— Рано утром тебя сожгут на медленном огне. Уже заготовлено три воза сырых фиговых поленьев. Я бы мог освободить тебя от грядущих страданий, — он недвусмысленно помахал удавкой.
— Пострадавший за правду обретает вечное блаженство в элизиуме. А кроме того, я еще раз хочу взглянуть на мир, в котором когда-нибудь утвердится истинная вера.
— Воля твоя, — тюремщик поклонился Перегрину. — Тогда прими этот кувшин с вином. Его прислали твои земляки из Фракии. Выпей и постарайся немного поспать. После казни я соберу твой пепел, который станет святыней для всех нас.
Уже по одному запаху было ясно, что в кувшине находится чача. Молодцы, сохранили на черный день.
Казнь была назначена на рассветный час, но все оконные проемы, балконы, крыши и окрестные холмы уже были забиты зрителями, среди которых, надеюсь, было немало сочувствующих.
Пуста была только площадь перед храмом Посейдона, где всю ночь складывали высокую поленницу. Сюда допускались лишь избранные.
Палач помог Перегрину взобраться на поленницу и там привязал его к столбу-тирсу, символу Диониса. Таким образом, бога и его пророка собирались казнить вместе.
Сырые дрова долго не загорались, и пришлось послать в ближайшую конюшню за сеном. Едва только появились первые струйки дыма, как стражники, сменившие копья на опахала, принялись отгонять его от Перегрина. Вероотступник должен был изжариться, а не задохнуться.
Самыми тяжкими оказались последние минуты, когда я вернул Перегрину свободу воли. Он сразу прозрел, протрезвел и, естественно, одумался. Однако маска, вновь надетая на его лицо, не позволила внятно попросить о пощаде.
Сначала стало жарко, как в финской бане. Потом — как в паровозной топке. Когда на Перегрине вспыхнули волосы, он был еще жив.
Жив он был и спустя мгновение, когда я навсегда покидал его. Какие они, минотавры, несгораемые…
ЭРНАНДО ДЕ СОТЕ, МИНОТАВР
Еше с одним эпизодом моей непредсказуемой и бурной жизни было покончено. Вот только удастся ли его забыть… Каюсь, я прямо или косвенно виновен в смерти многих предков, приютивших меня в собственном теле, но никого из них мне не было так жалко, как Перегрина Протея. И с чего бы это, кажется, ведь он даже не человек. А как вспомню ненароком, слезы наворачиваются.
Ладно, никто чужой об этом не узнает, а с собственной совестью я как-нибудь столкуюсь. Ведь не для себя же, черт побери, стараюсь. В лепешку иногда готов расшибиться, а толку никакого. Все наперекосяк получается.
К примеру, сейчас мне нужно пробираться в прошлое, к истокам быкочеловечьей расы, а меня упрямо несет все куда-то вверх, вверх, вверх… Нет, эта область ментального пространства для людей явно не предназначена. Как говорится, не лезь воробей туда, где гуси летают.
Ну что, спрашивается, мне делать в чужом будущем? Ведь там, наверное, уже и людей не осталось. В крайнем случае, сохранилась последняя парочка в зоопарке. Представьте себе — вольер с надписью: «Человек дикий или свободолюбивый. Вымирающий вид». Слева — обезьянник. Справа — дельфинарий.
А потомки людей, называемые как-то совсем иначе, надрываются на тяжелой работе, стерегут чужое добро, шустрят у минотавров по хозяйству, служат биологическим материалом в медицинских опытах. Возможно, их даже запускают в космос — вместо Белки и Стрелки.
Да я же в таком будущем с ума сойду!
Если вниз нельзя, а вверх не хочется, то уж лучше свернуть в сторону и, материализовавшись, постараться как-то обгадить пресловутое дело Астерия Непобедимого, если оно к этому времени не зачахло само собой. Сказано — сделано. Однако в реальном мире меня ожидал пикантный сюрпризец.
Я— то, дурак, уверился, что плотские ристалища, обязательные при переходе из царства теней в обитель жизни, канули в небытие вместе с моим генеалогическим древом. Оказывается -нет. В момент моего вселения в телесную оболочку родственника-минотавра он энергично… как бы это помягче выразиться… энергично трепал какую-то малышку человеческой породы, а та отдавалась этому уроду со всей возможной страстью — закатывала глазки, томно стонала и довольно успешно подмахивала задом.
Разве минотавры покончили с практикой искусственного осеменения? Или это, так сказать, всего лишь единичный эксцесс, исключение из правил? Ладно, поживем — увидим.
В парусиновой палатке, служившей прибежищем для блудливой парочки, окна отсутствовали, но лучики яркого света, врывавшиеся во все дырочки, свидетельствовали о том, что снаружи самый разгар дня.
Палатка была завалена всевозможным барахлом, но в глаза мне первым делом бросился громоздкий мушкет (а может, аркебуза) с фитильным замком. Если я что-то понимаю в военном деле, то у людей такое оружие появилось в веке пятнадцатом — шестнадцатом.
Теперь несколько слов о партнерше моего (скажем так) минотавра. Была она кожей смугла, глазами раскоса и телосложением субтильна, однако на японку или малайку походила мало. Так, нечто неопределенное, помесь мартышки с папуаской.
Короче, девчонка такая, что даже с голодухи не позаришься. Но для минотавров человеческие каноны красоты — не указ. Возможно, вот такие уродки им больше всего и нравятся. Впрочем, это меня не касается. Сам же недавно ратовал за союз людей и кефалогеретов.
Тем временем между любовниками завязался весьма занятный разговор. Не сюсюканье какое-нибудь, а крутой базар.
— Ты обещаешь сделать меня королевой Тауантинсуйу? — спросила девчонка довольно суровым тоном.
— Обещаю, — ответил минотавр, — если только твой дядя успеет привести сюда всех своих воинов.
— А если не успеет?
— Тогда, наверное, мы с тобой будем висеть на одном суку.
— У нас вешают только особ королевской крови. Это считается почетной казнью.
— Как же тогда поступают с чужеземцами и простолюдинами?
— Их просто забивают до смерти дубинами.
— Разницы мало. Для мертвого все едино — что в пыли лежать, что на солнышке висеть. Но я думаю, что удача будет на нашей стороне.
— К закату солнца все решится. Самое главное, убить или взять в плен короля. Лишившись вождя, армия сразу утратит боеспособность.
— Я это помню, — кивнул быкочеловек.
Язык, на котором они разговаривали (причем девчонка не очень уверенно), имел мало общего с древнегреческим, принятым во времена Александра Двурогого и Перегрина Протея, но я понимал его через сознание моего минотавра. Сколько же это веков прошло после моего последнего визита в реальный мир — пять, десять, пятнадцать?
— Если ты сделаешь все так, как я советовала, то Тауантинсуйу падет к твоим ногам, словно переспелый плод, — девчонка толкнула минотавра, как бы находившегося в некоторой прострации.
Что это еще за страна такая, Тауантинсуйу, подумал я. Уж не о Китае ли идет речь? Эк куда меня занесло на сей раз.
Я глянул по сторонам, надеясь увидеть расписанные вееры, лаковые шкатулки и хрупкий фарфор, а увидел накидки из перьев попугаев, трехногие ярко-красные горшки, морские раковины, оправленные в золото, и плоскую глиняную миску с вареным картофелем, мелким, как бобы.
Америка! И скорее всего Южная. Империя инков, позже названная Перу. Если минотавры добрались и сюда, то надо признать, что дела у них идут совсем неплохо.
— Вставай. Я помогу тебе одеться, — сказала девчонка, в облике которой я с запозданием распознал черты типичной индианки.
— Сам справлюсь, — ответил минотавр. — Лучше отправляйся на дорогу и высматривай своего дядюшку. Когда он появится, пусть сразу зайдет ко мне.
Она встала и накинула на себя платье из тонкой белой шерсти, сплошь украшенное золотыми побрякушками, тянувшими, наверное, на целый пуд. Если женщина в таком облачении не боится расхаживать по военному лагерю, то этому могут быть два объяснения — или она пользуется у солдат непреложным авторитетом, или золота здесь, как грязи.
Прежде чем покинуть палатку, она сказала:
— Поклянись, что не отступишься от своих слов ни при каких условиях.
Минотавр вытащил из походного мешка толстенную книгу в кожаном переплете с бронзовыми уголками и, приложив ее к своему сердцу, внятно произнес:
— Я, капитан Эрнандо де Соте, законный сын полковника Викторио де Соте, именем Диониса Искупителя, единого и всеблагого, клянусь, что исполню все обещания, данные мною этой женщине, в своем народе называемой Чуйки, а нами — Росетой… Теперь ты удовлетворена?
— Конечно. Такая клятва не произносится всуе. Если ты нарушишь ее, то во время ближайшего вакхического шествия жрецы и жрицы Диониса растерзают тебя на части.
— Кто это тебе сказал?
— Отец Вельверде. Он ближе всех вас к Дионису.
— Тогда можешь быть спокойной вдвойне. Отец Вельверде знает, что говорит.
— Ну а я со своей стороны обещаю отдать тебе все сокровища, которыми владеет король Уаскар и его ближайшие сановники. Кроме того, ты будешь назначен моим главным советником, а отец Вельверде получит право обратить весь народ Тауантинсуйу в истинную веру. Я могла бы поклясться именем творца мира Кон-Тикси Виракоча, но лучше поклянусь Дионисом. Верю, что сегодня он дарует нам победу, — закончив эту выспренную речь, девчонка выскользнула из палатки, не забыв прихватить с собой увесистую дубинку с шестигранным каменным навершием.
Самое большее, что ты получишь от меня, это пинок под зад, — сказал минотавр вслед будущей королеве. — На то же самое может рассчитывать и отец Вельверде, чтоб его каждый день понос мучил…
— Так все же не Зевс, не Посейдон, а Дионис. Жив, курилка! Значит, смертные муки Перегрина Протея не были напрасны. Хотя еще нужно посмотреть, чем это таким замечательным новая вера отличается от старой. По крайней мере, всеобщим братством разумных существ тут, похоже, и не пахнет.
Едва только минотавр, полное имя которого мне теперь было известно, остался один, как я постарался поближе познакомиться с его внутренним миром.
Знакомство, скажем прямо, оказалось кратким. Мне хватило пары секунд на то, чтобы сначала насторожиться, потом испугаться и в конечном итоге ужаснуться.
Капитан Эрнандо де Соте, законный сын своих родителей, находился на грани сумасшествия, причем сумасшествия буйного. Его разум висел на волоске, готовом оборваться в любое мгновение.
Что же это такое нужно совершить над собой, чтобы дойти до подобного состояния? Удавить собственную мать, выпить кровь из живого младенца, предать ближайших товарищей, преступить все божьи заповеди? Ох, не знаю. Но во всяком случае нужно быть с ним поосторожней. Это не разумное существо, а пороховая бочка, в которую уже вставлен тлеющий фитиль.
Выпив кружку сырой воды, Эрнандо де Соте начал медленно одеваться. Все движения его были машинальны, а в голове царил полный сумбур.
Затянув ремни доспехов, нахлобучив на голову стальной шлем и перекинув через плечо перевязь шпаги, он громко крикнул:
— Эй, часовые! Немедленно вызвать сюда Диего де Альмагро.
Спустя некоторое время в палатку вошел минотавр, на лице которого не хватало некоторых деталей — глаза, уха и кончика носа. На его плечи поверх кожаного камзола был накинут теплый плащ местной выделки. Хотя солнце стояло в самом зените, температура воздуха была отнюдь не полуденная. Как-никак сказывалось высокогорье.
— Ты звал меня, капитан? — осведомился вошедший. — Разве есть какие-нибудь новости?
— У меня нет, — ответил Эрнандо де Соте. — А какие новости у тебя, мой старый друг?
— Плохие, капитан. Солдаты ропщут. Съестные припасы заканчиваются, порох тоже, а обещанного золота нет и в помине.
— Солдаты привыкли терпеть лишения. Сами бы они роптать не стали. Их кто-то мутит. Скорее всего это братья Писарро.
— В общем хоре недовольных их голоса звучат громче всех, — согласился Диего де Альмагро.
— Прикажи казнить мерзавцев! — Эрнандо де Соте схватился за рукоять шпаги. — Всех четверых, и немедленно.
— Боюсь, что это приведет к открытому бунту. У братьев Писарро немало сторонников.
— Вот как! А если бунт все же случится, на чьей стороне будешь ты?
— На твоей, капитан. Но это не означает, что я одобряю все твои поступки. Зачем, спрашивается, ты водишь шашни с этой дикаркой?
— С Росетой? Видишь ли, прежде она была близка с королем Атаульпа, которого родной брат Уаскар недавно лишил жизни и власти. За ней стоит многочисленная и влиятельная родня. Ее дядя пообещал привести нам на подмогу десять тысяч воинов.
— У короля Уаскара их семьдесят тысяч.
— В Мексике дюжина всадников смогла обратить в бегство целую армию.
— В Мексике с нами был Кортес, — Диего де Альмагро отвел свой единственный глаз в сторону.
— Хочешь сказать, что я не гожусь Кортесу даже в оруженосцы? — Эрнандо де Соте вновь схватился за шпагу. Слова вылетали у него как бы сами по себе, без участия разума.
— Кортес был осторожен, но если надо — всегда действовал решительно. А ты уже месяц водишь нас по этой каменной пустыне. Хотя всем известно, что король Уаскар покинул свою столицу и сейчас находится всего в полусотне миль отсюда. Ты ждешь, чтобы он первым напал на нас?
— Не смей меня учить, Диего де Альмагро! Пока еще здесь командую я. Сражение произойдет сегодня вечером… В крайнем случае, завтра утром. И тогда вы все убедитесь в моей правоте. Каждый солдат получит столько золота, что не сможет удержать его в руках.
— Хотелось бы в это верить… Но если случится обратное, мы выберем другого предводителя. Хотя бы того же Франсиско, старшего из братьев Писарро. Предупреждаю тебя об этом заранее.
— Ступай прочь, Диего де Альмагро. Мне тягостно говорить с тобой.
Я— то уйду, но ты, капитан, не забудь обуться. Не ровен час нагрянут враги, а ты без сапог…
— Когда тяжкие шаги Диего де Альмагро затихли вдали, безумец вновь воззвал к часовым:
— Эй, вы, лежебоки! Пусть кто-нибудь войдет сюда.
Солдат, ввалившийся в палатку, был немолод, а доспехи вообще имел дедовские — тусклые, измятые, много раз клепанные, хранившие на себе и следы чужих мечей, и ржавчины. Столь же ветхой была и вся остальная его одежда.
— Как тебя зовут? — спросил Эрнандо де Соте, хотя еще мгновение назад хотел задать совсем другой вопрос.
— Алонсо де Молино, капитан, — браво доложил солдат.
— Де Молино… Громкое имя. Твои предки, кажется, отличились в войнах с маврами?
— Может быть. Соседи что-то такое рассказывали. Но одним только громким именем звонкую монету не заработаешь. Род де Молино давно впал в нищету. Потому я и отправился в этот поход.
— Ты не видел моих сапог, Алонсо? — Да вон же они, стоят рядом с вами. — Помоги мне обуться.
— А денежку не подарите? — лукаво прищурился солдат.
— Сразу после победы.
— Эх, давно мы уже эти обещания слышим…
Когда с процедурой обувания было покончено и солдат собрался уходить, Эрнандо де Соте придержал его за рукав.
— Какую часть добычи ты должен получить при дележке сокровищ короля Уаскара?
— Как и все простые солдаты. Четыре тысячи песо золотом и семьдесят марок серебром.
— Хочешь, я увеличу твою долю вдвое?
— Кто же от этого откажется. А что для этого нужно сделать?
— Сначала зарядить мушкет. И держать его все время наготове. А потом выстрелить в того, на кого я укажу.
— В Диего де Альмагро?
— Почему ты так решил? — тупо удивился Эрнандо де Соте.
— Да все говорят, что между вами змея проползла.
— Сплетни! Нас с ним водой не разольешь… Так ты принимаешь мое предложение?
— От такого предложения только дурак откажется. Жаль, мушкета у меня нет. Утопил на переправе, когда лодка перевернулась. Вот все мое оружие, — он погладил эфес шпаги, конец которой волочился по земле, как хвост павиана.
— Возьми пока мой мушкет. Но смотри, не подведи. Я добро помню, а зло не прощаю.
Это уж как водится, — солдат легко вскинул к плечу приклад тяжелого мушкета и прицелился в золотое индейское блюдо (подарок любвеобильной Росеты-Чуики), прислоненное к стенке палатки.
Часовой удалился, и Эрнандо де Соте вновь остался без дела. А заняться чем-то ему очень хотелось. Ну прямо руки чесались.
Присев на корточки, он стал перебирать в уме все занятия, при помощи которых можно было скоротать время до вечера.
Вариантов было немного.
Первый — расправиться с ненавистными братьями Писарро. Но те так просто в руки не дадутся. Возни будет много, а шума — еще больше.
Второй — наконец-то покончить с отцом Вельверде, чересчур возомнившим о себе в последнее время. Говорят, что под плащом он всегда носит кольчугу. Значит, бить надо в голову. А еще лучше — зайти сзади. И по затылку его, по затылку, да так, чтобы мозги разлетелись по всей палатке!
Если такие мысли посещали Эрнандо де Соте уже сейчас, в преддверии нервного срыва, то можно представить, что будет потом, когда враз и навсегда откажут все внутренние тормоза.
Перспектива такая, что мороз по коже продирает. Море крови и горы трупов. Сначала повальное истребление подданных короля Уаскара, без разбора пола, возраста и чина. Потом — казнь союзников. На закуску останутся бывшие друзья и сподвижники. Финал известен заранее — сокровища, трон, рабы, недолгое, но бурное царствование, конец которому положит дворцовый заговор или вторжение какого-нибудь очередного авантюриста.
Нет, уж коль я оказался здесь, такого допустить нельзя. Если минотавров не удалось приструнить в Старом Свете, то надо попытаться сделать это в Новом.
Сейчас я укрощу это безумное чудовище, именуемое Эрнандо де Соте, и в одиночку отправлюсь на встречу с королем Уаскаром. Надеюсь, мы договоримся. Первым делом я втолкую ему, что лошади и мушкеты не являются абсолютным оружием, от которого нет никакого спасения, и что закованные в железо быкочеловеки уязвимы в той же мере, что и почти голые индейцы.
Затем мы совместными усилиями изгоним из страны кучку чужеземных завоевателей, создадим регулярную армию, наладим производство ружей, даже если придется целиком делать их из золота, организуем береговую оборону и построим из бальсового дерева мореходные плоты, которые будут патрулировать воды Тихого океана.