— Где он был вчера ночью?
— Что?
Порох положил руку на пистолет. Вторая «кошка» зашипела, но главарь Уродов сумел удержать в руках и себя, и подчиненных.
— Не надо нас провоцировать, — резко бросил он, сделав шаг вперед. — Вы драки хотите?
— Пусть он ответит! — потребовал Порох.
— Не надо.
И снова Берецкий сумел показать, кто здесь отдает приказы. Спокойное «Не надо» заставило Пороха отступить, а Пантеру успокоиться. Конфликт погас, не разгоревшись.
— Хочу знать, почему вы такие дерганые? — Туман с любопытством уставился на главного циркача. — Зачем вы едете в Белозерск?
— Не твое дело! — рявкнул, словно выплюнул, Гиббон.
— Он все равно узнает, — скривился Пантера, жестом возвращая горячего помощника на диван. Помолчал, глядя на Пороха, и нехотя сообщил: — Мы едем покупать у русских оружие.
— И везете деньги? — уточнил Берецкий.
— Много денег, — подтвердил Урод. — Золото.
— Это все, что я хотел знать.
— Правда?
— Конечно, нет…
А примерно через тридцать минут, когда они закончили общаться с Уродами, прошли через последний вагон первого класса и привычно остановились в тамбуре, Порох решил подвести итог:
— Итак, у нас трое подозреваемых: Бобрыкин, Самойловы и Гиббон…
— А ты внимательный, — протянул Туман, не отрываясь от планшета. Судя по всему, он освежал в памяти сделанные заметки.
— Удивлен?
Однако сейчас Берецкий не был настроен шутить.
— Меня удивляет другое…
— Что?
— Почему он убил Шамиля так дерзко? — Порох вздрогнул, и ликтор немедленно извинился: — Прости, но я должен вернуться к этому.
— Понимаю. — Здоровяк тяжело вздохнул. — Шамиль… Что ты имел в виду?
— Если бы убийца просто застрелил Шамиля, мы даже не были бы уверены, что ищем Жрущего, — пояснил свою мысль Туман. — Но он повел себя очень нагло, вырвал Шамилю сердце, словно бросая нам вызов.
— Может, был голоден? — предположил Порох.
— Он поел за два дня до убийства Шамиля, — напомнил Берецкий. — После этого вы и стали его ловить.
— Ах, да… — Здоровяк почесал в затылке и неуверенно предположил: — Не смог удержаться? Ну, то есть убил Шамиля, а потом решил поесть. Сердце для них деликатес.
— Я тоже так подумал, — поддержал напарника ликтор. — Или же мы имеем дело с очередным проявлением их безумия.
— Ты считаешь Жрущих сумасшедшими? — прищурился Порох.
— Не совсем… — задумчиво ответил Туман. — Я склонен считать людоедство не отклонением, а процессом превращения в зверя. При пожирании себе подобных исчезают запреты, ограничения, мораль… Исчезают законы Божьи и человеческие. Появляется чувство превосходства — ведь ты знаешь, каковы люди на вкус… Появляется ощущение себя хищником, которое ведет к новым убийствам — хищник не может не убивать…
— Чувство превосходства появляется у любого человека с оружием, — хрипло произнес Порох. — Зандр переполнен ублюдками с комплексом превосходства.
— Согласен. Но я видел и нормальных людей с оружием. А вот нормальных людоедов — нет. — Туман приподнял брови, словно приглашая поспорить, но возражений не последовало, и Берецкий продолжил: — Но мы отвлеклись. Итак, теперь все знают, что в эшелоне едет ликтор. И сейчас все наши подозреваемые увидят, как ликтор, состроив сосредоточенную физиономию, торопливо и в полном одиночестве идет в хвост поезда. Время глухое…
— Ты для этого попросил Куманина задержать отправку эшелона? — догадался здоровяк. — Поэтому сделал рейс ночным?
— Днем на меня не напали бы.
— А сейчас нападет?
— Скорее всего.
— Почему?
— Потому что он боится, — уверенно ответил Туман. — Страх — лучший повод для нападения. — Заметил недоумение на лице напарника, рассмеялся и похлопал здоровяка по плечу: — Не бери в голову: три к одному, что он нападет.
— Но почему?
— Потому что ему надо, чтобы ты поймал преступника. Он убьет меня и подбросит улики какому-нибудь бедолаге, которого ты пристрелишь.
— Я не такой уж и тупой.
— Каждого можно обмануть: и тебя, и меня, — спокойно ответил Берецкий.
— На кого ставишь? — тут же спросил Порох.
— На Самойловых.
— Почему?
— Потому что они знали соседей-людоедов еще до Времени Света, а значит, Жрущие Дни прошли вместе…
— Что косвенно указывает на то, что Самойловы тоже ели мясо, — понял Порох.
— Вторая странность: они жили в Зандре, их все устраивало, но после той истории бросили все и отправились в Ярик.
— Боялись, что их тоже разоблачат?
— Вероятно.
Порох усмехнулся, покачал головой и с уважением произнес:
— Когда ты говорил, что убиваешь их хитростью, я не поверил. А теперь вижу, что ты — настоящий охотник. — И вздохнул: — Я ставлю на Гиббона.
Он был достаточно умен, чтобы понимать — это наркотик. Болезненная зависимость от… От всего: выслеживания добычи, забоя добычи, запаха первой крови из забиваемого тела, вкуса мяса, вкуса сердца и — самое главное! — упоительного чувства полного превосходства.
Он не убивал — он демонстрировал власть. Поднимался над серым, отравленным радиацией Зандром и вновь чувствовал себя человеком.
И не мог от этого отказаться.
Чужая смерть бодрила, придавала сил и укрепляла дух. После каждой новой трапезы обязательно наступала эйфория… Нет! Не просто эйфория — он чувствовал не расслабленность, а прелестное, бурлящее возбуждение, желание творить, побеждать и вновь доказывать свою силу.
Он чувствовал желание убивать снова и снова.
Он был достаточно умен, чтобы понимать — это наркотик. Он знал, что изменился, что пути назад нет, но перестал об этом беспокоиться. Он сделал выбор и готов был защищать его, сражаться за свое право жить так, как считает нужным. Убивать за желание убивать.
Ему уже приходилось, и он был готов продолжить.
Проклятый ликтор не только представлял опасность — он нанес несмываемое оскорбление: заставил испугаться и вновь погрузиться в беспросветное, густо замешанное на животном страхе уныние.
Ликтор его унизил, и нужно расплатиться за пережитый позор.
Храп и вонь. Стоны во сне. Характерное пыхтение за дверьми купе, стоны без сна. Журчание разливающегося по стаканам самогона. Шлепающие карты, стук выкладываемых на стол радиотабл. Ругательства… Но в основном — храп и вонь, они являются основными приметами ночного поезда. Тьма за окнами, усталость и монотонное движение взяли свое: пассажиры угомонились. И мало кто обратил внимание на идущего по проходу ликтора. В одном вагоне ему предложили выпить, в другом недовольно проворчали: «Шляются тут…», когда Берецкий задел чью-то ногу, в третьем обругали… Подозрительная компания из восьмого детально ощупала Тумана заинтересованными взглядами, раздумывая, имеет ли смысл немножко пограбить припозднившегося пассажира, но вспомнили, с кем имеют дело, и решили не связываться.
«А было бы смешно, напади они сейчас…»
В этой компании Жрущих не наблюдалось, составляли ее обыкновенные бандиты, и было бы обидно, сорви они операцию. Но обошлось, и Туман прошел восьмой вагон без приключений. Однако напряжение не отпускало, наоборот, усилилось. Теперь двое из подозреваемых — Самойловы и один из Уродов — остались позади, и вероятность удара в спину многократно возросла…
Хотя нет, на самом деле напряжение вызывало не чувство опасности, а томительный вопрос: «Рискнет ли Жрущий нанести удар?»
Берецкий не боялся схватки, он мечтал о ней.
И боялся, что бой не состоится.
Несмотря на продемонстрированную напарнику уверенность, ликтор оценивал шанс поймать преступника как невысокий. Людоед знал, что доказательств у Тумана нет, что он может предъявить русским только подозрения, которые те, разумеется, не станут досконально проверять. Другими словами, людоеду достаточно было просто подождать, спокойно перейти границу в Белозерске, получить документы Народной республики и раствориться в бескрайних просторах, но имелся один нюанс: информация о расследовании обязательно появится в личном деле нового гражданина Русской Арктики. Уроду на это плевать — он покинет Белозерск через пару дней и вряд ли вернется. Бобрыкину, возможно, тоже все равно — из Карелии он может отправиться в любую из девяти республик, забиться в какой-нибудь медвежий угол, где его никто не найдет, и жить так, как захочет. А вот видному инженеру Григорию Самойлову, которому предстоит работать в Петрозаводске и быть все время на виду, такая метка в личном деле совсем не нужна.
Если, конечно, он людоед…
— Извините…
Эффект неожиданности. Берецкий позволил себе задуматься и потерял секунду. Не сразу сообразил, что в тамбуре его ждет враг. Не ожидал его увидеть. Не среагировал… И эта секунда едва не стоила ликтору жизни.
— Извините…
Судя по всему, Самойлов был поклонником черного юмора — одновременно с извинениями он нанес Туману резкий удар ножом, который Берецкий парировал беззащитной кистью в самый последний момент. Рана получилась болезненной, кровавой, но лучше уж рука, чем живот.
Следующий выпад ликтор отразил гораздо удачнее, хоть и все той же многострадальной рукой — вновь не позволил клинку достигнуть тела, — и одновременно, в тот самый миг, когда нож людоеда ушел в сторону, Туман выстрелил в первый раз. Не из основного «караулова», что висел на виду и отвлекал внимание, а из запасного плоского «морала» тридцать второго калибра, искусно спрятанного так, чтобы его можно было без труда выхватить левой. Маленькая пуля пробила Самойлову ногу, и толстый инженер заголосил на удивление тонким голосом. Но не побежал, не отпрянул, навалился тушей, стараясь не допустить второго выстрела, и следующая пуля со звоном щелкнула по полу, выбив сноп искр.
— Сука…
Несколько драгоценных секунд сохранялась патовая ситуация: Григорий не позволяет Туману выстрелить, Туман не позволяет Григорию искромсать себя ножом, но рана Самойлова тяжелее и постепенно дает о себе знать — инженер теряет силы.
— Сука…
Позади скрипит дверь, и Берецкий, верхним чутьем поняв, что ничего хорошего это ему не несет, резко давит на врага, заставляя его опираться на поврежденную ногу, а в результате — пошатнуться. В итоге Самойлов позволяет ликтору сменить положение, и маленький топорик лишь скользит по плечу, а не бьет, как было задумано, по затылку.
— Черт!
— Гриша!
— Убей его!
— Он тебя ранил!
— Убей!
Жена Самойлова не стоит на месте, не теряет времени — она вновь отводит руку назад, готовясь ударить, но ликтор отступает к стене и между ними оказывается инженер.
— Скорее.
— Я стараюсь!
Но Берецкий слишком мал, а Григорий — напротив — слишком велик, и Александра никак не может улучить подходящий для атаки момент.
— Скорее!
«Сейчас!»
Несмотря на выстрел, помощь задерживается, счет идет на секунды, очень скоро на его голову обрушится топорик, и Туман решается на отчаянный шаг: вперед, прямо на нож, позволяя лезвию скользнуть по телу и одновременно — ослабляя давление на руку с пистолетом. Инженер, которому кажется, что нож вошел во врага, издает удивленный смешок, а в следующий миг гремит очередной выстрел.
— Нет!
Берецкий стреляет изогнувшись, неудобно вывернув руку, но у него получается: пуля попадает женщине в пах.
Визг.
— А-а!
Еще один выстрел. К этому моменту раненая Александра успевает осесть на пол, поэтому вторая пуля попадает ей в грудь.
— Сука!
По сравнению с ликтором Самойлов огромен, грозен, крепок, но рана забрала его силы. Обозленный, понявший, что проиграл, он решает умереть, убив врага, но не получается.
— Сука!
Пальцы инженера тянутся к горлу Берецкого, но тот спокойно поднимает вооруженную руку так, что ствол упирается людоеду в подбородок, и усмехается:
— Зверю — зверево.
И ставит точку выстрелом.
Все закончилось.
Это случилось настолько неожиданно, что не укладывалось в голове, — все закончилось! Дикое напряжение последних часов исчезло без следа, инженер, как он и надеялся, оказался Жрущим и расплатился за его грехи. Ирония судьбы: у Самойлова, без сомнения, и своих достаточно, но заплатил инженер за чужие. С другой стороны, как бы там ни было, а Самойлову воздалось по заслугам.
«А для меня все кончилось!»
В глубине души он понимал, что успокаиваться рано, что отныне слово «Осторожность» должно стать его вторым именем, но ничего не мог поделать — чувствовал себя победителем. Потому что он действительно прошел по краю, несколько раз едва не взорвался, едва не выдал себя, но сумел сдержаться, не позволил вырваться клокочущей внутри ярости, обманул всех и теперь имел полное право на маленькую компенсацию.
«Только для того, чтобы успокоиться…»
Утихомирить расшатавшиеся нервы и одновременно насладиться изысканным вкусом сырого человеческого сердца. Не заветрившегося, поскольку хранилось в герметичном контейнере.
«Какой потрясающий аромат…»
Он медленно, наслаждаясь каждым мгновением, каждым действием, отрезал кусочек, не снимая с ножа поднес его ко рту, и…
— Приятного аппетита, — мягко произнес вошедший в купе мужчина.
И включил свет.
Порох замер с раскрытым ртом.
— Тебя не смущает, что это сердце Шамиля? — с улыбкой осведомился Берецкий. — Хотя… Кого я спрашиваю? Конечно, не смущает. Кушай.
Одна рука ликтора серьезно повреждена, перевязана, но во второй, здоровой, он уверенно держит «караулов», неброский, но надежный девятимиллиметровый пистолет, черный глаз которого недружелюбно и многообещающе смотрит на ошарашенного людоеда.
— Но как? — бормочет Порох.
— Помнишь, я попросил тебя закончить дела с Самойловыми, а сам пошел в головной вагон на перевязку?
— Ты был весь в крови.
— По дороге я подбросил сердце в вещи Самойловых… Где ты его потом и нашел. В герметичном контейнере, чтобы оно не потеряло для тебя привлекательности.
— Ты? — Порох до сих пор не может осознать, что его обыграли, и способен лишь на короткие вопросы, почти междометия. Он опустил нож, но в этом жесте не было ни угрозы, ни подготовки к нападению — только растерянность.
— Это я убил Шамиля, — любезно ответил Туман. — И в поезде я охотился не за нашей парочкой, а за тобой, Порох, только за тобой. Я должен был выяснить, людоед ты или нет.
— То есть ты не знал?
— Вы прекрасно устроились в Ярике, поверь — я восхитился. — Берецкий прислонился спиной к стене, поставил ногу на диван и положил вооруженную руку на бедро — теперь она не устанет. А расстояние до сидящего у окна Жрущего и мешающий ему столик, делали невозможным атаку. — Много случайных людей, пассажиров, беженцев — убивай кого хочешь, ешь от пуза, а потом расследуй преступление и назначай виновным кого угодно. — Пауза, угрюмая усмешка. — Представляю, как вы с Шамилем потешались. У вас была не жизнь — сказка.
— Как же мы попали под подозрение?
— Месяц назад вы съели очередного одинокого беженца, а его смерть повесили на комби по имени Крюк. Помнишь?
— Он стал свидетелем, — вздохнул Порох. — Обычно мы не трогаем комби.
— Если он стал свидетелем, нужно было его просто убить и спрятать, — жестко произнес ликтор. — Потому что один из друзей Крюка, человек, которому я обязан, поклялся мне, что комби — не Жрущий. И я поехал в Ярик разбираться.
— Теперь понятно, почему ты взялся за нас…
— Я знал, что Крюк невиновен, и потому в первую очередь заинтересовался теми, кто назвал его таковым… Предположил, что вы — заурядные тупицы, выслуживающиеся перед начальством, подбрасывая улики, но девушка, которую вы съели три дня назад… Я как раз следил за Шамилем и видел, как она села в его внедорожник.
— Но ты не видел меня.
— И потому устроил этот маленький спектакль.
Здоровяк посмотрел ликтору в глаза:
— Ты назвал спектаклем убийство моего друга?
— Согласен: для тебя звучит грубовато, — улыбнулся Туман. — Шамиль сыграл блестяще и сдох как собака.
Было очевидно, что Берецкий сознательно провоцирует Пороха на атаку, ждет, что тот взорвется, но здоровяк удержался от нападения. Нервно провел рукой по столику и спросил:
— А Самойловы?
— Им не повезло оказаться там, где я охотился.
— Ты крутой?
— Ты этого еще не понял?
И не поспоришь. Ничего не скажешь против, потому что низенький и тщедушный Туман за сутки убил трех людоедов и готовился убить четвертого. За сутки. Потому что он обманул его, опытного и осторожного, находясь все время рядом. Потому что действительно был охотником высочайшего класса.
— Да, ты крутой… Подкинул мне сердце… Но почему только половину? — Порох все-таки не удержался — съел вожделенный кусочек. В конце концов, это последний… Тщательно прожевал, с удовольствием впитывая сводящий с ума вкус, и повторил: — Почему ты подбросил мне только половину сердца? — Начал медленно отрезать еще один кусок и вдруг остановился. Догадался. Посмотрел Туману в глаза и с гадливенькой улыбочкой указал на разложенное на столе мясо: — Хочешь?
— Мне хватило второй половины.
— Ты… — Порох вновь покачал головой. — Ты…
— Я, — равнодушно подтвердил Берецкий. — Я ведь честно сказал, что вижу по утрам людоеда.
Да, сказал, но кто же воспринял те слова в прямом смысле? Кто мог подумать, что ликтор окажется Жрущим?
— И ты не убиваешь людишек?
— Только людоедов.