Более серьезные разногласия вызывает рассмотрение второго компонента. Основные споры ведутся, скорее, не о его наименовании, но о его сущности. Можно выделить как минимум три точки зрения на эту проблему. Данный компонент является: 1) социальным феноменом, 2) психологическим феноменом, 3) богоданным феноменом.
Сразу следует отметить, что определение сущности данного компонента не входит в задачи данного исследования. Цитируя П. Бергера, можно определить нашу исследовательскую позицию в данном вопросе следующим образом: мы рассматриваем данный феномен (индивидуальную, личную религиозность) «таким, как он явлен в человеческом опыте, не поднимая вопроса об окончательном его статусе в реальности»[172].
Таким образом, исходя из двухкомпонентной структуры религиозного сознания, можно выделить два следующих элемента его составляющих:
1. Догматический компонент.
2. Личностный компонент.
Догматический компонент является структурообразующим. Именно он определяет личностное восприятие. Его ослабление ведет к возрастающей рефлексии индивида, результатом которой может стать смена религиозной ориентации. При этом не исключается и второй вариант: незакрепленность в религиозном сознании индивида догматического компонента может привносить в него чуждые ему элементы, основанные на личностном опыте. В данном случае не происходит полной смены догматической парадигмы, но наблюдается ее фрагментарное разрушение и проникновение в нее новых элементов. Данный процесс определяется как религиозный синкретизм.
В различных религиозных системах (в данном случае мы будем говорить именно о религиозной системе, то есть о конкретной религии в конкретный период ее существования, а не религии в целом) мы видим неодинаковое соотношение двух компонентов религиозного сознания. В качестве примера здесь можно привести более близкое и понятное нам православное христианство.
Как хорошо известно, большая часть населения на рубеже XIX–XX веков проживала в сельской местности. Крестьянство было носителем православной веры в большей степени, нежели городское население, обладавшее иным уровнем образования и подверженное секулярным тенденциям.
Так, согласно Общему своду по Империи результатов разработки данных первой всеобщей переписи населения, произведенной 28 января 1897 г., средний процент грамотности населения Российской империи составлял 21,1 %, т. е. грамотными являлись 26,5 млн чел. из 125,6 млн всего населения. Среди мужчин грамотных было почти 30 %, а среди женщин – только около 13 %[173]. По вероисповеданию, крупнейшие конфессии, в порядке убывания, составили православные – 69,3 %, магометане (мусульмане) – 11,1 %, римокатолики – 9,1 % и иудеи – 4,2 %[174]. Очевидно, что наибольшая безграмотность приходилась на сельскую местность (77,5 % населения составляли крестьяне). В результате при некоторой погрешности мы можем делать вывод, что порядка 65 % православных (за вычетом незначительного процента духовенства, мещан, дворян, купцов, почетных граждан) приходилось на крестьянское население Империи. Грамотность же крестьян 22 губерний в 1880-е годы составляла 15 %, крестьянок – 2,5 %[175]. Подавляющее число верующих, следовательно, приходилось на безграмотное сельское население. То есть народное религиозное сознание играло решающую роль и было доминирующим в религиозной системе.
Теперь обратимся к опросам общественного мнения в современной России. По данным всероссийского опроса, проведенного ВЦИОМ в марте 2010 года, к православным причислило себя 75 % россиян. При этом, как отмечается в исследовании, лишь 49 % из них знакомы с содержанием Библии. Около 73 % респондентов соблюдают религиозные обычаи и праздники[176]. Существенно выросла доля грамотного городского населения[177]:
По данным на 2004 год, среди православных городское население составляет 75 % опрошенных православных, сельское – 25 %[178]. Определенно можно говорить и о высоком уровне грамотности среди сельского населения. В результате при повышении уровня грамотности, более высокой стадии научного и общественного прогресса наблюдается почти такая же религиозность населения, как и в конце XIX века:
На первый взгляд приведенные данные свидетельствуют, что со сменой доминирующей составляющей религиозного сознания уровень религиозности населения не стал ниже. Безусловно, выведенное соотношение имеет приблизительный характер. Но насколько религиозность почти 70 % населения в дореволюционной России отличается от религиозности 75 % современных россиян?
По данным фонда «Общественное мнение», полученным в 2010 году, только 4 % православных россиян регулярно посещают храм и участвуют в таинствах. По данным МВД России, приведенным на официальном сайте Московской Патриархии, в пасхальных богослужениях и крестных ходах в ночь на 19 апреля приняли участие 4,5 млн жителей России[179]. Таким образом, примерно из 107 млн человек (75 %), заявивших о себе как о православных, только 4,5 млн человек (4,2 %) совершили обязательный для православных религиозный обряд.
Показательно, что и такое важное для верующих событие, как привоз в Россию пояса Пресвятой Богородицы по итогам 2011 года стало важным для того же процентного диапазона респондентов. К примеру, в Москве важным данное событие назвали 2 % опрошенных, а в Нижнем Новгороде – 4 % [180].
По мнению многих исследователей, религиозность российского крестьянства на рубеже XIX–XX веков также носила весьма относительный характер. Так, М.Д. Шевченко в своем исследовании пишет, что говоря о массовой религиозности населения, современники отмечали преобладание внешней стороны, исполнения обрядов и правил. Ф.М. Достоевский не раз обращал внимание на поверхностную религиозность населения, незнание им Евангелия и самой сути православного вероучения. М.Д. Шевченко продолжает: «У великоросов, сообщает издание начала XX века, слабо развито чувство всеприсутствия Божия, редко практикуется внутреннее обращение к Богу, тайное размышление о промысле над собою, сердечное влечение к духовному, неизвестному, таинственному и отрадному миру»[181]. Совершенно внешне и корыстно принимали христианство русские крестьяне[182].
В результате М.Д. Шевченко приходит к выводу, что русский народ вообще не усвоил суть христианского учения, так и оставшись язычником: «Христианство за 900 лет (X – нач. XX вв.) не стало всеохватывающей русские души религией. Религия святого духа не смогла создать христианской культуры на Руси»[183].
К.Д. Кавелин полагал, что для огромного большинства русского народа вся суть христианства представлялась в виде богослужения и обрядов, т. е. в виде культа. Аналогичного мнения придерживался и русский историк Н.И. Костомаров. А. И. Герцен и В. Г. Белинский считали, что русский крестьянин суеверен, но безразличен к религии[184]. Н. А. Бердяев писал: «То, что называли у нас двоеверием, т. е. соединение православной веры с языческой мифологией и народной поэзией, объясняет многие противоречия в русском народе. В русской стихии всегда сохранялся и сохраняется и доныне дионисический, экстатический элемент»[185].
Похожие мысли высказывает в своей работе «Религиозное сознание» А. И. Яковлев, отмечая, правда, что «слабая религиозная образованность значительной массы верующих – вовсе не свидетельство их слабой убежденности»[186].
Таким образом, догматическая сторона религиозного сознания крестьянства серьезно уступала эмоционально-чувственному компоненту. Языческие верования, укоренившиеся в православии с самого начала его проникновения на Русь, занимали значительное место в религиозных представлениях верующих, что губительно сказывалось на понимании ими социально-политической стороны религии. Несмотря на то что уваровская триада «Православие, Самодержавие, Народность» продолжала оставаться незыблемой в царствование Николая II в официальной идеологии государства, носители самого православия разительно отличались от того идеала, который представлял себе граф С. Уваров. Большая часть из них находилась в лоне так называемого народного православия, которое больше было ориентировано на практическое восприятие веры, применение ее в целях достижения своих повседневных задач. Цельного же образа православия в сознании русского крестьянства так и не сложилось. Уваров же полагал, что «Без любви к Вере предков, народ, как и частный человек, должны погибнуть; ослабить в них Веру, то же самое, что лишить их крови и вырвать сердце»[187].
Следует отметить, что одни и те же тенденции (равнодушного отношения крестьян к православию как важному элементу духовной жизни) прослеживаются на территории всей страны. Как отмечает в своем исследовании, посвященном православию в жизни крестьян Среднего Урала, Е.С. Бальжанова, крестьяне в деле посещения храма руководствовались не только духовнорелигиозными потребностями, но и жизненными реалиями: наиболее часто в храм ходили осенью и зимой, когда заканчивались сельскохозяйственные работы. В то же самое время в крестьянской православной среде было немало и тех, кто церковь не посещал или ходил редко[188]. Ту же мысль подтверждает после изучения жизни православных крестьян в Сибири в рассматриваемый период Л. А. Тресвятский: «Особым бичом для православной культуры было крестьянское суеверие и маловерие»[189].
Крайне развита была и обрядовая сторона. Так, один из священнослужителей в 1904 году писал в «Миссионерском сборнике»: «Простой… народ главное содержание религии часто видит лишь в обрядовых установлениях. Силу этих постановлений простонародье полагает не столько в их внутреннем смысле, сколько в понятии о них как о законе, который люди обязаны исполнять, чтобы спастись. Само спасение понимают не столько как внутреннее вознаграждение при посредстве церковных установлений, сколько как внешнюю награду за их соблюдение»[190].
Процитированный отрывок ярко свидетельствует, что крестьяне не понимали самых основ православной веры, воспринимая ее сугубо рационально, утилитарно.
Важно отметить, что чувственный уровень религиозного сознания присущ, в первую очередь, языческим религиям ввиду неразвитости в них теоретической составляющей. Так, известный английский историк религии К. Армстронг пишет, что в эпоху поздней Античности жители Римской империи поклонялись богам, чтобы заручиться их помощью в трудную минуту, добиться божественного благоволения к своей стране, но сама религия при этом заключалась не столько в богословии, сколько в культах и обрядах; она опиралась на чувства, а не на идеологию или принятую рассудком теорию[191].
Таким образом, мы можем наблюдать следующий процесс: при преобладании личностной составляющей в религиозном сознании, оно продолжает сохраняться на протяжении времени, обладая стабильными показателями. В приведенном выше примере мы видим, что этот показатель колеблется на уровне 70 %. При этом рациональная составляющая религиозного сознания в настоящее время у населения России остается фактически незадействованной, ввиду исторического поверхностного восприятия ими христианской религии. Как отмечает Е.С. Элбакян, в современном российском обществе прослеживается внешняя, неглубокая, «размытая» религиозность, а кроме того, происходит слияние традиционных религиозных представлений с нетрадиционными[192].
Митрополит Саратовский и Вольский Лонгин определяет данное явление как «облегченное Православие», отмечая, что для «мира» «проявления веры сводятся к каким-то внешним обрядам, традициям, этнографическим обычаям – ко всему тому, что не только не является сутью веры, но и вообще довольно условно и видоизменяемо во времени»[193]. Лонгин отмечает, что «православие-лайт» нужно не столько людям верующим, сколько тем, кто называет себя таковыми при социологических опросах, таким образом, подчеркивая, что для Православия мало обладания лишь одной составляющей религиозного сознания по той причине, что «опасность «облегченного Православия»… – уклонение в бытовой оккультизм»[194].
Следует сказать, что еще Аристотель обращал внимание на разницу между чувственной и теоретической стороной религии. Именно он отметил, что люди участвуют в религиозных мистериях не для того, чтобы познавать (mathein), а чтобы переживать (pathein)[195].
Таким образом, как представляется, личностный компонент религиозного сознания основывается не столько на логическом восприятии, сколько на эмоционально-чувственном. В случае с православием и его усвоением населением, мы можем говорить о фактическом сопротивлении личностно-эмоционального компонента догматическому. При этом личностный компонент носил (и носит) ярко окрашенный языческий характер.
Вышесказанное не означает, что второй компонент религиозного сознания всегда имеет языческие корни. Он может присутствовать и в рамках традиции, но воспринимая ее по-своему и тем самым реформируя или преобразуя. Наглядным примером здесь могут служить многочисленные течения внутри христианства, основанные на новых Откровениях или просто иных трактовках Священного Писания и Предания.
Исходя из выявления двух компонентов религиозного сознания (догматического и личностно-эмоционального или чувственного), предлагается следующая его классификация:
а) сенситивное или чувственно-эмоциональное;
б) догматическое или рационально-теологическое;
в) смешанное или коммисционное[196].
Очевидно, что наиболее распространенным из всех на сегодняшний день является коммисционное религиозное сознание. Как отмечал еще в 1979 году П. Бергер, в современном мире уникальной является ситуация с «абсолютной доступностью сообщений и описаний многообразного религиозного опыта человечества»[197]. Заметим, что сегодня ситуация еще больше изменилась. Глобализация, информатизация, Интернет – все это делает возможным знакомство с практически любыми религиями и их особенностями. Либерализация религиозного законодательства в рамках демократизации мирового политического процесса позволяет каждому свободно самоопределяться со своими религиозными предпочтениями. В этих условиях современное коммисционное религиозное сознание все больше смещается в сторону сенситивного. Религиозный плюрализм разрушает догматику, которая не в силах противостоять информационному напору. В этой ситуации «спасительной» оказывается только закрытость общества от проникновения в него современных технологий и знаний. К сожалению, именно по этому пути идет сегодня радикальный ислам, теоретики которого понимают всю разрушительную для традиции силу постиндустриального мира. Но вместо реформирования догматики и социальных институтов ислама, ими выбирается путь агрессии и возведения цивилизационных барьеров, воспринимая модернизацию как своего основного врага.
Как уже было сказано выше, личностный (сенситивный) компонент религиозного сознания сегодня все больше выходит на первый план. При этом происходит функциональное смещение: теперь уже не догматика определяет эмоционально-чувственное содержание веры, а эмоционально-чувственный компонент подавляет догматический. Но сенситивное уже не формируется в рамках традиции – доступность религиозной продукции, «религиозный супермаркет», уводит его от догматических представлений. Тем более что религиозная догма перестает в современном (в первую очередь, западном) обществе быть законом (общественным, государственным, моральным).
Применяя данную схему к христианству (как объекту данного исследования в целом), мы можем говорить о вариативности развития указанной тенденции. В случае с Европой, где христианство было традиционно сильным, идет смещение в сторону общечеловеческих гуманитарных ценностей, светской религии. В Латинской Америке, обладающей мощными этническими компонентами со своими религиозными традициями, наблюдается обращение к корням, дохристианским верованиям. В России указанная тенденция выражается в религиозной апатии, росте псевдооккультных и мистических настроений (гадалки, экстрасенсы, народные целители и т. д.), а также возрастающему интересу к славянской традиции.
Итак, исходя из ведущей роли религиозного сознания мы можем определить религию как социодуховную систему, обладающую двойственной природой. Эта двойственность исходит из понимания человека как носителя религиозного сознания. Общественный образ жизни человека неминуемо ведет к социальным проявлениям религиозного сознания. В то же время, внутренняя направленность религиозной жизни обособляет человека от общества. Таким образом, с одной стороны религия является подсистемой, а с другой – метасистемой. Если в своем подсистемном проявлении религия выражается в таких компонентах, как религиозная деятельность, религиозная организация и религиозные отношения, то в метасистемном – в религиозном сознании.
Над/метасистемный характер религии ведет к невозможности рассмотрения ее как в полном отрыве от социума, так и исключительно в его контексте. Исходя из этого можно дать следующее определение религиозной системы.
Религиозная система – совокупность духовных ценностей, священных действий, организационных форм и отношений, принятых в том или ином вероучении на определенном этапе его развития, определяемая спецификой религиозного сознания человека или группы людей.