Далее, если вести речь об иммигрантах, получивших гражданство и, следовательно, политические права, то встает другая проблема. Поскольку их образ жизни, мировоззрение, интересы могут серьезно отличаться от доминирующих в принимающих обществах, то весьма вероятно, что использование ими демократических процедур для реализации своих предпочтений может привести к изменениям в политике как на государственном, так и на местном уровне. Исследователи констатируют, что транснациональные интересы новых граждан вынуждают правительства включать в повестку дня новые вопросы, мобилизовывать новые группы электората, по-иному формулировать понимание интересов граждан, что приводит порой и к государственным преобразованиям.[126] Как на такие изменения будут реагировать коренные жители, и в какой мере потенциальные конфликты могут быть решены мирными средствами, в рамках демократических процедур? Практически общепринятым является утверждение, что транснационализм может привести к утрате значимости национальных идентичностей, принадлежности, лояльности к различным группам, что, в свою очередь, приведет к эрозии централизованной структуры государств, создаст угрозу для их целостности.[127] Одна из кризисных тенденций заключается в том, что государство не справляется с классической задачей социальной интеграции по причине ориентации людей на все более устойчивые транснациональные структуры.
При этом без оговорок признается, что не существует альтернативы демократическому решению подобных проблем, а следовательно, необходимо создать такой способ разработки и принятия решений на местном и национальном уровне, который бы учитывал интересы и предпочтения мигрантов, принадлежащих к разным культурам, и предполагал их политическое участие. В определенной мере подходом к решению проблемы стали теория и практика мультикультурализма или «мультинациональной демократии», которые, по словам известного французского социолога А. Турена, «могут принимать во внимание существующую самобытность и способствовать обмену между культурами, которые хотя и имеют различное происхождение, но в современных условиях подвержены изменению структуры и новой интерпретации».[128] Однако сложившаяся сейчас в странах Запада ситуация весьма далека от такого демократического идеала.
Как уже отмечено выше, в качестве альтернативы доктрине культурной ассимиляции в Канаде, а затем в Австралии и США появилась концепция мультикультурализма, признающая как индивидуальные права граждан, так и право этнических и иных сообществ на сохранение и поддержание особой культурной идентичности. «В самом общем плане мультикультурализм можно рассматривать как политическую идеологию и как социальную практику, организующую и поддерживающую общее для национального государства пространство политической и социальной коммуникации. Причем это приемлемая для западной демократии модель регулирования, опирающаяся на признание права личности и группы на поддержание собственной идентичности и на толерантность в публичной сфере».[129]
В рамках современного либерализма идея разнообразия культурных идентичностей в современном обществе нашла выражение в концепции «мультинациональной демократии». Поскольку либеральные демократические системы становятся все более сложными с точки зрения культурной идентичности граждан, отмечает Чарльз Тейлор, постольку легитимность политических систем все в большей степени зависит от решения проблемы поддержания определенного уровня социального единства и гомогенности. Без этой фундаментальной предпосылки, считает Тейлор, не может быть ни участия граждан в демократических процедурах, ни системы признания равноправия личностей, ни неотъемлемого права граждан на достойное существование в таком обществе. Ключ к решению этой проблемы может быть найден в том, чтобы демократическая власть проводила политику создания хотя бы видимости общности целей, однако в то же время признавала и принимала неизбежное многообразие культур.
Однако в результате возникает необходимость практического поиска ответа на следующие важные вопросы:
• Какова взаимосвязь социальной справедливости и политической стабильности?
• Как преодолеть противоречия между нормативными требованиями признания прав носителей различных культурных, в том числе этнических, идентичностей и формами согласования их интересов и разрешения конфликтов между ними?
• Каким способом преодолеть разрыв между нормативными и институциональными характеристиками различных видов урегулирования разногласий и способов управления конфликтами?[130]
• Как преодолеть противоречие между принципом равенства индивидов, лежащим в основе либеральной системы гражданства, и принципом равенства групп, постулируемым представителями мультикультурализма?
В связи с этим следует учитывать принципиальные отличия между контекстами, в которых ставится и обсуждается проблема культурного многообразия и, следовательно, две основные формы идеологии и политики мультикультурализма. Возникновение и развитие первой из них связано с Австралией, Канадой, США, где население формировалось и во многом формируется сегодня за счет иммиграции. Возникновение другой связано с экономически развитыми западноевропейскими национальными государствами, которые еще совсем недавно (по историческим меркам) были метрополиями, центрами огромных колониальных империй и пережили их распад. Поэтому для Европы мультикультурализм – идеология и политика, во многом заимствованные, своеобразно понимаемые, что обусловлено историей и спецификой политических культур этих стран, и в известной мере чуждые. Для европейцев мультикультурализм – это прежде всего иностранный рецепт разрешения проблемы, возникшей совсем недавно, – интеграции культурно разнородных иммигрантских меньшинств, отмечает британский исследователь Т. Модуд.[131] Как уже отмечалось, мультикультурализм нигде не существует в чистом виде. Везде мультикультурные практики практически неизбежно в той или иной степени сочетаются с эпизодами ассимиляции или сегрегации представителей иных этнических сообществ. Известный немецкий политический философ Ю. Хабермас пишет в связи с этим: «В отличие от Америки европейские нации относительно гомогенны. В их истории почти не встретить преданий о принятии чужаков или ассимиляции иммигрантов. Поэтому пришествие в Европу множества людей иного цвета кожи, иных традиций, иной веры вызывает серьезные опасения, тем паче что происходит оно на фоне распада европейских государств. Здесь политика мультикультурализма обусловлена, во-первых, массовой иммиграцией нескольких последних десятилетий и комплексом проблем, ею вызванных, во-вторых, активизацией региональных этнокультурных и этнополитических движений, стимулируемых процессами как глобализации, так и европейской интеграции; сегодня мы живем в плюралистических обществах, которые все более отходят от формата национального государства, основанного на культурной однородности населения».[132] Как полагает Хабермас, на данный момент единственной альтернативой политике полной ассимиляции или этнических чисток является путь к мультикультурному обществу, хотя он же отмечает противоречивость идеи мультикультурализма. Ее приверженцы одновременно требуют фактического равенства групп, принадлежащих к различным системам идентичности, и предоставления прав на культурные различия. Следуя логике мультикультурализма, для достижения общественного согласия индивиды должны идти на компромисс, отказываясь от своих идеалов и соглашаясь с мнениями сограждан, часто придерживающихся диаметрально противоположных взглядов. Так, по мнению Хабермаса, идея перекрывающего консенсуса Дж. Ролза представляет собой интеллектуальную конструкцию, которая «исходит из двух, и только из двух перспектив: каждый гражданин соединяет в себе перспективу участника и перспективу наблюдателя <…> Однако, приняв объективирующую установку наблюдателя, граждане не могут вновь проникнуть в другие картины мира и воспроизвести их истинное содержание в соответствующей внутренней перспективе. Поскольку они загнаны в рамки дискурса, констатирующего факты, им запрещено занимать какую бы то ни было позицию по отношению к тому, что верующие или убежденные участники в перспективе первого лица считают, так или иначе, истинным, правильным и ценным».[133] В противовес данной идее немецкий политический философ предлагает консенсус, достижение которого возможно в ходе длительных общественных дебатов и целью которого является достижение социальной справедливости путем создания и признания универсальной правовой основы общества. В интерпретации Ю. Хабермаса мультикультурализм – это «особая форма интегративной идеологии, посредством которой полиэтничные, поликультурные национальные сообщества реализуют стратегии социального согласия и стабильности на принципах равноправного сосуществования различных форм культурной жизни».[134] Таким образом, совершенствование механизмов признания культурных различий связано с дальнейшим развитием практик гражданского участия, сочетанием принципов процедурной и делиберативной демократии, согласованием либерального и республиканского понимания статуса гражданина национального государства в процессе постоянных переговоров и корректировки норм и практик реализации прав гражданина.[135]
Сравнивая американскую практику и политику западноевропейцев, некоторые исследователи противопоставляют их как примеры негативного (США) и позитивного (Европа) мультикультурализма. Позитивный характер европейского варианта мультикультурализма связывают с тем, что провозглашаемое единство континента основывается на динамическом равновесии культурных, политических и территориальных факторов.
Несмотря на то что страны Европейского союза (ЕС) расположены в относительной близости от явно перенаселенных и политически нестабильных регионов (Северной Африки и Ближнего Востока), а разрыв в доходах населения стран Европы, с одной стороны, и Марокко, Туниса или Турции – с другой, гораздо масштабнее разрыва между США и Мексикой,[136] в странах ЕС проблема формирования мультиэтнических и мультикультурных сообществ, казалось бы, не столь остра, как в США и Канаде. Хотя общая численность иммигрантов, прибывших в 15 наиболее развитых стран ЕС, а также в Норвегию, Исландию, Лихтенштейн и Швейцарию, только за 10 лет почти удвоилась (с 7,8 млн человек в 1985 г. до 14,7 млн в 1995 г.), их доля в общем населении и сегодня остается не слишком высокой – около 3,8 % (более 18,0 млн), существенно варьируя в зависимости от той ли иной страны: от 1,8 % в Испании и Португалии, 2,1 % в Италии, до 8,9 % в Германии, 9,1 % в Австрии, до 10,0 % в Швеции и Франции. В то же время, по прогнозам профессора Университета Пенсильвании Ф. Дженкинса, к 2100 г. мусульмане будут составлять 25,0 % населения стран ЕС, а его коллега из Принстонского университета Б. Льюис уверен, что если нынешняя тенденция сохранится, то эта цифра перевалит за 50,0 %. «Данные по миграции и демографии не оставляют в этом сомнений», – утверждает Льюис.[137]
В отличие от классических принимающих стран (США (12,4 %), Канады и Австралии (24,5 %)), история которых определялась потоками иммигрантов и которые уже в силу своей величины могут позволить себе «роскошь» сосуществования своеобразных этнических и расовых диаспор, европейские государства жизненно заинтересованы в культурно-политической интеграции проживающих в них иностранцев, особенно если таковые имеют статус их граждан. «Наличие “параллельных обществ” – реальная опасность для западноевропейских демократий, особенно перед лицом новых (глобальных) угроз…».[138]
Это тем более верно в силу того, что массовая иммиграция имеет ярко выраженную тенденцию к росту несмотря на проведение практически всеми государствами Западной Европы жестко ограничительной иммиграционной политики. В конце 1990-х гг. миграционный приток в ЕС стал составлять 2 млн человек ежегодно. Даже в Италии, Испании, Португалии, Ирландии, которые ранее сами были основными поставщиками иммигрантов, сложились большие сообщества иммигрантов, в основном из неевропейских стран. В 2000 г. Великобритания приняла 185 тыс. иммигрантов – это рекордный показатель. В тот же период на территорию стран ЕС проникло не менее 500 тыс. нелегальных иммигрантов – в десять раз больше, чем в 1993 г.[139]
Согласно оценкам отдела народонаселения ООН, приведенным во «Всемирных демографических прогнозах» (оценка на 2000 г.), в ближайшие 50 лет численность населения всех европейских стран, за исключением Албании, Ирландии, Исландии и Люксембурга, начнет сокращаться. В целом, к 2050 г. численность населения Европы уменьшится на 124 млн человек по отношению к показанию 2000 г. и составит 603 млн вместо прежних 727 млн. Что касается стран «ядра» ЕС, то их население сократится на 37 млн: с 376 до 339 млн. Если говорить о наиболее крупных странах, то, по прогнозам, население Италии уменьшится на 25 %, Германии – на 14 %, Великобритании – на 1 %. Франция – одно из редких исключений, здесь прогнозируется прирост населения с 59 до 62 млн (4 %).[140] Для того чтобы сохранить демографическое равновесие в европейских странах, где население не только уменьшается, но и неуклонно стареет, необходимо изменить в сторону повышения:
• пенсионный возраст;
• уровень занятости населения;
• уровни, виды и характер отчислений в пенсионные фонды и системы медицинского обслуживания пожилых людей, а также выплаты, осуществляемые этими системами.
Кроме того, необходимо сделать более эффективными программы, имеющие отношение к регулированию международной, прежде всего замещающей, миграции.[141]
Таким образом, европейские страны вынужденно превращаются в иммигрантские государства, и при всей неоднозначности последствия политики мультикультурализма тот или иной ее вариант является практически неизбежным для них. «Государство не может рассчитывать на превращение мигрантов в полноправных членов общества, если не признает за ними – хотя бы отчасти – права на различие», – резонно отмечает российский исследователь В. С. Малахов.[142] Однако сейчас в европейских странах значительна масса потенциальных граждан, не готовых к участию в управлении государством, не понимающих сути института гражданства и не требующих реализации своих индивидуальных политических прав. Возникает острая проблема обеспечения лояльности и соблюдения потенциальными и состоявшимися новыми гражданами минимальных требований либерально-демократической системы.
В то же время нет полной уверенности в том, что к признанию права на различие и к мирному сосуществованию различных культурных идентичностей готовы как политические элиты, так и большая часть населения стран Европы. «В массовом сознании и в мышлении политических элит европейских стран бытуют традиционные представления о национальном государстве как результате самовыражения некоей культурной субстанции и, соответственно, отношение к миграции как к “неизбежному злу”».[143]
Отдельно следует заметить, что в конце ХХ – начале XXI в. иммиграция в Европу достаточно четко разделяется на две части: реиммиграцию европейцев из заморских колоний и приток трудовых иммигрантов и беженцев из пограничных с Европой стран.
Реиммиграция на историческую родину европейцев, родившихся и живших в заморских колониях, в период распада колониальных империй в результате бегства или насильственного переселения. Так, во Францию после окончания войны в Алжире только в 1962 г. прибыло более 900 тыс. репатриантов; в 1974–1976 гг., после предоставления независимости заморским территориям в Португалию из Мозамбика и Анголы переехало 600 тыс. человек, что увеличило население страны на одну десятую, и др.[144] В целом европейские метрополии смогли достаточно успешно пережить этот непростой период. Однако имели место и негативные последствия. Так, в Великобритании, для граждан которой прежде было характерно ощущение принадлежности к имперской метрополии, произошла трансформация британской идентичности, которая стала интенсивно дробиться на английскую, шотландскую, валлийскую составляющие. Признаками такой трансформации стало и нарастание враждебности к иностранцам, особенно к выходцам из бывших британских колоний, появление в стране националистических и расистских настроений.
В то же время, как показывает опыт, успешная адаптация репатриантов оказалась возможной только в результате оказания им значительной экономической помощи со стороны государства. Так, во Франции программа помощи репатриантам, так называемым черноногим, включала в себя ежемесячное пособие, выплачиваемое в течение года, существенные единовременные выплаты для решения жилищных проблем. Кроме того, репатрианты получили преимущества при трудоустройстве на рабочие места, финансируемые государством. Однако не все репатрианты сумели адаптироваться к казавшейся родственной этнокультурной среде. В результате даже потомки «черноногих» сегодня в массе своей придерживаются ультраправых политических взглядов и поддерживают антииммигрантскую партию «Национальный фронт» Ж.-М. Ле Пэна.[145] Похожие программы действовали во всех западноевропейских странах, столкнувшихся с этой проблемой.
Приток трудовых иммигрантов и беженцев из близких к Европе малоразвитых стран в период экономического бума 1960-х гг. Так, среди десяти национальных групп, «поставлявших» наибольшее число иммигрантов в страны Европейского союза в 1996 г., неевропейскими по своему происхождению были лишь турки; первые три строчки в этом списке занимали репатриирующиеся немцы, лица британского происхождения и выходцы из стран бывшего Советского Союза. Иммигранты из стран Северной Африки, которые наиболее серьезно отличаются от европейцев по религии и менталитету, не превышали 0,65 % общего населения стран ЕС.[146] На рубеже веков в ЕС насчитывалось примерно 20 млн иностранцев, среди которых 6 млн были выходцами из других европейских государств, 4–5 млн прибыли из Турции и стран, ранее входивших в состав Югославии, 3–4 млн – из государств Магриба и Африки, 1 млн – из азиатских стран.[147] Однако следует заметить, что сегодня выходцы из африканских и азиатских стран составляют ядро столь же массовой нелегальной иммиграции в Европу (по оценкам, это 10–15 % живущих в Европе иммигрантов). При этом бо́льшая часть французских мусульман – это выходцы из стран Магриба. В Германии, Австрии и Дании мусульманское сообщество в основном представлено иммигрантами из Турции и их потомками. Британские мусульмане – преимущественно выходцы из Британской Индии (Индии, Пакистана и Бангладеша).[148]