– Мир – опасное и ненадежное место, ваше величество, – проговорил я. – Здесь невозможно оказаться слишком бдительным.
– Ты прав. – Слова моей собеседницы сопровождала полная понимания улыбка. – А теперь ты боишься того, что я вновь отправлю тебя в самую гущу его худших опасностей. Это заметно. Но я никогда не нарушаю данных обещаний, мой добрый Мэтью. Я приготовила для тебя дело, которое не имеет ничего общего с политикой.
Я склонил голову:
– Вы видите меня насквозь. Даже не знаю, что сказать.
– Тогда не говори ничего. Кстати, как обстоят твои дела?
– Вполне неплохо.
– Находишь ли ты сейчас какое-то время для занятий живописью?
Я покачал головой:
– В прошлом году случалось, но теперь… – Немного помолчав, я добавил: – Слишком многие заинтересованы в моих услугах.
– Я вижу след забот на твоем лице. – Карие глаза королевы были столь же проницательны, как и взгляд Елизаветы.
– Это всего лишь те морщины, что приходят с возрастом. Впрочем, над вашим лицом он не властен, ваше величество.
– Если у тебя когда-либо возникнут сложности, то я помогу тебе всем, чем возможно: тебе известно об этом.
– Меня тревожит одно небольшое личное дело…
– Сердечное, насколько можно понять?
Я посмотрел на сидевших возле окна дам, осознавая, что королева говорит достаточно громко для того, чтобы они могли ее слышать. Ни у одной из них не будет основания донести, что Екатерина Парр имела приватный разговор с неприятным королю человеком.
– Нет, ваше величество, – ответил я. – Дело не в этом.
Королева кивнула, на мгновение в задумчивости нахмурилась, а затем спросила:
– Мэтью, тебе случалось иметь дела с Сиротским судом?
Я с удивлением посмотрел на нее:
– Нет, ваше величество.
Суд по делам опеки был учрежден королем несколько лет назад, для управления делами состоятельных сирот, подпадавших под его юрисдикцию. Не было судебной палаты более продажной и более далекой от всякого правосудия. Именно там должны находиться документы, удостоверяющие безумие Эллен, ибо опека короля распространялась и на безумцев.
– Ну, неважно. Дело, которое я хочу поручить тебе, в первую очередь требует честного человека, a тебе известно, каковы адвокаты, специализирующиеся на опеке. – Ее величество наклонилась вперед. – Возьмешься ли ты за такое дело? Ради меня? Мне хотелось, чтобы им занялся ты, а не мастер Уорнер, потому что у тебя больше опыта в ведении дел простых людей.
– Мне придется освежить в памяти принятые там процедуры. Но, впрочем, да, возьмусь.
Екатерина кивнула:
– Спасибо. Ты должен знать еще одну вещь, прежде чем я приглашу твоего нового клиента. Мастер Уорнер говорил мне, что при рассмотрении дел по опеке адвокатам приходится путешествовать в те края, где живут юные подопечные, чтобы собрать заявления.
– Показания. Это можно сказать о любом суде, ваше величество.
– Мальчик, о котором пойдет речь, живет в Хэмпшире возле Портсмута.
Я подумал, что дорога туда из Лондона проходит через Западный Сассекс, родные края Эллен.
Чуточку помедлив, королева продолжила, старательно подбирая слова:
– Окрестности Портсмута в ближайшие несколько недель могут оказаться не самым безопасным местом для путешествия.
– Из-за французов? Говорят, что они могут высадиться где угодно.
– У нас есть свои шпионы во Франции, и они утверждают, что высадка будет произведена в Портсмуте. Скорее всего, хотя полной уверенности в этом нет. Я не хочу поручать тебе это дело, заранее не предупредив об этом, ибо мастер Уорнер говорит, что показания потребуются обязательно.
Я посмотрел на королеву, ощущая, насколько сильно она хочет, чтобы именно я взялся за это дело. И если мне удастся проехать через Рольфсвуд…
– Я сделаю это, – сказал я Екатерине.
– Спасибо. – Благодарно улыбнувшись мне, она обратилась к дамам: – Джейн, будьте любезны пригласить мистрис Кафхилл. – Итак, – снова негромко обратилась ее величество ко мне, – Бесс Кафхилл, встреча с которой тебе сейчас предстоит, была моей служанкой в прежние времена, когда я еще являлась леди Латимер. Она ведала одним из наших поместий сперва на севере, а потом в Лондоне. Эта добрая и верная женщина недавно претерпела огромную утрату. Будь с ней помягче. Если кто-то и заслуживает справедливости, так это Бесс.
Камеристка вернулась в обществе женщины, которую я видел в приемном покое. Невысокая и хрупкая на вид, она шла нервными шагами, крепко стиснув вместе руки.
– Иди сюда, добрая Бесс, – произнесла королева приветственным тоном. – Это мастер Шардлейк, сержант закона. Джейн, принесите сюда кресло. И сержанту Шардлейку тоже.
Мистрис Кафхилл опустилась в мягкое кресло, а я уселся напротив нее. Она обратила ко мне пристальный взгляд своих чистых серо-голубых глаз, блестящих на морщинистом и несчастном лице, и нахмурилась на секунду, быть может, заметив, что имеет дело с горбуном. Потом женщина перевела взгляд на королеву, и глаза ее смягчились при виде собачки.
– Его зовут Риг, Бесс, – проговорила Екатерина. – Правда, красавчик? Погладь-ка его!
Неуверенным движением Кафхилл протянула вперед руку и прикоснулась к животному. Песик немедленно завилял плоским хвостом.
– Бесс всегда любила собак, – обратилась ко мне королева, и я понял, что она придержала при себе Рига для того, чтобы помочь расслабиться своей старой служанке.
– А теперь, Бесс, – продолжила королева, – расскажи сержанту Шардлейку все, что знаешь. И не бойся. Он будет твоим верным другом. Рассказывай ему так, как рассказывала мне.
Откинувшись назад, пожилая дама посмотрела на меня с тревогой.
– Я – вдова, сэр, – начала она негромким голосом. – У меня был сын Майкл, прекрасный и добрый мальчик.
Глаза ее наполнились слезами, однако она решительно смахнула их и продолжила:
– Он был умным и, благодаря милости леди Латимер – прошу прощения, благодаря доброте королевы – был принят в Кембридж. – В голосе ее прозвучала гордость. – Закончив учение, Майкл вернулся в Лондон и получил место наставника в семействе торговцев по фамилии Кертис. В добром доме у Болотных ворот.
– Вы должны были гордиться, – заметил я.
– Я и гордилась, сэр.
– Когда это было?
– Семь лет назад. Майкл был счастлив на своем месте. Мастер Кертис и его жена оказались добрыми людьми. Они торговали тканями. И помимо своего лондонского дома купили небольшой лес, принадлежавший крохотному монастырьку в Хэмпшире, в сельской местности к северу от Портсмута. Как раз в ту пору, когда закрывались все монастыри.
– Я отлично все это помню.
– Майкл сказал, что монахини жили в роскоши на деньги от продажи леса. – Старая служанка нахмурилась и покачала головой. – Эти монахи и монахини были скверными людьми, как известно королеве.
Итак, Бесс Кафхилл очевидным образом принадлежит к числу реформаторов.
– Расскажи мастеру Шардлейку о детях, – напомнила Екатерина.
– У Кертисов было двое детей, Хью и Эмма. Девочке, как мне кажется, тогда было лет двенадцать, Хью был на год младше. Однажды Майкл привез их ко мне, а еще я встречалась с ними, когда посещала его. – Бесс ласково улыбнулась. – Такие приятные дети, мальчик и девочка. Оба высокие, светло-каштановые головки, спокойные и милые. Отец их был добрым реформатором, человеком нового мышления. Он научил и Эмму, и Хью латыни и греческому языку, как и спортивному времяпровождению. Мой сын знал толк в стрельбе из лука и обучал ей детей.
– Ваш сын любил их?
– Как своих собственных. Вы знаете, бывает, что в богатых домах испорченные дети могут превратить в ад жизнь своих учителей, однако Хью и Эмма обожали учиться. Во всяком случае, Майкл даже считал их слишком серьезными, но родители поощряли такое усердие: они хотели, чтобы дети выросли богопослушными людьми. Мой сын полагал, что мастер Кертис и его жена слишком близки со своими детьми. Однако они слишком любили ребят. И тут… – Бесс вдруг умолкла, уставившись на собственные колени.
– Что же случилось? – спросил я негромко.
Когда она вновь посмотрела на меня, горе сделало ее глаза пустыми:
– На второе лето, когда Майкл был с ними в Лондоне, началось чумное поветрие. Семейство решило отправиться в Хэмпшир, в собственное поместье. Ехали они с друзьями, другим семейством, которое приобрело здания старого монастыря и остаток земель. С семейством Хоббеев.
Имя это она едва ли не выплюнула.
– И кем же они были? – Спросил я.
– Николас Хоббей также торговал тканями. Он перестроил монастырь в жилой дом, и семья мастера Кертиса намеревалась погостить у них. Майкл также собирался в Хэмпшир. Они уже паковали вещи в дорогу, когда мастер Кертис нашел у себя бубоны под мышкой. Едва его уложили в постель, как свалилась и его жена. Через день оба были мертвы. Как и их управляющий, тоже очень хороший человек.
Имя это она едва ли не выплюнула.
– И кем же они были? – Спросил я.
– Николас Хоббей также торговал тканями. Он перестроил монастырь в жилой дом, и семья мастера Кертиса намеревалась погостить у них. Майкл также собирался в Хэмпшир. Они уже паковали вещи в дорогу, когда мастер Кертис нашел у себя бубоны под мышкой. Едва его уложили в постель, как свалилась и его жена. Через день оба были мертвы. Как и их управляющий, тоже очень хороший человек.
Она тяжело вздохнула:
– Ну, да вы знаете, как это происходит.
– Да. – Так случается не только с чумным поветрием, но со всякой болезнью, рожденной злыми гуморами Лондона. Я вспомнил о Джоан.
– Майкл и дети уцелели. Хью и Эмма были раздавлены горем и в слезах искали утешения друг у друга. Мой мальчик уже не знал, что с ними станет: близких родственников у детей не было. – Мистрис Кафхилл стиснула зубы. – И тут явился Николас Хоббей. Если бы не эта семейка, мой сын был бы до сих пор жив!
Она посмотрела на меня полными внезапной ярости глазами.
– Вы сами когда-либо встречались с мастером Хоббеем? – уточнил я у нее.
– Нет. Я знаю лишь то, что рассказывал мне Майкл. Он сказал, что сначала мастер Кертис намеревался купить монастырь со всеми землями в качестве капиталовложения, однако в итоге решил, что не может позволить себе этого. Мастера Хоббея он знал по гильдии торговцев тканями. Николас несколько раз приходил к обеду, чтобы обсудить разделение земель между их семьями, к чему в итоге они и пришли, причем Хоббей приобрел меньшую часть леса и здания монастыря, который намеревался превратить в свой загородный дом. Мастер Кертис взял себе более обширную часть леса. За все это время Николас подружился с мастером и мистрис Кертис. Он показался Майклу человеком, придерживающимся реформистских взглядов в обществе богобоязненных людей, который, однако, с папистом будет вести торговые переговоры, перебирая четки. A о жене его, мистрис Абигайль, мой сын просто сказал, что она безумна.
Снова безумие!
– И в чем это проявлялось? – поинтересовался я.
Моя старая собеседница покачала головой:
– Не знаю. Майкл не любил говорить со мной о подобных вещах. – Помедлив, она продолжила: – Мастер и мистрис Кертис умерли слишком быстро и потому не успели составить завещание. Вот почему все сделалось таким неопределенным. Однако уже вскоре после их смерти мастер Хоббей явился с адвокатом и сказал моему сыну, что будущее детей устроено.
– Вам известно имя адвоката?
– Дирик. Винсент Дирик.
– Ты знаешь его? – спросила меня королева.
– Чуть-чуть. Он барристер в Иннер-темпл. И за прошедшие годы не раз представлял в судах интересы лендлордов в Суде по прошениям, выступая моим противником. Хорош в споре, однако может быть излишне агрессивен. Я и не знал, что он также работал в Палате опеки.
– Майкл опасался его, – вставила мистрис Кафхилл. – Вместе с викарием Кертисов мой сын пытался найти их родственников, однако тут мастер Николас заявил, что купил опеку над детьми. Дом Кертисов был назначен к продаже, а Хью и Эмма должны были перебраться в дом Хоббеев на Шу-лейн.
– Это было сделано слишком поспешно, – заметил я.
– Сыграли свою роль деньги, – прокомментировала королева.
– И сколько же там было земли? – задал я еще один вопрос.
– На мой взгляд, около двадцати квадратных миль. Доля детей составляла около двух третей, – ответила Бесс.
Большой участок…
– А вам известно, сколько Хоббей заплатил за опеку? – продолжил я расспросы.
– Как будто бы восемьдесят фунтов.
Дешево, на мой взгляд. Я подумал о том, что, выкупив опеку над Хью и Эммой, Хоббей получил право распоряжаться их долей леса. В Хэмпшире, вблизи Портсмута существовала значительная потребность в корабельном лесе, да и расширяющееся производство железа в Сассекской пуще тоже недалеко и тоже постоянно нуждается в топливе.
Бесс, между тем, продолжала:
– Мастер Хоббей намеревался приставить к детям собственного учителя, однако Хью и Эмма привязались к моему сыну. Дети попросили нового опекуна оставить Майкла, и тот согласился.
Пожилая дама беспомощно всплеснула руками:
– Помимо меня, Кертисы были единственными близкими Майклу людьми. Мой мальчик был полон душевной щедрости: ему следовало бы жениться, однако по какой-то причине он этого не сделал.
Снова взяв себя в руки, она продолжила бесцветным тоном:
– Значит, детей перевезли, a дом, в котором они прожили всю свою жизнь, продали. Надо думать, полученные деньги были переданы в Сиротский суд.
– Да. Он должен был стать доверенным лицом. Итак, мистрис Кафхилл, ваш сын переехал вместе с детьми на Шу-лейн…
– Да. В доме Хоббеев ему не понравилось. Он оказался небольшим и темным. Кроме того, Майкл получил нового ученика. Сына Хоббеев, Дэвида. – Моя собеседница глубоко вздохнула. – Сын говорил мне, что это был избалованный и испорченный ребенок, того же самого возраста, что и Эмма. Глупый и жестокий, он всегда придирался к Хью и Эмме, говорил, что их только терпят в этом доме, что родители не любят так же, как его. Надо думать, не врал. На мой взгляд, мастер Хоббей взял детей, чтобы извлечь выгоду из их земли.
– Но законно ли извлекать доход из земель подопечного? – спросила королева.
– Незаконно. Опекун обязан распоряжаться землями подопечного… содержать их в порядке. Но он не может извлекать из них выгоды. Хотя так бывает отнюдь не всегда. Кроме того, он может распоряжаться замужеством девушки, – добавил я задумчивым тоном.
Бесс опять взяла слово:
– Майкл опасался того, что они захотят выдать Эмму за Дэвида, чтобы ее доля земли перешла к семейству Хоббеев. Эти бедные дети, Хью и Эмма, держались друг друга, ведь у них не было никого на всем свете, кроме друга в лице моего сына. Майкл рассказал мне, что Хью однажды подрался с Дэвидом, когда тот сказал Эмме нечто неподобающее. Ей было всего тринадцать лет. Дэвид был крепким мальчишкой, но Хью побил его. – Она вновь пристально посмотрела на меня. – Я сказала Майклу, что он слишком печется о Хью и Эмме и что он не может заменить им отца и мать. Но тут, – лицо ее вновь померкло, – тут дом Хоббеев посетила оспа.
Королева склонилась вперед и прикоснулась ладонью к руке своей бывшей служанки.
– Заболели все трое детей, – продолжила та каменным тоном. – Майклу было запрещено входить в их комнаты в страхе перед заразой. Ходить за Хью и Эммой было поручено слугам, однако за Дэвидом мать ухаживала сама, рыдая и вопия к Богу о милости к ее мальчику. Я и сама поступила бы так же, если бы речь шла о Майкле. – Помедлив, она полным ярости тоном проговорила: – Дэвид выздоровел без единой оспины! Хью остался жить, однако его взрытое оспинами лицо потеряло прежнюю красоту. A маленькая Эмма умерла.
– Мне очень жаль, – заверил ее я.
– А затем, через несколько дней мастер Хоббей сказал моему сыну, что его жена более не желает жить в Лондоне. Они навсегда уезжают в свой дом в Хэмпшире и в услугах его больше не нуждаются. Майклу даже не удалось снова увидеть Хью – того вместе с Дэвидом все еще держали в карантине. Моему мальчику позволили лишь побывать на похоронах бедной Эммы. Увидев, как ее маленький гробик опустили в землю, Майкл уехал в тот же самый день. Он сказал, что слуги сожгли одежду Эммы в саду, на тот случай, если в них сохранились опасные гуморы болезни.
– Ужасная история, – осторожно проговорил я. – Смерть, жадность… и жертвой их стали дети. Однако, мистрис Кафхилл, ваш сын не мог ничего поделать!
– Я знаю, – проговорила Бесс. – Мастер Хоббей дал Майклу рекомендательное письмо, и тот получил в Лондоне новое место. Он написал Хью, однако получил только официальный ответ Николаса, в котором тот писал, что Хью не ответит, так как они пытаются организовать для мальчика новую жизнь в Хэмпшире. – Голос ее возвысился. – Какая жестокость после всего того, что Майкл сделал для этих детей!
– Действительно так, – согласился я. Тем не менее в позиции Хоббея был определенный смысл. В Лондоне мальчик Хью потерял всю свою семью.
Бесс продолжила прежним невыразительным тоном:
– Миновали годы. И в конце прошлого Майкл получил в Дорсете место преподавателя при детях крупного землевладельца. Однако память о маленьких Кертисах не покидала его. Он часто говорил, что хотел бы узнать, что сталось с Хью.
Нахмурившись, она посмотрела на собственные колени.
Королева вновь взяла слово:
– Продолжай, Бесс, ты должна рассказать все до конца, хотя я знаю, что последняя часть твоего рассказа тяжелее всего.
Посмотрев на меня, пожилая дама заставила себя успокоиться:
– Вернувшись из Дорсета, Майкл направился ко мне в Истер. Он появился в моем доме в ужасном виде, бледный, растерянный, едва ли не умалишенный. Он не стал говорить мне о причине этого, однако через несколько дней вдруг спросил, нет ли у меня знакомых среди адвокатов. «Зачем?» – спросила я его. К моему изумлению, он ответил, что хочет обратиться в Сиротский суд с прошением об изъятии Хью из опеки семьи Хоббеев. – Она глубоко вздохнула. – Я ответила ему, что с адвокатами незнакома, и спросила, почему он решил заняться этим сейчас, по прошествии шести лет. Сын сказал, что дело там такое, что годится не для ушей ни мужчины, ни женщины и подходит только для судейского слуха. Скажу вам, сэр, я начала опасаться за рассудок Майкла. Просто вижу сейчас, как он сидел передо мной в том маленьком домике, которым я владею по доброте королевы. В свете очага его лицо показалось мне изборожденным морщинами… старым. Да, старым, хотя сыну моему еще не исполнилось тридцати лет. Я предложила ему посетить мастера Дирика. Однако мой мальчик с горечью усмехнулся и сказал, что это – последний человек, к которому он хотел бы обратиться.