Прекратив перебирать пальцами, Имоджен подняла глаза.
– Я думала, что твоя семья не религиозна.
– Так и есть, – ответила Дарси, – тем не менее мы подвешиваем на сосновые ветви мерцающие лампочки и в последний день, который приходится на двадцать пятое декабря, дарим друг другу подарки. Все мероприятие было задумано, чтобы заставить индийских детишек на время забыть о Рождестве.
Имоджен усмехнулась.
– Похоже, у вас гибкая религия.
– На самом деле это очень весело, да и выбора у меня нет, – ответила, призадумавшись, Дарси. Разговор оказался труднее, чем она ожидала. – Послушай, а может, ты захочешь со мной поехать?
– Интересная идея.
Дарси ждала продолжения, но ничего не последовало.
– Джен?.. – окликнула она подругу.
Имоджен, взглянув на нее, спросила:
– Они обо мне знают?
– Ой! – на мгновение к горлу Дарси подступил комок. – Нет. То есть, разумеется, я постоянно говорю о тебе, и они, в общем, в курсе…
– Но им неизвестно о нас.
– Кроме Ниши, – призналась Дарси. Вечно что-то не так, когда ее новая жизнь сталкивается с ее филадельфийским прошлым.
– Она уже прислала мне эсэмэс, – произнесла Имоджен, закрывая ноутбук и откидываясь на спинку стула, а это означало, что разговор стал серьезным. – Похоже, ты не упоминала о наших отношениях, когда приезжала туда на День благодарения.
– Я собиралась, но тетя Лалана улетела с приятелем на Гавайи. Она хотела присутствовать, когда я стану рассказывать родителям.
Имоджен устало кивнула.
– Ладно.
– Джен! Ты самый важный человек в моей жизни, и я не собиралась отмалчиваться. Просто я…
Это было тяжело объяснить. Родители Дарси взбесятся и отрекутся от нее за то, что она встречается с девушкой. Или наоборот, станут хихикать, потому что она так долго все скрывала от своей семьи.
Однако в Нью-Йорке все быстро сообразили, что они с Имоджен стали подругами. Кроме того, многие узнали о них благодаря слухам в книгоиздательской тусовке. Если они чем-то и выделялись, так это только тем, что обе писали для подростковой аудитории. Дарси нравилось, как все сразу же заявляли: «Вы, конечно, те самые писательницы».
Но перед лицом родителей ее любовь к Имоджен будет низведена к трудному переходному возрасту, совсем как ее писательская «карьера».
– Я… – промямлила Дарси и запнулась. – По-моему, неправильно, что я прямо-таки обязана выложить эту новость родителям.
– Им надо самим разгадать головоломку?
Дарси зарделась.
– В Нью-Йорке – другая жизнь, и ее даже нельзя сравнивать с Филадельфией. Когда я сравниваю нынешнюю с той прежней, мне кажется, что я не заслуживаю того, кем стала. Примерно как при моем появлении в Нью-Йорке, когда меня пригласили на вечеринку. У меня начинается настоящий синдром самозванки.
– Думаю, ты пытаешься сказать, что тебе пока везло.
– Как это связано с удачей?
На улице прогрохотал грузовик. Снег приглушил звук его шин до долгого, измученного вздоха.
– Я поняла, кто я такая, когда училась в старших классах, – начала Имоджен. – Сперва я объяснила ситуацию моему отцу и абсолютно огорошила его, хотя и жила с ним под одной крышей. А еще я была вынуждена иметь дело с бывшими друзьями, которым я уже не нравилась, с учителями, которые, в основном, относились ко мне, как козлы. Каждое утро я садилась в школьный автобус, набитый мужланами и прочими мерзавцами… Народ сплетничал обо мне. Ну, а вишенкой на торте стал директор, который сильно меня недолюбливал, и представь его восторг, когда я добавила к своим прегрешениям девушку-поджигательницу.
Дарси потупилась. Засунув нос в альбом выпускного класса Имоджен, она должна была догадаться, как той пришлось несладко.
– Звучит ужасно.
– Сказать правду о самой себе было самым трудным поступком в моей жизни. А ведь не все из нас так поступают, Дарси.
На какое-то время в комнате воцарилась тишина, если не считать шелеста шин на Канал-стрит. Ладони Дарси сжались в кулаки, потому что к ее обычной смеси из ощущения собственной невежественности и стыда теперь добавился гнев. Горстка обывателей пыталась сломать Имоджен Уайт и Имоджен Грей.
Первой нарушила молчание Имоджен.
– Но у нас же разный жизненный опыт, причем у каждого он равноценный, – произнесла она.
Дарси подняла глаза.
– Даже у нас, удачливых мелких дряней? – В ответ Имоджен улыбнулась одними губами. – Ты хочешь со мной поехать или нет? – спросила Дарси.
– На Рождество с семьей?
– Не Рождество, а Панча Ганапати. Еще там будет гостить Карла, поэтому ты не будешь единственной белой девушкой в доме индуистов.
– Зато я буду врать об истинной причине своего пребывания в Филли.
Дарси промолчала. Она не считала, что лжет, держа их отношения в тайне, но, к сожалению, так и было. Упоминая родителям об Имоджен, она проявляла осторожность, и в мейлах к матери и отцу она зачастую скрывала подробности.
– Наверное, ты нашла меня в Сети? – осведомилась Имоджен. – Ты была шокирована?
– Вовсе нет! – После той ночи, когда Имоджен открыла свое имя, ни одна из них не заговаривала о ее настоящем имени вслух. – Я особо и не думала об Одри Флиндерсон. Поверь, Джен, меня не волнуют блоги, которые ты вела в Интернете, когда училась в колледже.
Имоджен махнула рукой.
– Хорошо! Значит, ты у нас трусишка.
– Страх совершенно ни при чем! – воскликнула Дарси. Внезапно стало значимым лишь то, чтобы Имоджен ее поняла до конца. – Продав права на роман, я получила не только контракт на книгу. Я получила целиком новую жизнь, свободную от того, кем я была раньше! Да, мне крупно повезло, словно при выигрыше в лотерею. Однако лотерейный билет – до сих пор мой, и я не собираюсь от него отказываться! И это – главная причина, почему я не должна рассказывать о себе правду.
– Ты постоянно выдаешь себя, Дарси, – пробормотала Имоджен. – Ты держишь меня за руку, когда мы идем по улице. Считаешь, люди ничего не замечают? Ты никогда не слышала, как дебильный гомофоб бросает вслед какую-нибудь гадость?
– Разумеется, слышала, – ответила Дарси, потянувшись через стол. – Но держать тебя за руку – так же естественно, как дышать. Так было всегда. Так и должно быть, правда?
– Да, – согласилась Имоджен. – Но люди жестоки. Тогда, в коридорах школы «Рейган», взять Огненную Киску за руку было все равно, что взорвать бомбу.
– Джен, мне нравится моя жизнь, – сказала Дарси и сглотнула. – И я не хочу чувствовать настороженность своих родителей. Хочу, чтобы между тобой, мной и нашими нью-йоркскими друзьями все осталось без изменений. Я попала в рай для подростковых авторов!
Имоджен внимательно выслушала подругу, а затем уставилась в окно. Ее пальцы слегка подергивались, как будто она набирала невидимый текст на своем ноутбуке.
– Разумеется, – наконец, вымолвила она. – Кто бы этого не хотел?
– Спасибо, – выдохнула Дарси.
Имоджен кивнула.
– Ты получила жизнь, о которой мечтала, и ты не можешь позволить себе ее испортить. Однако спать у твоих родителей в комнате для гостей или украдкой срывать у тебя поцелуи, когда никого нет рядом, вовсе не жизнь моей мечты. Я не намерена провести Рождество в качестве твоей тайной подружки, которая на пять лет старше тебя.
– Панча Ганапати, а не Рождество, – отчетливо произнесла Дарси. – А при чем здесь твой возраст?
– Именно поэтому ситуация становится крайне неловкой, – снова отвернувшись к окну, ответила Имоджен. Батарея под столом загудела и забулькала, готовясь к новому выбросу тепла.
Дарси выдавила из себя улыбку.
– И кто теперь трусишка?
– Ты! Общепризнанная трусиха – ты, – отрезала Имоджен. – Но если я действую с тобой заодно и лгу твоим родителям, то я тоже – такая. А мне-то положено быть старше и мудрее.
– Старше и мудрее меня? – повторила Дарси. – Джен, это же проще простого!
– Мы порой чувствуем себя самозванками, но ты не должна из-за этого страдать. Если хочешь, чтобы жизнь твоей мечты стала явью, тебе нужно соединить новую Дарси со старой. – Имоджен понизила голос, добавив: – Ведь я тоже соединила Имоджен Грей с Одри Флиндерсон. Я должна была тебе рассказать, несмотря на то, что ты могла меня возненавидеть.
– Этого бы ни в коем случае не случилось, – заверила ее Дарси и погладила пальцы Имоджен. – Но завершение книги, встреча с родителями и мое взросление – все как-то очень затянулось. Я и не предполагала, что на меня столько всего навалится.
Утром первого дня после приезда домой в Филли Дарси с сестрой были заняты нанизыванием бледно-желтых фонариков вокруг картины с изображением Ганеши, которую их мама принесла с чердака. Владыка Ганеша стоял с поднятой в воздух пяткой, готовый танцевать. Но он еще и медитировал, его раскрытые ладони обращены к зрителям. Над ним, издавая свежий лесной запах и роняя иглы на бежевый ковер, выгнулась аркой пара свежесрезанных сосновых веток.
– Мигающие или нет?
Ниша отступила, обозревая их работу.
– Мигающие.
– Тогда поехали, – и Дарси вставила вилку от гирлянды в розетку.
Спустя мгновение Ниша покачала головой.
– Это лишь мерцание, Патель. Чересчур медленно, чтобы счесть его миганием.
– Может, им нужно прогреться? – спросила Дарси. За огоньки всегда отвечал их отец, но сейчас родители находились на кухне, наполняя дом запахами роти,[106] кокоса и жженого сахара. – Почему папа вообще готовит? Я думала, ему не разрешают, когда к нам приходят гости.
– Похоже, родители хотят, чтобы мы побыли вместе, – Ниша подняла одну ногу, подражая позе Ганеши. – Иными словами, предки жаждут, чтобы я раздобыла сплетен.
– Серьезно?
– Слышала бы ты Аннику, когда я каждый раз получаю от тебя эсэмэс. Она желает подробностей. Наверняка собирается устроить сеанс семейного психоанализа.
– Тьфу, а я-то думала, они стали лучше, – посетовала Дарси, ложась спиной на ковер. – Папа не приставал ко мне с возвращением в колледж примерно месяц. И он даже поинтересовался, как мои успехи, когда вчера вечером вез меня домой!
– Я вечно твержу о твоих «успехах», но, в основном, чтобы их позлить. Теперь и они начали о них говорить, – ответила Ниша, сложив руки в молитве и кланяясь в пояс. – Всегда к твоим услугам.
– Спасибо, – произнесла Дарси. – Но позвольте мне обратить ваше внимание на одну деталь. На меня и впрямь обрушился успех? Ну, с настоящими деньгами?
– Мало ли что ты говоришь, но если бы не мои манипуляции с родителями, старшие Патели навещали бы тебя раз в неделю, – Ниша приостановилась, чтобы смахнуть несуществующую слезинку. – И за все труды мне не дали мигающих фонариков.
Верно, лампочки до сих пор просто мерцали.
– Но я привезла подарки! – воскликнула Дарси, показывая на стопку книг в ярко-оранжевой обертке, ждущих, когда их развернут возле алтаря. Дарси тщательно выбирала их в течение нескольких месяцев, поскольку честность Ниши в отношении качества подарков была печально известна. Они включали в себя чехол для телефона с картой подземки, билеты на поезд для поездки в Нью-Йорк на весенних каникулах, а также футболку с изображением дет-металлической версии Сверкающей Гривы, второго любимого Нишей персонажа из «Искрящегося пони».
– Не откупишься, Патель. Из-за тебя мне приходилось догадываться обо всех стоящих сплетнях.
Дарси закатила глаза. Тетя Лалана первой узнала об Имоджен, а ей, Дарси, надо расплачиваться за откровенность.
– А ты теперь любишь только девчонок? – выпалила Ниша.
– Не знаю.
– Твой ответ навевает на меня тоску, Патель. Должна же ты иногда смотреть на людей – на каких-нибудь случайных симпатяшек на улице. Это всегда парни?
– Я уже ни на кого не смотрю. Отношусь к этому совсем иначе. – Лампочки замерцали быстрее, теперь они почти мигали. – Возможно, я одержима Имоджен.
Ниша фыркнула.
– Уверена, технически данный термин называется «восхитительная чудила».
– Какое тебе вообще до нас дело?
– Мне любопытно, Патель. Вдобавок после твоего отъезда на меня набросятся старшие Патели. Но я буду иметь целый ворох ответов!
Дарси сделала глубокий вдох.
– А если я им ничего не расскажу?
– Не будь трусихой, Патель.
Вот оно, снова это слово. На миг Дарси задалась вопросом, что Имоджен и Ниша согласовали свои нападки.
– Сегодня первый день Панча Ганапати, – проговорила Ниша. – Лучший момент для признаний в кругу семьи!
Дарси встрепенулась. Еще с самого детства для них с Нишей главным был последний день Панча Ганапати – ведь тогда они могли смело открывать подарки. Она успела позабыть, что сегодняшний вечер посвящен исключительно семейным отношениям.
– Когда ты стала такой религиозной?
Ниша пожала плечами.
– Я верую в математику.
– Математику?
– Подруга, индусы придумали ноль, и еще есть мантра тысячелетней давности… просто степени десятки, от сотни до триллиона.[107] Что, круто?
Дарси приподняла бровь.
– Вероятно, у нас с тобой разные интересы.
– Послушай, папа дал мне книгу для индийских детей, и в ней говорится, что, если сжечь все копии «Вед», их истины откроются по новой. Это можно понять, лишь говоря с позиций математики.
– Ха, – сказала Дарси, бросив взгляд на картину с Ганешей. Гирлянда наконец-то замигала. – Но это же просто числа, сестренка?
– Да, числа! – заявила Ниша с выражением непоколебимой уверенности на лице. – Вселенная – самая крутейшая математика! Вот в чем состоит моя вера, Патель.
Дарси не ответила, думая о Сагане и его парадоксе Анджелины Джоли. Может, и здесь заключено зерно истины: при желании ты можешь все уничтожить, и это будет открыто снова.
* * *Ради званого ужина Анника Патель полностью посвятила себя гуджаратскому празднику, расставив перед каждым местом за столом десяток тарелочек. Вдобавок к обычным окре[108] и нуту были поданы приправленные карри блюда из кокцинии и горькой китайской тыквы. Судя по обугленным краям роти и тому, как громко весь вечер ругался отец, лепешки и впрямь испекли дома.
Даже у Дарси, давно отказавшейся от семейного вегетарианства, текли слюнки из-за соблазнительных ароматов, поднимавшихся над столом. А когда появились новые тарелочки с гарнирами, ее кольнула боль из-за отсутствия Имоджен. Как было бы чудесно объяснить ей тонкости, помочь разрезать плавающие в йогурте клецки и отваренные на пару листья таро, наблюдать за тем, как она пробует вышибающее слезу чатни![109]
«Чтобы узнать семью, надо вкусить ее праздничные блюда», – подумала Дарси, решая, что в следующем году здесь обязательно будет Имоджен.
Она бросила взгляд на сидящую напротив тетю Лалану, которая приехала как раз перед обедом. Та в ответ выжидательно посмотрела на Дарси.
Прекрасно. Только намеков тети ей не хватало!
– Угощение потрясающее, миссис Патель, – произнесла Карла, и Саган кивнул.
По традиции, эта парочка всегда наведывалась к ним в гости на первый вечер Панча Ганапати, и оба выглядели повзрослевшими и умудренными после проведенного в колледже семестра. Карла обзавелась короткой и гладкой стрижкой, а Саган сменил очки на контактные линзы. Эти мелочи напомнили Дарси о том, что ее друзья растут так же быстро, как и она сама.
Когда Анника спросила о том, какие они выбрали предметы, Карла с энтузиазмом начала вещать о британской романистике восемнадцатого столетия.
– Оттуда растут корни современного паранормального жанра! Еще даже не наступил девятнадцатый век, а этих писателей уже тошнило от сверхъестественного, и они принялись сочинять готические романы, где всему жуткому находилось вполне логичное объяснение. Ну, более-менее логичное.
– Как в концовках «Скуби-Ду»[110] с незапамятных времен? – поинтересовался Саган.
– Точно! Им хочется жанровых тропов,[111] но они с ними даже толком не могут разобраться!
– Салаги, – хмыкнул Саган, разрывая пополам кусочек роти.
– В детстве я всегда их ненавидела, – заметила Дарси. – В таких книгах есть хоть что-то хорошее?
Карла пожала плечами.
– Предложения безумно длинные. Но это как Шекспир, привыкаешь за пятнадцать минут.
– Наверняка Дарси тоже будет специализироваться на английской литературе, – сказала Анника Патель. – Только представьте, как замечательно, – получить возможность целый день читать романы!
Последовал быстрый обмен взглядами между сидящими за столом молодыми людьми. Конечно, обучение Дарси в колледже воспринималось как нечто само собой разумеющееся.
Но Дарси ощетинилась не из-за самоуправства матери. По сути, она, Дарси, и так проглатывает несколько романов в неделю. Может, в последнее время она и не корпела над готикой позапрошлого столетия, но половина книг, которые она прочла, еще даже не опубликованы. И это гораздо интереснее, чем из-под палки поглощать зачаточные истории в стиле «Скуби-Ду».
Она уже собиралась высказать свою точку зрения, но мать опередила ее.
– Кстати, у меня есть новость, – провозгласила Анника Патель, сделав паузу, чтобы привлечь всеобщее внимание, и повернувшись к Дарси. – Я наконец-то прочла твой роман.
На мгновение Дарси потеряла дар речи.
– Предполагалось, что ты подождешь до его публикации! – в конце концов возмутилась она.
– Верно, но потом я узнала, что твоя книга будет издана только в сентябре следующего года.
– Через двести семьдесят шесть дней! – жизнерадостно сообщила Ниша.
– Я серьезно, – проговорила Анника. – Но неужели на то, чтобы опубликовать рукопись, нужно восемнадцать месяцев?