Посмотрев на меня, пожилая дама заставила себя успокоиться:
– Вернувшись из Дорсета, Майкл направился ко мне в Истер. Он появился в моем доме в ужасном виде, бледный, растерянный, едва ли не умалишенный. Он не стал говорить мне о причине этого, однако через несколько дней вдруг спросил, нет ли у меня знакомых среди адвокатов. «Зачем?» – спросила я его. К моему изумлению, он ответил, что хочет обратиться в Сиротский суд с прошением об изъятии Хью из опеки семьи Хоббеев. – Она глубоко вздохнула. – Я ответила ему, что с адвокатами незнакома, и спросила, почему он решил заняться этим сейчас, по прошествии шести лет. Сын сказал, что дело там такое, что годится не для ушей ни мужчины, ни женщины и подходит только для судейского слуха. Скажу вам, сэр, я начала опасаться за рассудок Майкла. Просто вижу сейчас, как он сидел передо мной в том маленьком домике, которым я владею по доброте королевы. В свете очага его лицо показалось мне изборожденным морщинами… старым. Да, старым, хотя сыну моему еще не исполнилось тридцати лет. Я предложила ему посетить мастера Дирика. Однако мой мальчик с горечью усмехнулся и сказал, что это – последний человек, к которому он хотел бы обратиться.
– Это справедливо. Если Дирик представляет Хоббея в опекунстве, он не может выступить против него по тому же вопросу, – вставил я.
– Но этим дело не ограничилось, сэр. Голос Майкла был полон гнева.
Ощутив воцарившуюся в комнате полную тишину, я посмотрел в сторону окон. Камеристки оставили шитье и слушали столь же внимательно, как и мы с королевой.
– Я подумала, что на пути домой из Дорсета Майкл мог посетить Хью, – стала рассказывать дальше Кафхилл. – Я спросила его об этом впрямую, и он признал, что так оно и было. Он не стал предупреждать о своем приезде, так как Николас мог не принять его. Сын сказал, что по прибытии обнаружил, что там было совершено нечто ужасное. И теперь он намеревался найти адвоката, которому можно довериться, а если он не сможет это сделать, то выступит в суде сам.
– Жаль, что ты не обратилась прямо ко мне, Бесс, – проговорила королева. – А ведь могла бы.
– Ваше величество, я тогда опасалась того, что сын мой теряет рассудок. Я не могла представить себе ничего такого, что могло бы случиться с Хью, приведя Майкла в подобное состояние. Вскоре после этого сын сказал мне, что нашел собственное жилье. Он заявил, что не станет возвращаться в Дорсет. Он…
Тут Бесс, наконец, не выдержала, закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Екатерина, склонившись, прижала ее голову к своей груди.
Когда мистрис Кафхилл, наконец, овладела собой, королева подала ей носовой платок, который та принялась крутить и комкать в руках. Но, в конце концов, она заговорила, низко опустив голову, так что я видел лишь верх ее белого чепца:
– Майкл перебрался куда-то поближе к реке. Он посещал меня почти каждый день и однажды сказал, что сам подал бумаги в Сиротский суд и заплатил положенные деньги. Мне показалось, что сын стал выглядеть получше, но затем, в последующие дни, прежнее напряженное выражение вернулось к нему. И, наконец, он пропал на несколько дней. А потом утром явился местный констебль… – Старая служанка посмотрела на меня пропащими глазами. – И сказал, что моего сына нашли мертвым в его комнате, повешенным на потолочной балке. Он оставил записку… она у меня. Мастер Уорнер сказал, что я должна показать ее вам.
– Можно взглянуть? – попросил я.
Бесс извлекла из платья сложенную бумажку и передала мне дрожащей рукой. Я развернул записку. «Прости меня, мама», – было написано в ней. Я посмотрел на несчастную мать:
– Это почерк самого Майкла?
– Неужели вы думаете, что я не узнаю руку собственного сына?! – рассердилась та. – Он сам написал эти слова, как я и сказала коронеру на расследовании перед судом и перед всеми любопытными.
– Не надо, Бесс, – умиротворяющим тоном произнесла королева. – Мастер Шардлейк вынужден задавать подобные вопросы.
– Я знаю, ваше величество, но мне трудно отвечать на них. – Пожилая женщина посмотрела на меня. – Извините меня, сэр.
– Понимаю вас. Дознание производилось лондонским коронером?
– Да, мастером Грайсом… это жесткий и глупый человек.
Я печально улыбнулся:
– Да, он именно таков.
– Коронер спросил, не казался ли мой сын нездоровым, и я сказала: да, поведение его в последние дни казалось мне странным. Вынесли заключение о самоубийстве. Я не стала ничего говорить о Хэмпшире.
– Почему же? – удивился я.
Подняв голову, Кафхилл вновь посмотрела мне в глаза:
– Потому что я решила изложить свое дело королеве. И теперь по ее доброй милости и прошу правосудия.
С этими словами Бесс откинулась на спинку кресла. И я понял, что под болью этой женщины скрывается сталь.
– Так что же, по вашему мнению, мог обнаружить в Хэмпшире ваш сын такого, что могло заставить его покончить с собой? – спросил осторожно.
– Да упокоит Господь его душу… Не знаю, но полагаю, что нечто ужасное.
Я промолчал, не зная, нуждается ли Бесс в вере в это теперь, когда ее боль успела превратиться в гнев.
– Покажи мастеру Шардлейку вызов в суд, – предложила ее величество.
Бесс выудила из платья большую, в несколько раз сложенную бумагу и передала ее мне. Повестка из Сиротского суда вызывала все стороны, участвующие в деле об опеке над Хью Вильямом Кертисом, предстать перед судом через пять дней – двадцать девятого июня. Повестка была отправлена Майклу Кафхиллу, истцу – о его смерти в суде не знали, – и я отметил, что копия была вручена Винсенту Дирику из Иннер-Темпл. Дата свидетельствовала о том, что это произошло три недели назад.
– Она пришла ко мне только на прошлой неделе, – пояснила мистрис Кафхилл. – Эту бумагу принесли на квартиру моего сына, а затем передали коронеру, который переслал ее мне, как ближайшей родственнице Майкла.
– А вы не видели подлинный экземпляр прошения вашего сына? – спросил я. – Он называется иском от имени короны. Мне необходимо знать, что именно он там писал.
– Нет, сэр. Я знаю лишь то, что уже сказала вам.
Поглядев на Бесс и королеву, я решил действовать прямо:
– Что бы ни было написано в прошении, это слова самого Майкла, основанные на известных ему фактах. Но Майкл мертв, и суд может отказаться заслушивать дело без его присутствия.
– Я ничего не знаю о законе, – сказала моя пожилая собеседница, – мне известно лишь то, что произошло с моим сыном.
– А я не думала, что суды еще заседают; говорили, что из-за войны их распустили пораньше, – вставила королева.
– Сиротский суд и Суд казначейства еще работают, – пояснил я.
Суды, приносящие доход королю, не закроются все лето. И судят в них люди жесткие. Я повернулся к Екатерине:
– Сэр Вильям Паулит возглавляет Сиротский суд. Хотелось бы знать, принимает ли он сам участие в заседаниях или же в связи с войной на него возложены другие обязанности. Он является старшим советником.
– Я спрашивала мастера Уорнера. Сэр Вильям скоро отправится в Портсмут в качестве губернатора, но на следующей неделе он будет участвовать в суде.
– Заставят ли они явиться мастера Хоббея? – спросила Бесс.
– Скорее всего, от его имени на первом слушании будет выступать Дирик. А отношение суда к прошению Майкла будет зависеть от того, что в нем написано и сумеем ли мы найти способных помочь нам свидетелей, – объяснил я ей. – Вы упомянули, что, когда мастер Хоббей обратился в суд за попечительством, Майкл попросил помощи у викария Кертисов.
– Да. Мастера Бротона. Майкл называл его хорошим человеком.
– А не обращался ли к нему Майкл в последние дни?
Мистрис Кафхилл покачала головой:
– Я спросила его об этом. Викарий сказал, что не обращался.
– Еще кто-нибудь знал об этом прошении? – уточнил я. – Быть может, какой-то приятель Майкла?
– В Лондоне он был чужаком. У него не было здесь друзей, кроме меня, – с печалью добавила несчастная мать.
– Можешь ли ты провести расследование? – посмотрела на меня королева. – Возьмешься ли за это дело? От имени Бесс?
Я задумался. Пока я мог видеть здесь только узел сильных эмоциональных связей. Между королевой и Бесс, между Бесс и Майклом, между Майклом и теми детьми. И никаких фактов, никаких свидетельств, а быть может, и никакого дела. Я взглянул на Екатерину. Она хотела, чтобы я помог ее старой служанке. Я подумал о мальчике Хью, оказавшемся в самой середине всей истории…. Это было всего лишь имя для меня, но такое одинокое и беззащитное…
– Да, – ответил я. – Я сделаю все, что от меня зависит.
Глава 4
Я покинул покои королевы через час, располагая запиской самоубийцы, судебной повесткой и договоренностью с мистрис Кафхилл, чтобы та посетила меня ближе к концу недели: тогда я снял бы с нее полные показания.
Роберт Уорнер ожидал меня в приемной. Он провел меня по винтовой лестнице в свой кабинет – тесную комнатку, заставленную полками, полными бумаг и перевязанных розовыми ленточками пергаментов.
– Итак, вы беретесь за это дело, – проговорил он.
Я улыбнулся:
– Не могу же я отказать королеве.
– Я тоже. Она попросила меня написать Джону Сьюстеру, атторнею[19] Сиротского суда. Я бы сказал, что слушание состоится в следующий понедельник, несмотря на то, что Кафхилл мертв. И этого хочет королева в интересах суда. Сьюстер передаст это Вильяму, и это помешает ему отклонить дело. Паулит принадлежит к числу тех людей, которые предпочитают политическую выгоду – он не захочет огорчать ее. – Уорнер серьезно смотрел на меня, покручивая пальцами длинную бороду. – Но дальше этого пойти мы не можем, брат Шардлейк. Я не хочу слишком уж выпячивать связь с ее величеством. Мы не знаем, что именно лежит в основе этого дела. Возможно, и ничего, но если Майкл Кафхилл наткнулся на что-то серьезное, возможно, королеве не стоит публично связывать с этим свое имя.
– Понимаю. – Я уважал Роберта. Он исполнял обязанности атторнея при дворе королевы более двадцати лет – еще со времен Екатерины Арагонской, – и мне было известно о его особой симпатии к Екатерине Парр, которая возникала у всех, кто работал на нее.
– Вам досталось сложное дело, – проговорил он сочувственным тоном. – До слушания осталось всего пять дней, a мы не располагаем ни единым свидетелем помимо мистрис Кафхилл.
– В связи с окончанием судебной сессии я располагаю нужным временем.
Мой коллега неспешно кивнул:
– Суд по делам опеки все еще заседает. Есть подопечные, и есть деньги, которые можно взыскать.
Как и всякий здравомыслящий юрист, он говорил о Суде по делам опеки с пренебрежением.
– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы отыскать свидетелей, – сказал я. – Существует викарий, с которым Майкл имел дело шесть лет назад. Мне поможет собственный клерк, поднаторевший в подобных вопросах. Если свидетели существуют, мы найдем их. Но сначала мне надо сходить в Сиротский суд, посмотреть, что именно написал Майкл в своем иске.
– Кроме того, вам нужно переговорить с Дириком.
– После того, как я увижу бумаги и ознакомлюсь с их свидетельствами.
– Я сталкивался с Дириком, – проговорил Уорнер. – Это сильный противник. Он, вне сомнения, скажет, что дело основано на бессмысленном обвинении, выдвинутом безумцем.
Юридический мирок Лондона невелик, каждый знает каждого – во всяком случае, по репутации.
– Вот почему я хотел бы сперва выяснить общее положение дел, прежде чем посещать его, – пояснил я. – А скажите, какое впечатление оставила у вас о себе мистрис Кафхилл?
– Она охвачена горем, находится в полном смятении. Быть может, ищет козла отпущения, чтобы обвинить его в смерти своего сына. Но я не сомневаюсь в том, что вы сумеете докопаться до самого корня истины. – Мой собеседник печально улыбнулся. – И вы еще опасались, что вам поручат политическое дело! Это читалось на вашем лице, когда вы вошли.
– Да, брат Уорнер, боюсь, что так.
– Королева всегда выполняет свои обещания, брат Шардлейк, – промолвил Роберт с укоризной. – И всегда поможет своей старой служанке в беде.
– Я знаю это. Мне следовало бы проявить больше веры.
– Королева Екатерина с большей добротой относится к своим старинным друзьям, чем все ее предшественницы после первой королевы Екатерины.
– Екатерины Арагонской.
– Да. Она также была доброй женщиной, хотя у нее имелись свои недостатки.
Я улыбнулся:
– Ее католицизм.
Коллега посмотрел на меня серьезными глазами:
– Не только он. Однако я уже и так сказал больше, чем следует. Разговоры на политические темы опасны, хотя сильные люди страны сейчас не имеют времени для интриг. Хартфорд, Норфолк, Гардинер теперь в отъезде, заняты своими военными поручениями. Но если нам удастся пройти через войну, нисколько не сомневаюсь, что все начнется сначала. Католическая партия не любит королеву Екатерину. Вы видели ее книгу?
– «Молитвы и размышления»? Да, она прислала мне ее в прошлом месяце.
Уорнер посмотрел на меня проницательным взором:
– И что вы о ней скажете?
– Я не знал, что сердцем ее владеет такая печаль. Все эти молитвы призывают нас оградиться от стрел несчастий, которые посылает в нас мир, в надежде на спасение в мире грядущем.
– Друзья советовали ей исключить некоторые отрывки – слишком отдающие Лютером. И, к счастью, она послушала нас. Королева всегда осторожна. Например, сегодня она не сделала и шагу из своих покоев, поскольку сэр Томас Сеймур[20] находится в Хэмптон-корте.
– Этот сорвиголова! – проговорил я с чувством. Я встречался с Сеймуром в ту пору, когда король давил на Екатерину Парр, требуя выйти за него замуж, в то время как она сама стремилась выйти за отважного Сеймура.
– Король посылал его с инспекцией всех войск на юге Англии. Он явился, чтобы дать отчет Тайному совету.
– Не могу не радоваться тому, что у ее величества есть такие верные друзья, как вы, – со всей искренностью проговорил я.
– Да, мы бережем ее. Кто-то должен заниматься политикой, – добавил Роберт.
Я ступил на залитый солнцем двор. Астрономические часы над аркой передо мной показывали четыре часа дня. Сложенные из красного кирпича здания почти не отбрасывали тени, а над раскаленной мостовой подрагивал воздух. На лбу моем выступил пот. Гонец в королевской ливрее быстро проскакал через двор под противоположную арку, быть может, с какой-то депешей для армейского командования.
Тут я заметил двоих мужчин, стоявших в дверях и смотревших на меня. Я узнал обоих, и сердце мое упало. Уорнер сказал, что сэр Томас Сеймур находится в Хэмптон-корте, и вот этот человек оказался прямо передо мною в ярко-желтом дублете и черных лосинах на длинных стройных ногах. Его симпатичное лицо, окаймленное темно-рыжей бородой, казалось, по обыкновению, жестким и насмешливым. Он стоял, уперев руки в бока, в той самой надменной позе, в которой Гольбейн[21] изобразил короля. Возле него замер невысокий и аккуратный в своем адвокатском облачении сэр Ричард Рич, также член Тайного совета, последние десять лет охотно служивший орудием короля в самых грязных областях государственного дела. Насколько мне было известно, в прошлом году Рич был связан с финансовым обеспечением вторжения во Францию. По слухам, он имел неприятности от короля, так как позволил себе при этом слишком плотно набить золотом собственные карманы.
Оба они молчали и не шевелились, а просто смотрели на меня: Сеймур с пренебрежением, а Рич с тихим холодком в глазах. Они знали, что человек моего ранга просто не мог обойти их стороной. Сняв с головы шапку, я приблизился к ним, стараясь ступать, по возможности, уверенно, и низко поклонился.
Сеймур заговорил первым:
– Мастер Шардлейк, давненько мы с вами не встречались! А я-то думал, что вы безвылазно засели среди судейских крючков. – С ехидной улыбкой он широко повел рукой вокруг. – Стрижете золотишко с поссорившихся глупцов, в то время как доблестные и верные англичане обороняют страну от ее врагов…
Он подчеркнуто оглядел меня с головы до ног, особым образом задержав взгляд на моей спине.
– Бог ограничил мои возможности, – отозвался я.
Томас расхохотался:
– A что, именно так!
Я не стал отвечать, зная, что Сеймуру скоро надоест осмеивать меня и он позволит мне идти собственным путем. Но тут заговорил Рич – спокойным и резким голосом:
– Какое дело привело вас сюда? Мне и в голову не приходило, что вы посмеете вновь приблизиться к королевскому дворцу. После того раза.
Он имел в виду мое пребывание в Тауэре, куда отправил меня по ложному обвинению, чтобы выиграть судебное дело. Ричард ведал тогда Судом казначейства, управлявшим захваченными королем землями монастырей. Я же защищал интересы лондонского Сити, и моя возможная победа уменьшила бы цену некоторых из этих земель. Рич прибег к услугам лжесвидетелей, чтобы заключить меня в тюрьму по обвинению в измене. Он охотно довел бы дело до казни, однако обвинения против меня удалось опровергнуть. Тем не менее Совет Сити был настолько напуган, что отказался от иска.
Я попросил свои ноги не подгибаться и ответил:
– Я нахожусь здесь по делу, сэр Ричард. По приглашению брата Уорнера.
– Адвоката королевы. Надеюсь, что она не отправила вас защищать еретиков, как в прошлом году поступила с самим Уорнером.
– Нет, сэр Ричард. Это всего лишь гражданское дело. Защита интересов одной из старых служанок королевы.
– В каком суде?
– В Сиротском.
Теперь Рич и Сеймур захохотали вместе. Басовитый смех Томаса контрастировал со скрежещущим смешком его спутника.