А страх… Страх нетороплив, он приходит потом…
А сначала был шок, непонимание происходящего, непонимание грандиозности катастрофы, ожидание «заявления правительства» и зализывание первых, самых жгучих ран. Еще была мысль, что «все наладится», что «нам помогут», что «это долго не продлится». Люди жили сиюминутными интересами, не отдавая себе отчет в том, что нужно беречь спасенные ресурсы, продовольствие, воду. Мало кто понял, что жизнь изменилась безвозвратно, и потому самое страшное произошло через четыре месяца после Времени Света.
Когда случился голод.
Когда настали Жрущие Дни.
Многие фабрики синтетической пищи были повреждены, другие остановились, потому что закончилось сырье, где-то сумели восстановить гидропонные фермы, однако посевы еще не дали урожай. Запасы консервов подошли к концу…
Вот тогда и стало по-настоящему страшно.
Для государств, которые только-только формировались на обломках цивилизации, это стало первой и очень серьезной проверкой на прочность, и они прошли ее с честью, сумев уберечь население от совсем уж адских испытаний. Да, кое-где ели кожаную одежду и кору чудом уцелевших во Времени Света деревьев; где-то пытались перебиться охотой, убивая тощих животных и съедали их полностью, даже кости толкли в муку и делали лепешки.
А в Зандре появились каннибалы.
Сейчас о Жрущих Днях стараются не вспоминать, о них не принято говорить, но все знают, что те страшные недели наложили отпечаток на новый мир. Сделали его чуть жестче, чуть злее. После тех страшных недель в Зандре появились люди, а правильнее сказать — нелюди, — которые не смогли или не захотели остановиться, продолжили есть людей даже после того, как гидропонные фермы дали урожай, заработали фабрики и выросли новые звери.
Еда появилась, но потребность в человечине осталась.
Дни подарили Зандру Жрущих — мужчин и женщин, молодых и старых, сильных и слабых, скрывающих свои пристрастия и бахвалящихся ими, сбивающихся в банды и действующих исподтишка. Убивающих, чтобы есть.
Убивающих.
Жрущие не могли не проливать кровь, и потому скоро появились те, кто считал сам факт их существования аморальным. Появились люди, поставившие себе целью уничтожить всех любителей человечины. Появились ликторы.
— Как часто в Ярике шалили людоеды? — поинтересовался Берецкий, останавливаясь в тамбуре очередного вагона. Здесь, так же, как и везде, стоял крепкий запах дешевого табака, но дым уже выветрился, курильщиков не наблюдалось, вот Туман и выбрал его для короткой остановки. Задав вопрос, ликтор поднес к лицу маску Z и глубоко вдохнул.
— Периодически, — односложно ответил Порох.
— Раз в неделю?
— Реже. Раз в месяц… Иногда — два.
На фоне тщедушного Тумана Порох выглядел настоящим громилой: почти два метра роста, широченные плечи, пудовые кулаки и весьма неприветливое выражение круглого, грубо вылепленного лица заставляли рядовых пассажиров при встрече съеживаться и жаться к стенкам. Как относиться к навязанному напарнику, Порох еще не решил, от гибели друга еще не отошел, поэтому больше молчал, отделываясь односложными ответами и переложив основное бремя расследования на Берецкого. Тот не возражал: шел впереди, цепко оглядывая пассажиров, и если заводил разговоры, то всячески давал понять партнеру, чтобы тот не вмешивался.
— Ловили людоедов часто?
— Примерно в половине случаев. — Здоровяк поморщился. — Ярик — крупная узловая станция, пассажиров много, вот Жрущие и пользуются: приехал, убил, поел, уехал — что может быть проще?
Там, где была возможность, люди ездили по Зандру достаточно активно: торговали, воссоединялись с родственниками, переселялись в поисках лучшей доли… и через ключевые станции, в которые сходились ветки из разных областей, проходило множество народа. Туман представлял обстоятельства, в которых действовал Порох, и интересовали его не они, а работа:
— Как вы ловили людоедов?
— По доносам, в основном, — пожал плечами здоровяк. — Ты ведь работаешь так же.
— Есть разница. — Берецкий кашлянул и сделал еще один глубокий вдох через маску. — Я иду по Зандру, люди знают, что я — ликтор, и эти же люди знают грязные подробности о своих соседях, или подозревают, или догадываются. Людоеды оставляют следы, люди их замечают и обращаются ко мне.
— Или доносят, чтобы отобрать водоносный слой, — буркнул Порох.
— Я тщательно проверяю каждый донос.
— Как?
— Есть способы.
— Поделишься?
— Ты все увидишь, — пообещал Берецкий. — А что не увидишь — я расскажу.
— Договорились!
Здоровяк хлопнул напарника по плечу и сделал легкое движение к двери, намереваясь продолжить движение по вагонам, но ликтор, как выяснилось, не закончил.
— Но вы с Шамилем не шли по Зандру, а сидели на очень оживленном месте, через которое проходит множество незнакомых друг другу людей, о которых ваши информаторы ничего не знают.
— К чему ты клонишь?
— Я хочу понять, что ты можешь, — объяснил Берецкий. — Извини, конечно, но я должен выяснить.
Порох кивнул, признавая право ликтора на любопытство, помедлил и неохотно ответил:
— На самом деле мы с Шамилем работали по Жрущим только после совершения преступления, а так являлись обычными сотрудниками Железной Безопасности: охрана, порядок, сопровождение грузов… Если же находили труп с характерными повреждениями, то есть было ясно, что работал Жрущий, — тогда вызывали нас, и мы начинали стандартное полицейское расследование. Если успевали взять преступника до того, как он покинет Ярик, то получали дополнительную награду.
— До войны был полицейским?
— И я, и Шамиль, — уточнил Порох.
— Понятно… — Туман снова подышал через маску.
Дверь скрипнула, в тамбур вошел очередной курильщик — несмотря на поздний вечер, не все пассажиры еще спали, — однако здоровяк одним взглядом заставил любителя подымить ретироваться. Ликтор улыбнулся: «Спасибо» — и задал следующий вопрос:
— Как думаешь, что заставляет людоедов совершать преступления в городе? Берцы ведь давно объявили их вне закона и жестоко наказывают.
— Голод, — сразу и уверенно ответил Порох. — Как правило, переселенцы добираются до Ярика группами — одиночки через Зандр не ходят. Едут долго, иногда — больше месяца, все это время рядом с ними находятся люди, и…
— Людоеды не могут поесть.
— Именно, — подтвердил здоровяк. — Жрущим срывает крышу.
— А в Ярике они видят толпы незнакомых людей…
— Которых никто не будет искать…
— Если правильно выбрать жертву…
— Именно.
Берецкий рассмеялся:
— Примерно так я и думал.
Однако ответной улыбки не добился — Порох остался серьезен. И следующий, ожидавшийся, но неожиданный, не связанный с разговором вопрос задал довольно холодно:
— Зачем тебя со мной отправили?
Только сейчас спросил, когда они уже несколько вагонов прошли, а значит — готовился. Или выжидал, когда неспешно ползущий по Зандру поезд достаточно далеко отъедет от станции.
— Куманин узнал, что я в Ярике, и попросил помочь с поиском людоеда.
— Ты приехал в депо одним из первых. Когда Куманин о тебе узнал?
— Я в Ярике уже неделю, лечусь у ваших врачей от высыпаний Блэра, что подцепил в Зандре… — Берецкий смотрел напарнику прямо в глаза. — Куманин узнал, что я в городе, встретился и предложил контракт. Он хотел, чтобы я занял ваше место.
— Нам было бы легче, — хмыкнул Порох.
— Но я не согласился.
— Почему?
Контракт с Железными гарантировал ликтору стабильность — по нынешним меркам вещь необычайно редкую и желанную, и потому в голосе Пороха прозвучало искреннее удивление.
— Потому что основная людоедская мерзость таится в Зандре, и мое место там. — Берецкий тоже умел быть серьезным. Он сделал еще один вдох, вернул маску на грудь и кивнул на дверь: — Идем?
— Идем, — согласился здоровяк.
Вся техника Железных Берцев: вагоны, платформы, цистерны, локомотивы, путеукладчики, краны, дрезины, в общем — абсолютно весь железнодорожный парк, — была выпущена еще до Времени Света, соответственно, подверглась или ремонту, или полному восстановлению с обязательной оптимизацией под реалии Зандра. Локомотивы оснащались ударными ножами, а их ядерные силовые установки защищались броней; на крышах вагонов появились огневые точки с пулеметами и автоматическими пушками, а разведывательная дрезина перед эшелоном шла даже сейчас, по безопасному маршруту Ярик — Белозерск: Зандр есть Зандр, и страховка от его сюрпризов еще никому не вредила.
Что же касается внутреннего убранства пассажирских вагонов, то в подавляющем большинстве оно было предельно спартанским и состояло из грубо сваренных полок, на которые можно было сесть или положить пожитки. Стекла в окнах не предусматривались — Зандр жаркий, а в осеннюю непогоду и зимние морозы проемы просто закрывали броневыми ставнями.
Что же касается внутреннего убранства пассажирских вагонов, то в подавляющем большинстве оно было предельно спартанским и состояло из грубо сваренных полок, на которые можно было сесть или положить пожитки. Стекла в окнах не предусматривались — Зандр жаркий, а в осеннюю непогоду и зимние морозы проемы просто закрывали броневыми ставнями.
Так выглядели самые дешевые вагоны, предназначенные для небогатых пассажиров или, как сейчас, для беженцев с Зандра, рискнувших отправиться в Русскую Арктику за лучшей долей.
— Вы Бобрыкины?
— Да, — подтвердила толстая черноволосая женщина, бывшая, судя по повадкам, полновластной императрицей своего малюсенького народца.
— Все? — уточнил Туман.
— Да.
— Все восемнадцать?
— Да, все восемнадцать.
Порох хотел было съязвить насчет многообразия семейных обычаев, но в последний момент опомнился и крепко потер подбородок, останавливая фразу и скрывая неуместную ухмылку. Здоровяк знал, какими скандальными и неприятными могут быть такие вот крепкие тетки, когда разозлятся, и решил не доводить дело до визгливых разборок.
А вот Берецкий не остановился, несмотря на то что, отвечая на последний вопрос, черноволосая многозначительно нахмурилась.
— Так было всегда или стало после Времени Света?
— Мы все — Бобрыкины, — рубанула «императрица». — А все, что было до Времени Света, не имеет значения.
— Понятно. — Туман кашлянул, опустил взгляд на планшет, неожиданно заинтересовавшись каким-то текстом, и несколько рассеянно повторил: — Понятно.
Поведение его было не угрожающим — тщедушный и низенький Берецкий самой природой не предназначался для угроз, — но тем не менее навевало тревогу: казалось, Туман уже нашел, в чем обвинить переселенцев, и теперь прикидывает, стоит ли оглашать приговор до прибытия подкрепления.
— Чего ты к нам докопался? — не выдержала «императрица».
И Порох вдруг поймал себя на мысли, что не смог бы ответить на вопрос. Бобрыкины — пять разновозрастных мужчин, пять разновозрастных женщин и восемь детей от восьми до пятнадцати лет, — являли собой заурядную группу переселенцев: латаные-перелатаные комбинезоны, стоптанные башмаки, потертые рюкзаки и мозолистые руки. Если они и отличались чем от остальных пассажиров вагона, так только общей фамилией. Но разве это повод для подозрения?
Но Туман отчего-то заинтересовался, остановился рядом с дремавшим семейством и начал расспросы, вызвав тревогу у взрослых и любопытство у детей.
— Чего ты к нам докопался?
Несколько секунд Берецкий непонимающе смотрел на подавшую голос черноволосую, а затем лениво осведомился:
— А почему я не должен докапываться к вам?
И прозвучал ответный вопрос хоть негромко, но настолько уверенно, что «императрица», явно готовившаяся перейти на повышенный тон, осеклась. Никакого кашля, никакого дрожащего дыхания — в вопросе прозвучала сила, о которую можно было разбить голову.
— Он. — Туман ткнул пальцем в одного из Бобрыкиных, небритого мужчину, под расстегнутым комбинезоном которого виднелась красная майка. — Что он скрывает?
Но смотрел при этом не на черноволосую, не на подозреваемого, а на детей. Задавая вопрос, Берецкий искал ответ не в словах, а на лицах тех, кто еще не научился управлять своими чувствами.
— Почему ты решил…
— Что он скрывает?
Порох, поразмыслив, решил не полагаться только лишь на грозный вид и с многозначительным видом положил ладонь на рукоятку пистолета, но применять силу не потребовалось: черноволосая подалась вперед и что-то прошептала Берецкому в ухо. Тот кивнул, сделал маленький шаг назад, вернув комфортное расстояние, и уточнил:
— Ты ведь понимаешь, что мы проверим?
Красные глаза смотрели жестко, но «императрица» уже взяла себя в руки.
— Проверяй.
— Понятно.
— Ты ведь ликтор? — неожиданно спросила женщина.
Несмотря на позднее время — полчаса как перевалило за полночь, — остальные пассажиры пока не спали или проснулись в ожидании скандала, немного расстроились тем, что все закончилось тихо, а теперь вновь насторожились.
— Ликтор, — подтвердил Берецкий. И чуть улыбнулся: — Не хочешь мне о ком-нибудь рассказать?
— В поезде едут Уроды.
— Знаю.
— Их проверь.
— Спасибо за сотрудничество. — Туман оглядел лица переселенцев и громко уточнил: — Всем спасибо. И… счастливого пути.
Пожелание встретили молча.
В государства ехали всегда…
Важное уточнение: не в опереточные «ханства», «империи» и прочие «королевства», коими переполнен Зандр, а в настоящие государства, сложившиеся после Времени Света и доказавшие свою силу. Вот в них ехали всегда: в Зигенский Орден, в Китай, в WSD и в Русскую Арктику, в союз народных республик, сложившийся в высоких широтах. Зачем ехали, учитывая, что, в отличие от вольного Зандра, граждане государств имели множество обязанностей и обязательств, за исполнением которых зорко следит полиция? За стабильностью, за понятными правилами игры и жестким соблюдением норм безопасности, за тем, что растерзанная Земля должна была двигаться вперед, и никто, кроме государств, не смог бы это движение обеспечить.
Люди ехали туда, где видели будущее. Туда, где формировался Порядок. А он формировался там, где сохранилась серьезная сила.
Глобальное потепление и таяние льдов привели к ускоренному освоению Арктики и, как следствие, — к быстрой милитаризации северных просторов. Крупные военные группировки, что создавали арктические державы, предназначались для защиты секторов от алчных соседей и тех государств, которые не получили официального права на разработку лакомого куска, а потому северные соединения были оснащены наилучшим образом, по последнему слову техники, и… вошли в число главных целей на случай глобальной войны.
Которая и разразилась в 2079 году.
В тот день баллистические ракеты разметали мощнейшие авианосные группировки НАТО, однако не причинили столь же сокрушительного вреда российской Оперативной Группе «Арктика», основу ударных частей которой составляли отряды подводных лодок. Некоторые крейсеры погибли на рейде, некоторые стали жертвами подводных вулканов и цунами, однако большая часть кораблей благополучно переждала Время Света на безопасных глубинах, сохранила боеспособность, и это обстоятельство позволило командующему «Арктики» адмиралу флота Андрею Андреевичу Зимину по окончании «горячей фазы» конфликта немедленно приступить к реализации основной боевой задачи и полностью очистить зону ответственности ОГ от остатков вражеских ВМС. Российские подводные крейсеры ликвидировали потенциальную угрозу, потопив, выдавив или принудив к сдаче все оставшиеся в Арктике корабли, после чего встали на боевое дежурство в проливах и полностью закрыли акваторию Северного Ледовитого океана.
Однако развивать наступление, как того требовали планы военного времени, адмирал не стал. Проанализировав ситуацию, Зимин понял, что цивилизация получила мощнейший удар, что большая часть пакетов, что хранились в его сейфе с пометкой «вскрыть в час „Х“», устарели и следует сосредоточиться на восстановлении, а не завоевании.
Береговая инфраструктура Арктики пострадала гораздо сильнее флота, однако некоторые комплексы атаку пережили и были в состоянии обеспечить кораблям хотя бы экстренную поддержку. Комплексы следовало привести в порядок. Арсеналы ОГ наполнялись из расчета трех месяцев боевых действий средней интенсивности, и предстояло в кратчайшие сроки организовать систему пополнения огневых запасов. А самое главное — необходимо было решить тяжелейшую проблему продовольственного обеспечения.
И в целом Зимин справился.
Восстановил два важнейших порта, обеспечив флот базами, развернул производство искусственной пищи и принял меры для подъема производства. Сухопутные части продвинулись вглубь материка от Мурманска, взяв под контроль промышленные и научные центры, жизненно необходимые для обеспечения армии, а главное — знаменитый Петрозаводский Машиностроительный Кластер, созданный специально для нужд ОГ и способный производить лучшую в мире бронетанковую технику.
Освободив Арктику, Зимин отправил положенные шифровки в Генштаб, однако ответа не получил: война обезглавила и военное, и гражданское руководство России. Несколько раз радисты ОГ принимали послания от чудом выживших министров и губернаторов с требованием перейти в их полное подчинение, но адмирал относился к подобным заявлениям с юмором. При этом он понимал, что не сможет оставаться только военным, разрабатывал концепцию будущего государства, но… оттягивал момент его объявления, в глубине души надеясь, что Верховный даст о себе знать.