Вскоре мои пальцы нащупали переплетение толстых, кривых несокрушимых корней. Я выругалась и подняла голову на привидение. Ага! Знакомая девочка в комбинезоне с искрящимися заколками в волосах.
– Не волнуйся, – произнесла я и размяла грязные руки, уставшие от работы. – Он не уйдет от наказания.
Встав с колен, я успокоила себя и посмотрела на входную дверь дома убийцы. Поднимаясь на крыльцо, силой воли переместилась на обратную сторону и мгновение спустя оказалась уже внутри.
Спальня убийцы была опрятной, как всегда, а он сам крепко спал под толстыми одеялами. Здесь, в северной Калифорнии, было холодно. Я раньше этого даже не замечала.
Глядя на него сверху вниз, я впервые не знала, что делать дальше.
Мне казалось, что одного моего гнева будет достаточно, и я смогу расколоть убийцу взглядом. Но теперь до меня постепенно стала доходить реальность. Мышцы сводило от многочасовой поездки и от того, что я копала голыми руками. В висках стучало из-за стиснутых зубов, и часть меня хотела включить телефон и позвонить маме. Она наверняка уже сходила с ума от беспокойства.
Но я продолжила разглядывать убийцу, прислушиваясь к его дыханию.
Я не могла оставить его мирно досматривать свой сон. Он причинил детям слишком много зла и приумножал его с каждым мигом своего существования. Именно воспоминания убийцы не позволяли Минди забыть последние часы ее жизни.
Я изо всех сил прикусила нижнюю губу. Боль выбросила меня обратно в реальность, и комната стремительно окрасилась в разные цвета. Шторы оказались желтыми, стены – палевыми, узор одеял отливал изумрудным. Даже в темноте комната смотрелась жизнерадостно.
Я вспомнила о лопате под кроватью. Возможно, у меня все еще был шанс найти улики.
Я села на корточки, вглядываясь в полумрак, и спустя секунду различила отблеск металла. Протянув руку, я схватилась за черенок и осторожно вытащила лопату. Ее штык заскользил по деревянному полу подобно огромному ногтю.
Я встала, уже с оружием в руках.
Убийца не двигался, но до меня не доносилось его сопения.
Лежал ли он под одеялами, проснувшись, гадал ли, что за звук его разбудил? Или проснулся лишь наполовину, слегка встрепенулся и опять в сон?
Набравшись терпения, я ждала.
Внезапно я заметила, что сквозь окна спальни на меня таращатся глаза. Шторы были коротковаты, возможно, чтобы убийца мог поглядывать на свои деревья и думать о своих трофеях. Вдоль узкой открытой полоски стекла выстроились в ряд пять пар глаз. Маленькие девочки пытливо изучали меня.
Я вздрогнула. Разумеется, я очутилась здесь не только ради Минди. Вскоре жертвы убийцы поблекнут и спокойно растворятся в небытии, позабытые всеми. Я поняла, что у меня уже не осталось выбора. Выкопать их кости оказалось недостаточно.
В комнате раздался резкий вздох.
Старик приподнял голову, зашевелившись под горой одеял. Но он таращился не на меня, а на просвет под шторами. Он не сводил глаз со своих драгоценных деревьев.
Он видел яму.
В лунном свете четко вырисовывалось это неровное углубление, как будто нечто прорыло себе путь наружу из хладной земли.
– Я пришла за твоей душой, – прошипела я.
Он развернулся, запутавшись в постельном белье, и уставился на меня дикими глазами, как маленький ребенок, который увидел в свой комнате чудовище.
Логично. В конце концов, я же валькирия.
– Почему? – спросила у него я.
Он изумленно заморгал, недоуменно покачав головой. Может, он в меня даже не поверил.
– Зачем причинять людям зло? Мы не игрушки.
Он не отвечал. Теперь холод из заледеневшего уголка моей души выплеснулся в голос, который звучал совсем чужим.
– Мы пришли в этот мир не для того, чтобы нами забавлялись, похищали или расстреливали в аэропортах. Вы подсознательно стремитесь к смерти, но мы дадим вам отпор.
Убийца затрясся. Из-под одеял появилась бледная рука, которая потянулась к пузырькам с таблетками возле кровати.
А я подняла лопату и плашмя обрушила ее штык на прикроватный столик. Дерево и пластик раскололись с чудесным треском, а таблетки разлетелись во всех направлениях, быстро скатываясь во мрак. Ни дать ни взять – тараканы, разбегающиеся при внезапно включенном свете.
Рука убийцы повисла в воздухе, а потом принялась шарить по остаткам стола, пытаясь найти пузырьки с таблетками, как будто ее хозяин до сих пор не проникся моей речью. Затем с его губ сорвались хрипы.
Я забралась на постель и оседлала убийцу, удерживая его под одеялами. Взявшись за лопату обеими руками, я сильно надавила ему на грудь. Он задышал еще более прерывисто, и его тело задергалось в судорожных конвульсиях агонии.
Сквозь стекло в нижней части окна поблескивали глаза маленьких девочек.
Я чувствовала, что происходит с убийцей. Я ощущала запах крови и ржавчины. Спустя мгновение все было конечно.
– Мистер Хэмлин, вы мне нужны! – позвала я.
Глава 33
– Ты обманула мои ожидания и редко писала эсэмэс, – строго сказала Ниша. – Цель звонка – осведомиться о причине.
– Я строчила их каждый день! – Дарси надела наушники и засунула телефон в карман. Когда позвонила Ниша, она развешивала повсюду чистую одежду, которую забрала из прачечной, а это придавало комнате не слишком писательский вид. Однако, принося домой влажное белье, она экономила на мелочах, и, по крайней мере, теперь у нее появилось развлечение.
– Патель, ты шлешь мне эсэмэс с тревогами о бюджете! А где сплетни?
Дарси рассмеялась.
– Еще чего! Чтобы ты могла выдать мои секреты маме?
– Я не выдаю секреты, Патель. Я ими управляю и отбираю лишь самые-самые на поживу родителям. Я владычица тайн.
– Очковтирательница ты, – фыркнула Дарси.
– Возможно, но, заметь, – когда мне это на руку. Ладно, выкладывай.
Дарси расправила на стуле футболку Имоджен.
Ее младшая сестра не уймется, пока не наслушается сплетен. Но, честно говоря, Дарси следовало давным-давно рассказать Нише об Имоджен.
– Хорошо. Но это – информация для устной беседы, так что никаких эсэмэс.
– Я в курсе, что надо соблюдать осторожность.
Несмотря на то, что ее родители находились за много миль от Нью-Йорка, Дарси понизила голос:
– У меня кое-кто появился.
– Знаю! – перебила ее Ниша.
– Врешь!
– Ты завела интрижку примерно месяцев пять назад.
Дарси гневно смерила взглядом собственную сырую пижаму.
– Давай-ка еще раз взглянем на улики, – продолжала Ниша. – Во-первых: ты помалкиваешь. В смысле, ты впервые в жизни живешь одна, и что, до сих пор не столкнулась ни с одним симпатяшкой? Неужели во всем Нью-Йорке не нашлось человека, в которого стоит втюриться?! Патель, даже для тебя это дико.
– Пожалуй.
– Во-вторых: ты ни разу не приехала домой в гости. Значит, ты не скучаешь по моему блистательному остроумию, а лучше него может быть только что?..
– Истинная любовь? – осмелилась подсказать Дарси.
– Точно. И в-третьих: когда я спросила у Карлы, понравился ли тебе кто-нибудь, она ответила: «Без комментариев».
– Разве это не жульничество?
– Если ты уже знаешь ответ – не жульничество. Поэтому я спрашиваю себя: с чего такая таинственность? Зачем мы шепчемся?
Дарси вздохнула.
– Должны и у тебя быть догадки.
– Их две. Это человек старше тебя, верно? Настолько взрослый, что старшие Патели придут в ужас.
– А вот и нет! Может, самую малость. Но ей всего… ох!
С другого конца линии донесся смех Ниши.
– Она? Значит, обе мои теории верны. В немецком есть слово для тех, кто всегда прав?
– Думаю, «несноснобраттен».
– Точно! Мы с тобой друг друга стоим, Патель.
Дарси понизила голос.
– Ты ведь ни с кем не делилась своими теориями?
– Нет, но ты же понимаешь, что им все равно? Или Имоджен скрытничает?
– Она совершенно открыта для… – Дарси застонала. – Прекрати!
– Разве акула способна прекратить плавать?
– Да, после того, как ее прибили. Как ты до всего докопалась?
– Тьфу. Выяснить, кто твоя подруга, оказалось проще простого, ты постоянно на виду! Итак, вы и впрямь ездили с ней в турне? Не просто… – интонацией выделила предположение Ниша.
– Турне было одобрено издателем! – воскликнула Дарси, сообразив, что когда ее родители узнают об их отношениях, они зададутся тем же самым вопросом. – Я собиралась вам рассказать на День благодарения, но как-то не вышло.
– Хм, думаю, Патель, тебе придется попотеть. Считаешь, мама у тебя спросит, не розовая ли ты, и оставит тебя в покое?
– Я собиралась рассказать, но тетя Лалана улетела на Гавайи, а ей тоже хотелось при этом присутствовать.
– Патель! Значит, ты откровенничала с тетей Лаланой? – На другом конце линии повисла предгрозовая тишина, и Дарси поняла, что допустила ужасную ошибку.
– Хм, думаю, Патель, тебе придется попотеть. Считаешь, мама у тебя спросит, не розовая ли ты, и оставит тебя в покое?
– Я собиралась рассказать, но тетя Лалана улетела на Гавайи, а ей тоже хотелось при этом присутствовать.
– Патель! Значит, ты откровенничала с тетей Лаланой? – На другом конце линии повисла предгрозовая тишина, и Дарси поняла, что допустила ужасную ошибку.
– Она вырвала у меня обещание делиться с ней всем, когда поставила свою подпись на моем договоре аренды!
– Ты совершила нешуточное предательство, Патель. Жди последствий.
– Извини, – прошептала Дарси. – Есть кое-что, о чем Лалана даже не подозревает. Ниша, как раз хотела обсудить с тобой одну проблему… связанную с фамилией Имоджен.
– Ее фамилией? – язвительно переспросила Ниша. – Семье наплевать, что она не индуистка. За исключением бабушки П., хотя она, вероятно, будет озабочена тем, что у твоей подружки нет пениса.
– Хватит, Ниша! Просто она – не урожденная Имоджен Грей. Она взяла себе псевдоним, и она никогда никому не говорит свое настоящее имя.
– Странно! С чего бы?
– Из-за блогов, которые Имоджен сочиняла во время учебы в колледже. Ей не хочется, чтобы ее нынешние читатели нашли ту писанину в Сети и поняли, что к чему. Имоджен ведь всегда стоит на своем…
– И ты тоже не знаешь имя своей подружки?
– Нет, она мне сказала. Но я пока не искала его в Сети. Мало ли что… там.
– Ты не боишься, что она убийца? – хмыкнула Ниша.
– Думаю, ее бы уже арестовали. Она пользуется настоящим именем, чтобы заказывать билеты на самолет и все такое. И ей было не обязательно мне это рассказывать.
– Но почему она так поступила? – Голос Ниши упал до трагического шепота. – Ее вымышленная фамилия Грей, то есть «Серая»! Вдруг здесь тайно подразумевается Серая Борода!
– Что?
– Как в сказке, где злодей дает новой жене все ключи от дома, но есть один, которым ей пользоваться нельзя, и она из любопытства отпирает комнату с убитыми женами. Что, если и тут нечто похожее?!
– Глупышка, его звали Синяя Борода. Серая борода у Гендальфа Серобородого. Что, станешь мне теперь рассказывать, будто она волшебница?
– Нет, но тебе определенно надо повернуть ключик, – серьезно произнесла Ниша. – И дам тебе сестринский совет. Поторопись, сделай это до того, как ты объявишь родителям о своей сексуальной ориентации. Знаешь, просто на всякий случай.
Дарси задумалась. Она считала, что поступает честно, не суя свой нос в тайны Имоджен. А если дело снова в новом скелете в шкафу?
Возможно, Ниша права и лучше разобраться с неизвестностью раз и навсегда.
– Ты меня убедила. Когда закончу, пришлю тебе эсэмэс.
В итоге по запросу «Одри Флиндерсон» было не так уж много ссылок.
В основном, результаты поиска привели на блог Имоджен в колледже. Дарси прочитала несколько записей, и ее поразило лишь то, насколько они скучны. Она видела проблески будущего стиля Имоджен, но предложения были корявыми, повествование путаным и сбивчивым.
На первой страницы поисковика располагались и обзоры Имоджен к фильмам: более свежие, лучше скомпонованные и написанные в забавной манере, на которую никогда не претендовала «Пиромантка». Там было полно сквернословия, но ничего такого, что Имоджен не сказала бы перед аудиторией в книжных магазинах. Если бы не один очерк, находящийся на самом верху выборки, Дарси терялась бы в догадках, почему Имоджен скрыла свое старое «я». Текст находился в общем блоге и имел заголовок «Непопулярное мнение. Моя бывшая девушка – сучка».
Дарси оставила его напоследок. Она читала его медленно и внимательно, с замиранием сердца.
Он был по-своему блистателен: разительный и ироничный, остроумный и смешной. В очерке рассказывалось о безымянной бывшей из числа студенток колледжа, о ком-то ревнивом, эгоистичном и подлом до отпада челюсти. В искусно нарисованном, беспощадном портрете яд сочился из каждого слова. Очерк переполняли явные преувеличения, но он удивительным образом заставлял Дарси считать небылицы о его героине былью.
Он вселял ужас, но, подобно кровавой аварии на обочине дороги, не позволял отвернуться. Дарси захватило постыдное удовольствие наблюдать, как публично рвут на части незнакомку, жуткую личность, которая это заслужила и которую непонятно почему какое-то время любила Имоджен.
Оторвавшись от ноутбука, Дарси откинулась на спинку стула и вздохнула. Страшно то, что она видела проблески теперешней Имоджен – ее страстность, ее напор. Она даже представляла, как ее подруга исступленно рассекает руками воздух, разражаясь своей речью. То была квинтэссенция Имоджен, очищенная гневом и болью от предательства.
И ее за них вознаградили. Очерк собрал свыше тысячи комментариев, им бесчисленное количество раз делились с друзьями. Наверняка он всегда будет первым результатом поиска по «Одри Флиндерсон».
Дарси попыталась представить, что прочла этот текст пять месяцев назад, на следующий день после первого поцелуя с Имоджен. Он и сейчас казался резковатым, а тогда бы уподобился вылитому на голую кожу кипящему маслу.
Зато теперь таинственность стала понятной. Дарси пробормотала недавнее предостережение Имоджен: «Слова, которые мы пишем, не всегда характеризуют нас самих».
Справедливо, верно? Возможно, очерк частично отражал характер Имоджен. Вероятно, она играла роль обиженной, злой особы, примерно так же, как поступила Дарси, представляя себя мистером Хэмлином. А ведь в любом литературном произведении есть доля вымысла.
А если все совершенно наоборот и Одри Флиндерсон только притворяется Имоджен Грей?
Дарси отогнала эту мысль и схватила телефон.
«Дело было просто в страшной истории, – напечатала она. – Ерунда».
* * *Зима раскрыла Нью-Йорку свое холодное сердце. Мороз заткал оконные стекла большой комнаты ледяной паутиной, а выпавший снег заглушил рев грузовиков и машин снаружи. И неважно, насколько усердно гудели древние батареи, в квартире 4Е все равно оставался такой холод, что Дарси куталась в свитера, а Имоджен печатала в митенках. Но подруги не жаловались, потому что стылый воздух был малой платой за большие окна и вид из них на Китайский квартал, с крыш которого свисали сверкающие острые сосульки.
Если Дарси и вздрагивала от чего-то по ночам, так это от развязки своего романа.
На сегодняшний день она уже много раз переписала последние три главы, сделав десяток попыток сохранить жизнь Ямарадже и не разлучать влюбленную пару. В некоторых вариантах Лиззи отказывается от человеческой жизни, спускается в подземное царство Ямараджи и навеки поселяется в роскоши, холоде и серости. Тем не менее в переписанных концовках всегда где-то на заднем плане горюют мама и друзья Лиззи, и Дарси не удается избавиться от чувства, что парни с шикарными замками – это несколько по-диснеевски.
В других версиях Ямараджа отказывается от бессмертия ради того, чтобы жить с Лиззи в солнечном реальном мире. В этих концовках друзья и семья Лиззи не оказываются в подвешенном состоянии, однако герои сталкиваются с трудным положением Ями и всего народа Ямы, которое не дает им спокойно жить. Эти призраки остались позади и бледнеют в зеркалах заднего вида ее романа, подобно тысячам нежеланных домашних питомцев на обочине дороги. И что еще хуже, удалив Яму из подземного мира, Дарси уберет из своего вымышленного мира последние остатки индуизма.
Дарси требовалось найти третий путь, концовку, которая не только сохранит жизни обоим персонажам, явится развязкой истории, но и предоставит «Безымянному Пателю» задел на будущее. Ей требовалось сделать Ямараджу глубже, кем-то большим, чем желанный приз.
В безупречных завершающих главах писательское мастерство должно подняться до небывалых высот. Тем не менее, сколько бы раз ни начинала переписывать Дарси, сколько бы ни вглядывалась в заиндевевшие окна большой комнаты, концовка никак не шла.
Она попросила следующую отсрочку и получила ее. Однако Нэн Элиот дала понять, что конец января – это окончательный крайний срок, линия, которую не пересечь даже владыке мертвых.
– Мои родители спрашивали меня о Рождестве, – однажды ночью, когда ей не особо хорошо писалось, сказала Дарси.
– И что же? – спросила, не прекращая печатать, Имоджен.
– Ну, «спрашивали», наверное, не совсем точное слово. Они ожидают, что я к ним приеду и погощу неделю. Да это и не настоящее Рождество. Мы празднуем Панча Ганапати.[105] Это пятидневное чествование бога Ганеши.
Прекратив перебирать пальцами, Имоджен подняла глаза.
– Я думала, что твоя семья не религиозна.
– Так и есть, – ответила Дарси, – тем не менее мы подвешиваем на сосновые ветви мерцающие лампочки и в последний день, который приходится на двадцать пятое декабря, дарим друг другу подарки. Все мероприятие было задумано, чтобы заставить индийских детишек на время забыть о Рождестве.