– Лёка, у тебя что, крышу снесло?
– Говори! Я требую!
– Я попросила его помочь по физике. А он, вместо того чтобы решить задачку, начал мне объяснять, да так тягомотно, ужас! Я сказала, что, если не хочет нормально помочь, пусть проваливает…
– Ну и какой же ты факт констатировала?
– А я сказала, что он жидяра.
– Что? Что ты сказала? – я зашлась от бешенства.
– Что слышала. Пусть не нарывается.
Я подошла и отвесила ей оплеуху.
– Ты сдурела? – закричала она.
– Это ты сдурела! – И я ударила ее по другой щеке. Никогда за все годы я не била ее. И она совершенно обалдела.
– Так вот, теперь ты послушаешь меня! Сию минуту ты позвонишь Марику и извинишься перед ним!
– Еще чего!
– Если ты этого не сделаешь, никакой Америки не будет!
– Будет! Куда ты денешься? За билеты денег не вернут.
– А мне плевать на деньги, если моя внучка ведет себя как… как последняя тварь. Гнусная, подзаборная тварь…
– Да ладно, небось вся уже трясешься, так и хочешь свою доченьку обнять.
– Ничего, я еще потерплю! – И я достала из ящика стола билеты. – Не веришь, что я их порву?
Она побледнела.
– Не смей!
– Посмею, если ты не извинишься перед Мариком. Мне в моем доме черносотенные настроения не нужны.
– И ты думаешь, что, если порвешь билеты, я стану пай-девочкой? Я буду безумно любить этого занудливого жиденыша? Три ха-ха! Если из-за него я не поеду в Америку, вам всем небо с овчинку покажется! А теперь рви! Рви! Я посмотрю!
Ей-богу, я разорвала бы билеты, но в этот миг у меня словно что-то сжалось в груди, в глазах потемнело, ноги подкосились, и я едва не рухнула на пол, в последний момент удержавшись за стол. Я выронила билеты, а она как коршун кинулась и подхватила их. Это меня добило. И я сползла на пол.
Я очнулась от укола. Надо мной склонилась Ванда, соседка с третьего этажа, врач. Славная, замученная женщина лет тридцати пяти.
– Леокадия Петровна, миленькая, слава богу, как вы нас напугали. Ничего, сейчас полегче будет.
За ее спиной я увидела перекошенное от страха, белое как мел лицо Стаськи.
– Лёка, ты прости, я не хотела…
– Потом будешь разговаривать! – довольно сурово распорядилась Ванда. – Помоги, подержи бабушкину руку, я еще укольчик сделаю. Надо бы в больницу, Леокадия Петровна.
– Да нет, мне лучше, все прошло, я сейчас встану.
Они вдвоем помогли мне встать и довели до кровати.
Когда я наконец легла на свою постель, Ванда повторила:
– Лучше бы в больницу… обследоваться…
– Ванда, больница сама по себе может угробить человека. Это еще один стресс. С меня хватит. А я полежу и оклемаюсь. Все пройдет. И я хочу есть…
– Только что-то совсем легкое, йогурт, например…
– Я сейчас! – метнулась на кухню Стаська.
– Ну, я пойду, у меня там Витька один, ему уроки делать надо, а без меня он…
– Конечно, Ванда, иди. Мне уже лучше, спасибо!
Она ушла. Я слышала, как хлопнула дверь.
– На, Лёкочка, ешь, хочешь, я тебя с ложечки покормлю, а?
– Уйди с глаз долой!
– Лёка, ну прости…
– Пока ты не извинишься перед Мариком, я тебя видеть не желаю!
– Значит, какой-то поганый Марик тебе дороже родной внучки?
– Видишь ли, у меня мать была полуеврейка, да и дед твой тоже был полуеврей, так что тебе лучше подальше держаться. Впрочем, я ведь не знаю, кто был твой отец, может, и вовсе еврей, и как тебе теперь быть, ума не приложу!
Она вспыхнула.
– Прекрати, ладно, я извинюсь! Но ты тогда будешь со мной разговаривать?
Господи, как маленькая…
– Там видно будет!
– Ладно! Только я пойду на кухню звонить…
– Иди.
Она ушла, а я, чуть выждав, сняла трубку. И ровным счетом ничего не услышала.
– Ну вот, я извинилась!
– Уйди!
– Почему? Я же извинилась!
– Нет, ты не извинялась, тебе стыдно, но ты так малодушна, что не можешь в этом признаться!
– Ладно, я позвоню! Хочешь, отсюда позвоню?
– Хочу!
Она набрала номер и при этом была опять бледная как мел.
– Здрасте, Наталья Игоревна, это Стася. А можно Марика? Спасибо! – до ужаса благонравным голосом проговорила она. – Марик? Привет, это я… Ой… Он трубку бросил, – в растерянности повернулась она ко мне.
– Я его хорошо понимаю. Приличные люди таким, как ты, руки не подают!
– Ну а как же я теперь перед ним извинюсь?
– Это уже твои проблемы. Уйди, я устала, спать хочу!
– Лёка, ты спи и не злись на меня, я вообще-то… Ну он меня достал своим занудством…
– Уйди бога ради. Видеть тебя не хочу!
Она на цыпочках вышла из комнаты. Надеюсь, она запомнит этот урок. Я в изнеможении откинулась на подушку, закрыла глаза и в ту же секунду словно воочию опять увидела, как Стаська в разгар скандала кидается спасать заветные билеты, не обращая внимания на то, что я почти теряю сознание… Неужто я все-таки упустила ее? В заботе о ее физическом, материальном и интеллектуальном развитии я забыла о душе? Но ведь говорят, что лучшее воспитание – пример воспитателя. Да ерунда это все! Ариадна… Я просто никудышный воспитатель. Потерпела полное фиаско и с дочерью, и с внучкой. Но почему? Я ведь так любила и ту и другую? А может, слишком любила? Может, слишком многое брала на себя? Ну, предположим, Стаська росла действительно в неполной семье, в до ужаса неполной, но Ариадна! У нее были отец и мать, бабушка и дядя, и все ее любили… Почему же она не умеет любить? Но может, вся ее любовь досталась тому парню, за которого она выходит замуж? Впрочем, я ведь не знаю, любовь там или расчет… Ах, я уже ничего о ней не знаю. Я просто хочу ее видеть, и слава богу, что не порвала билеты. Может быть, там, в Калифорнии, мне удастся связать ту нить, которая лопнула? «Порвалась дней связующая нить, как мне обрывки их соединить?»
Я заснула и проснулась от какого-то странного летнего звука, хотя на дворе конец января. И увидела, что возле непогашенной лампы бьет крылышками серая ночная бабочка. Откуда она взялась? Впрочем, в квартире тепло, она могла осенью заснуть и от тепла проснуться. Я почти ничего не знаю о жизни ночных бабочек. И вдруг мне вспомнился один ничего не значащий эпизод из времен ранней молодости. Я еще не была замужем, кажется, даже не была еще знакома с Лёней. Мы студенческой компанией гостили у кого-то на даче, и одна девочка безумно боялась ночных бабочек. Над ней посмеивались, а она то и дело взвизгивала, потому что к большому цветастому абажуру над столом на веранде слеталось множество всякой мошкары… И один парень, Гриша, весьма неравнодушный ко мне, все шептал:
– Лео, а ты у нас храбрая, как Жанна Д’Арк! Не боишься бабочек! Какая ты красивая, Лео, гораздо красивее этой фанатички Жанны!
Он был славный, влюбленный, и мне ужасно нравилось, что он зовет меня Лео! Никто и никогда больше не называл меня так. И почему-то я чувствовала себя такой счастливой… Впереди вся жизнь, я молода и красива, я студентка Школы-студии МХАТ, у меня впереди долгая счастливая жизнь в искусстве и очаровательный мальчик зовет меня Лео… И я не боюсь ночных бабочек…
Никогда я не вспоминала тот вечер, Гришка вскоре бросил институт и куда-то исчез. Да и о чем тут вспоминать? А вот вдруг вспомнилось…
Стася
И чего меня так плющит? Нахамила Марику, да фиг бы с ним, но Лёка на меня зуб наточила, разговаривает еле-еле. И как я не пойму, что она старая и живет своими представлениями, сто лет назад устаревшими? Это нельзя, и это нельзя, а это можно, но слегка. А я так не хочу! С какого перепугу я должна все это соблюдать? От такой жизни с тоски помереть можно. Странно, раньше я так не думала и не чувствовала. Я ей верила, старалась быть такой, чтобы нравиться ей. А сейчас мне наплевать! И ведь она всерьез могла бы порвать билеты, и тогда бы все рухнуло… Где-то я то ли читала, то ли слышала, что месть – это такое блюдо, которое надо подавать холодным… Я его холодным и подам, но таким острым, что… Как малюсенький зеленый перчик, который я однажды пробовала у Натэллы. Лежали себе в мисочке такие хорошенькие зеленые перчики, и сын Натэллы Вадим ел их и не морщился. Ну я решила тоже попробовать, мне тогда лет десять было. Я сунула перчик в рот и чуть коньки не отбросила! Ужас! Глаза на лоб вылезли, слезы градом, я как собака в жару язык высунула, руками замахала! Никогда не забуду. Моя месть будет такой же! Маленькой, зелененькой, остренькой… И запомнится надолго, я надеюсь. Лёка, наверное, меня проклянет, но потом простит, куда денется. А вдруг не получится… Я два раза попробовала, действует. Без промаха! А в школе вообще все парни, у которых, как выражается наша Матвеевна, «женилка выросла», просто слюнями исходят… Говорят, месть – разрушительное чувство. Фигня все это, очень даже созидательное чувство, стопудово! Как меня эта идея посетила, я сразу другой стала, у меня появилась цель, и я иду к ней медленно, но верно! И вот уже есть результат, мне нравится смотреть на себя в зеркало, и чем дальше, тем больше. Я согнала лишний жирок, волосы теперь блестят, как в рекламе, и вообще – девка что надо! И не может быть никаких сбоев! Не может быть просто потому, что не может быть! Лёку, конечно, жалко, но не могу я жить в сегодняшней жизни по ее старым правилам! Ничего не получится. Надо только вести себя умнее, не прокалываться по пустякам. На фиг я спустила собак на Марика? На фиг обозвала жидярой? Была бы умнее, назвала бы хоть кретином, хоть болваном, хоть кем, и ничего бы такого не было. А теперь Лёка вся бледнющая, еле ноги таскает… Когда она вдруг на пол свалилась, мне показалось, что она умерла… И так жутко стало, как будто я бежала-бежала, и вдруг обрыв… Один раз в детстве так было. На даче у Геры мы пошли гулять, а я все вперед забегала наперегонки с Водолеем – так пса звали, лохматый такой здоровый пес был… Я неслась за ним, а там овраг… В самый последний момент Лёка меня за юбку поймала… Только теперь меня уже некому будет поймать…
Леокадия Петровна
За день до отъезда позвонила Натэлла:
– Лёка, ты купила плащ?
– Нет, не успела! Поеду в старом, а там куплю, если понадобится. Там же весна, тепло, наверное…
– Нет, это в Лос-Анджелесе тепло, а в районе Сан-Франциско климат похуже, так что теплые вещи возьми обязательно. А я тут случайно увидела чудный плащ, недорогой, модный, и тебе должен очень пойти.
– Да, но я уже не успею…
– Ерунда, я сейчас за тобой заеду, отвезу в магазин, а потом доставлю домой. А туфли удобные у тебя есть, такие, чтобы много ходить?
– Есть. Все у меня есть. А какого цвета плащ?
– Розового.
– Натик, ты рехнулась?
– Отнюдь! Самые модные в этом году цвета: розовый и бирюзовый. Но плащ очень благородного оттенка и к твоей седине должен пойти идеально. Кстати, тебе всегда розовый шел.
– Перестань, я уж лет двадцать пять розового не ношу.
– Глупости! Надо хотя бы примерить, я думаю, тебя это очень освежит.
Спорить с Натэллой, если ей что-то втемяшится в голову, практически бесполезно. Только время тратить.
– Ладно, заезжай. А ехать далеко?
– Да нет, четверть часа!
Когда я села к ней в машину, она спросила:
– Ты чего такая бледная?
– Да так, давление скачет. Натэлла тут же начала читать мне лекцию о том, как надо вести себя в столь длительном полете.
– Вы через Франкфурт? Жаль, что из Москвы в Сан-Франциско нет прямых рейсов. Хотя… Ты когда во Франкфурте сядешь в самолет, прими таблеточку супрастина. Ты от него спишь?
– Когда как.
– А от новопассита?
– Да нет… Слушай, долечу как-нибудь!
– Да я понимаю, что долетишь… Кстати, ты помнишь Гришку Дормана?
Я вздрогнула.
– Гришку? Конечно помню, вот два дня назад как раз вспоминала. А что?
– Я тебе не рассказывала, из головы вылетело, потому что потом были долгие гастроли… Я же его встретила два года назад в Сан-Франциско!
– Да ну?
– Ей-богу! И как интересно вышло… У меня в Сан-Франциско от тамошней сырости жутко разболелся зуб. Юлик просто был вне себя от возмущения: «Как? У цивилизованных людей зубы не болят!»
– Почему? – прервала ее я.
– Вот, ты тоже нецивилизованная, раз спрашиваешь. А цивилизованные регулярно посещают стоматолога. Но от его проповедей зуб только хуже болел. Пришлось обратиться за помощью, и мне порекомендовали врача. Я даже внимания не обратила на фамилию. Мало ли Дорманов на свете!
– Ты хочешь сказать, что Гришка Дорман зубной врач в Сан-Франциско? – ахнула я.
– Именно! И какой! Просто волшебник! Я его сперва даже не узнала. Был худенький симпатичный мальчик, а теперь такой вальяжный, невероятно респектабельный американский доктор. У него кто только не лечится. Даже мэр Сан-Франциско! Видела бы ты его офис!
– Ну надо же!
– Кстати, первый вопрос, который он мне задал: «А как там моя Лео?»
– Его Лео? Ну и нахал! А что ты сказала?
– Сказала, что все у тебя нормально.
– Молодец.
– Ну что, я стала бы ему рассказывать о деталях? Он же совершенно чужой человек в сущности. Хотя я обрадовалась этой встрече. А хочешь, я дам тебе его визитку?
– На случай, если заболит зуб?
– Ну хотя бы! Он, между прочим, вдовец!
– Вот уж это обстоятельство меня совершенно не интересует.
– Почему? Вышла бы замуж за Гришку, жила бы недалеко от Ариадны, чем плохо?
– Знаешь, замужество привлекает меня меньше всего на свете.
– Ерунда! Там же не Москва, и он не нищий пенсионер. Знаешь, какое у него было лицо, когда он о тебе спрашивал?
– Он же вспомнил девочку-студенточку. А я дама пенсионного возраста с семнадцатилетней внучкой.
– Первая любовь не ржавеет.
– Натик, отвяжись.
– О, мы приехали.
Когда я примерила выбранный Натэллой плащ, удивлению моему не было предела. Он мне пришелся впору, он мне был к лицу и действительно странным образом меня освежал.
– Ну? Что я говорила? Это стопроцентно твоя вещь! – торжествовала Натэлла.
– Надо говорить – стопудово! – поправила я подругу.
– Это на вашей радиостанции! Ну как, берем?
– Да, конечно! И недорого…
– У тебя есть синий шарфик?
– Найду.
– Если придешь в этом плаще к Гришке, он упадет!
– Да не пойду я к Гришке, даже если у меня разболится, не дай бог, зуб. Такой доктор мне не по карману.
– С тебя он, наверное, не возьмет…
– А с тебя взял?
– Взял. И немало, но он же знает, что Юлик один из самых высокооплачиваемых музыкантов в мире.
– Ладно, это все чепуха, надеюсь, зуб у меня не заболит. И встречаться с Гришкой я не собираюсь. О чем нам с ним говорить? Все, приехали, у меня еще прорва дел до отъезда.
– Как скажешь. А что там у Стаськи?
– Здорово волнуется.
– Я давно ее не видела. Она дома?
– Надеюсь, что да.
– Я зайду на пять минуточек, хочу ее повидать. Да, кстати, Лёка, тебе не нужны деньги?
– Какие деньги?
– Ну, чтобы чувствовать себя там независимо?
– У меня есть.
Стася
Все получилось просто супер! Все, кто меня видит, ахают. Тут к Лёке зашла Натэлла, она отпала. Какая ты, говорит, красавица! Надо тебя с моим младшим сыном познакомить, он как раз развелся. Нужен мне ее младший сын, как зайцу пистолет. Но я только мило улыбнулась. Она небось решила, что я просто зашлась от счастья, когда передо мной такая перспектива открылась! Но она клевая тетка и тайком от Лёки сунула мне на дорожку пятьсот баксов! Супер! Правда, я сделала вид, что совсем дура, испугалась даже. Ой говорю, а как же на таможне, вдруг найдут! Она так снисходительно объяснила, что ничего страшного, до трех тысяч зелени можно без декларации, а если Лёка спросит, откуда бабки, я могу сказать, что мне их подарила Натэлла. Лёка сразу поверит. Я конечно, обрадовалась. Еще бы, пятьсот баксов. Не хило! Ох, скорей бы уже сесть в самолет! Лёка все еще дуется на меня, но в самолете сразу подобреет. Ну еще бы, драгоценную дочку наконец увидит! И думает, наверное, что я тоже жду не дождусь встречи с мамашкой. Как же! У меня другие планы… Только бы получилось, только бы получилось!
Леокадия Петровна
Ну вот мы и летим. Позади пересадка во Франкфурте и впереди долгий полет до Сан-Франциско. Интересно, узнает Ариадна Стаську? Глупости, конечно узнает, я же посылаю ей фотографии… А вот встречать нас она будет одна или с женихом? Скорее всего с ним, тогда меньше будет открытых эмоций. Стаська здорово притихла, подлизывается и все норовит блеснуть английским и показать, что мне без нее в международных аэропортах не обойтись. Натэлла, увидев ее, пришла в восторг. Но отведя меня на кухню, зашептала:
– Лёка, я уверена, что у нее есть мужчина.
– Какой мужчина, откуда?
– Что за чепуха? – рассердилась моя подруга. – Откуда берутся мужчины? Отовсюду! Особенно когда такая девка! Я голову дам на отсечение, что она уже спала с мужиком! Надеюсь, ты ее просветила насчет правил безопасности?
– Натэлла, ты не нашла другого момента для подобных бесед?
– Я только хочу, чтобы ты была готова к тому, что она в любой момент может выкинуть…
– Как выкинуть? По-твоему, она беременна? – похолодела я.
– Типун тебе на язык! Я хотела сказать – может выкинуть что-то… совсем взрослое… Замуж собраться, или, опять же, в подоле принести, или аборт тайком сделать…
– Почему тайком?
– Потому что побоится сказать, они же дуры все в этом возрасте. И мой тебе совет – поговори с ней… А еще лучше, если она захочет остаться у Ариадны, не возражай!
– Ну это уж дудки! Ей надо как минимум окончить школу, осталось меньше полугода! А там пусть делает что хочет! Только вряд ли Ариадна так уж жаждет, чтобы Стаська у нее жила.
– Ох, не говори, кто знает, как все обернется. А ты все-таки повидайся с Гришкой, очень тебе советую, мало ли… Хорошо на старости лет к кому-то прислониться.
– Да перестань… Прислониться хорошо к родному, которого любишь, а не абы к кому…
– А секс? Я думаю, Гришка еще вполне…
– Слушай, окстись, какой секс! Ты же знаешь, я, как говорится, давно ушла из большого секса.
– А из малого? – засмеялась она.
– Да ну его, этот секс. По мне самое сексуальное – это чтобы был душевно близкий человек, ну, конечно, чтобы он мне нравился и чтобы можно было покормить его чем-то вкусным, посидеть рядом на диванчике, положить голову на плечо, а все остальное… Да ну его.
– Ой, лукавишь, подруга! Раз есть такие мечты, то и от остального не отказалась бы.
– Может, и не отказалась бы, но обойдусь прекрасно. Был бы такой человек… Только где его взять?
– Так, может, Гришка?
– Отстань ты от меня с этим Гришкой, он меня и в молодости не волновал.
– Ага, значит, ты все-таки хочешь волноваться?
– Самую малость. Просто чтобы вспомнить, что я женщина… А впрочем, ты не могла выбрать более неподходящий момент для такого разговора? Мне некогда.
– Кто вас в аэропорт повезет?
– Гера.
– О, тогда я спокойна!
Мне сидеть удобно, а Стаська с ее длиннющими ногами вертится, то и дело вскакивает и вообще ведет себя беспокойно, к тому же она, кажется, положила глаз на молодого стюарда. Парень действительно очень приятный, улыбчивый и явно по натуре, а не по должности. По-моему, и он не остался равнодушен к длинноногой русской фройляйн. Наблюдать за этим безмолвным флиртом забавно. Впрочем, он уже не вовсе безмолвный, они обменялись несколькими фразами по-английски. Все-таки я не зря учила ее английскому с раннего детства. Вероятно, для Адьки будет приятным сюрпризом то, что дочь хорошо владеет языком, причем именно в его американском варианте. А может, все мои тревоги и волнения напрасны, может, в самом деле она встретится с матерью и они обретут друг друга. Может, счастливая, добившаяся своего Ариадна, поймет наконец, что такое материнская любовь, материнский инстинкт в конце концов? Дай-то бог!