцлером, исправно играя роль Императора.
Какой зал, какой, тьма его накрой, Советник?
Бред.
А овер-канцлер с перекошенным лицом целится в него из лазерника.
— Вы слышите меня, овер-канцлер? Немедленно уберите оружие! — повторяет Тадеуш, стараясь, чтобы это прозвучало внушительно и властно. Нельзя показать свою слабость, это сразу же спровоцирует Амру.
Почему бездействует Безликий? Но оборачиваться нельзя: только пока его глаза связаны с безумными глазами Амры, тот не выстрелит.
— Опомнитесь, овер-канцлер!
Поздно. Лицо Амры кривится в пренебрежительной усмешке, и грудь Тадеуша пронзает боль.
А вместе с болью приходит неожиданная легкость.
Какая теперь разница?
Наконец-то все закончится. Он и так слишком долго прослужил в качестве чехла для печати.
Тадеуша охватывает непонятная радость от того, что его смерть испортит планы Безликого. Пусть так, хоть эта мелочь.
Живот пронзает второй выстрел, и он падает, пытаясь повернуть голову в сторону своего хозяина. Видит ли тот, что его любимая игрушка наконец-то сломана?
Безликий застыл рядом с другим карателем, который держит перед его головой руку. Шлемы у обоих открыты, и длинная игла, торчащая из пальца второго, уходит куда-то вглубь.
В глубь густой тени, что, как и всегда, надежно скрывает лицо.
Как у одного, так и у другого.
В поле зрения неожиданно появляется Амра и резко натыкается на выставленный лазерный резак, который неуловимым движением, словно из воздуха, возникает в руке второго карателя.
Мартин. Второго карателя зовут Мартин.
Руки овер-канцлера сразу слабеют, и лазерник с тяжелым звуком падает на пол.
А потом Тадеушу становится все равно. И он с облегчением закрывает глаза.
— Неплохая попытка, Верховный.
— Неплохая — та, что ведет к успеху. Эта — плохая, Верховная.
— Согласна, Л'Орхоор. Зачем тебе понадобилась столь резкая коррекция второго? Первый уже и так был в твоей власти.
— У второго было оружие. Он был моложе и крепче. По крайней мере хоть какой-то шанс.
— У него не было шансов, Верховный.
— Я и говорю, это была плохая попытка, Л'Архаа.
— Как будет угодно. У тебя больше нет инструментов рядом, Верховный. Может, пора все-таки признать поражение?
— Признаю, Л'Архаа. Ты все же победила. Но такой победой в пору гордиться Плетущему, а не Верховной.
— Опять гордыня, Л'Орхоор. Средства не выбирают. А до Л'Ооки еще дойдет черед, Плетущий ответит мне за все свои подлые выходки.
— Сказать по правде, я до последнего был уверен, что роем энергов управляешь ты, Верховная.
— Не пытайся меня уязвить, Л'Орхоор. Имей смелость признать, что Л'Ооки обставил тебя по всем статьям.
— Как он обставил и тебя, Л'Архаа.
— Почти обставил. Почти — маленькое, незначительное отличие. Но оно все же есть, поэтому ты будешь стерт, а я продолжу существовать.
— Тогда заканчивай то, к чему так долго стремилась. К чему этот разговор?
— Не знаю, Верховный. Наверное, становлюсь сентиментальной.
— Чушь.
— Нашему противостоянию много циклов, Л'Орхоор. Могу я напоследок потешить себя разговором с поверженным врагом?
— Потешить? Этому я поверю охотнее, Верховная. Тебе всегда нравилось мучить свою жертву.
— Не переигрывай, Л'Орхоор. Здесь нет зрителей, и твой сарказм пропадет втуне.
— Как скажешь, Л'Архаа. Трудно быть спокойным под Стегателем. Кстати, откуда он у тебя?
— Не важно. Хочешь маленький секрет? Стегатель — не просто оружие, он нечто большее, и даже я еще до конца не могу оценить его возможностей. Но у меня наконец-то будет время, хоть для этого и придется немного попользоваться твоим инструментом-обществом.
— Ими тяжело управлять, Л'Архаа.
— Я справлюсь, Верховный. Давно хотела узнать, что за странный идентификатор — люди? Человечество? Ты упорно пользуешься им снова и снова, словно желая добиться чего-то.
— Привычка, Л'Архаа. Просто привычка. Когда-то давно я поставил перед собой цель создать подобие нас самих. И первый инструмент был назван именно так.
— Не смеши меня, Верховный. Инструменту никогда не обрести самостоятельность.
— Ты уверена, Л'Архаа? Посмотри вокруг. Мой текущий эксперимент довольно стабилен, не так ли? Множество заселенных миров, четкая структура, непрерывная тяга к совершенствованию. Да что там, более того, с момента встречи с твоим роем я ни разу не контролировал столкновений. Они все делают сами, причем делают отнюдь не плохо.
— Насколько я знаю, мой рой даже под управлением бездарного Плетущего изрядно потрепал твое «человечество».
— Мне попросту не хватило времени. Я немного перемудрил с параметрами агрессии, и процесс объединения затянулся.
— У тебя для каждой неудачи есть оправдание. Даже в тот раз, когда твои стабильные «люди» только и смогли, что выйти на орбиту домашних миров. Даже тогда, когда они истребили друг друга еще на этапе становления.
— Тогда я сделал их слишком дотошными. Жизненная необходимость постичь то, к чему они не были готовы, быстро вылилась в странное явление «религиозности». В этот раз я удачно обошел это, дав своему обществу одинаковую трактовку возникновения.
— Нет, Л'Орхоор. Твои опыты завели тебя в тупик, имей мужество признать это хотя бы в последний цикл существования.
— Но, Верховная, разве твой носитель сейчас не симбионт, созданный моими людьми?
— Согласна, симбионты — одна из лучших твоих разработок, Верховный. Я даже собиралась использовать ее в своем рое, и странно, что Л'Ооки еще не докопался до этих записей. Но твои эксперименты с самодостаточностью ведут в никуда. Посмотри на себя, Л'Орхоор. Верховная сущность, отрезанная от управления, выглядит как минимум жалко.
— Я уже говорил, Верховная, под Стегателем трудно выглядеть по-другому.
— Не играй словами, Л'Орхоор, ты прекрасно знаешь, что я не про это. Л'Ооки отрезал тебя от управления, используя твой собственный инструмент. Да более того, он чуть было не уничтожил меня, опять-таки пользуясь только твоими «людьми». Знаешь, тебе повезло, Верховный?
— Повезло?
— Да, Л'Орхоор. Благодари Плетущего: если бы не он, то твоему обществу вместе с тобой пришел бы конец еще тогда, на этапе засевания. Я в отличие от тебя смогла бы развернуть свой рой гораздо быстрее Л'Ооки. А ему хватило для этого несколько тысяч циклов.
— При чем здесь Плетущий?
— Ты так ничего и не понял, Верховный. После нашей последней стычки я сразу отследила твое новое место для эксперимента и двинулась следом.
— Ты же знаешь, я не умею отслеживать другие сущности. Эти уловки впору Плетущему.
— Гордыня, Л'Орхоор, гордыня. Впрочем, тебе уже ни к чему менять свою сущность.
— Мы говорим про Л'Ооки, Верховная.
— Хорошо, Л'Орхоор, продолжаю. Так вот, я отследила тебя, а Л'Ооки — меня. Моя самонадеянность сыграла со мной злую шутку. Попав в ловушку Плетущего, я оказалась со своими записями и Стегателем на одном из твоих только что засеянных миров.
— Ловушку?
— Я не хочу вспоминать об этом. Так вот, срок службы предыдущего носителя подходил к концу, а твои «люди» еще были слишком слабы и неразвиты. Останься я там в своей целостной форме, Л'Ооки очень быстро бы нашел меня и мои записи. Мой рой. Стегатель, в конце концов. И ему бы не составило никакого труда уничтожить меня вместе со всеми носителями на том домашнем мире. И тогда я решила разделить свою сущность.
— Разделить? Что за бред, Л'Архаа?
— Именно разделить. Стегатель — это не оружие. Это сложный инструмент, с помощью которого можно творить и не такое. Я встроила себя в твое общество, Верховный, полностью скрыв свою сущность от Л'Ооки.
— Встроила?
— Да. Правда, допустив одну серьезную ошибку. Ты всегда экспериментировал с доминантой в своей двуполой модели общества, и я сделала неправильный выбор. Часть меня в носителе делала того потенциальным лидером, наделяя его способностями, применение которых, часто подсознательное, давало носителю гораздо больше шансов занять главенствующее положение в твоем инструменте.
— Ты выбрала самок, Верховная?
— Да. Кто мог знать, что в этот раз ты уготовил доминирующую роль воинственным и безрассудным самцам, а не выносливым и осторожным самкам? С другой стороны, у меня не было достаточно времени на полноценный анализ, вероятность обнаружения моей сущности Плетущим повышалась с каждым циклом.
— Но на что ты надеялась, Верховная?
— Подумай, Л'Орхоор. Или Стегатель лишил тебя способности мыслить здраво? Носители моей разрозненной сущности рано или поздно стали бы доминировать в твоем обществе. И я знала, что ты не прекратишь эксперименты с симбионтами. Поэтому мне оставалось только надеяться, что в один прекрасный момент замаскированный Стегатель вступит в контакт с кем-либо из моих носителей. Я даже снабдила их прекрасной легендой, в качестве антитезы твоей не очень продуманной концепции первородной тьмы.