В конце концов резюме: я готов служить и глубоко убежден, что если бы вы обратились ко мне за 2–3 месяца до осени, то Володя давно бы уже сидел в семинарии и зубрил латынь.
Как поживают твоя мама и девочки? Мы часто о них вспоминаем. У нас холодно, но не очень. Будь здоров. Копию со свидетельства пусть напишет сам Володя или Саша на клочке бумаги или в письме.
Твой А. Чехов.
P. S. Не хочет ли Володя перейти в армянскую веру? Я написал бы Мирктичу в Эчмиадзин.
Барскову Я. Л., 22 сентября 1895*
1586. Я. Л. БАРСКОВУ
22 сентября 1895 г. Мелихово.
Ст. Лопасня. 95 22/IX.
Многоуважаемый Яков Лазаревич!
Не отвечал я Вам так долго*, потому что не хотелось отвечать на Ваше обстоятельное письмо коротко и неопределенно. Но время затянулось, и волей-неволей приходится отвечать коротко. В настоящее время у меня нет ничего готового, а то, что пишу и буду писать до весны, уже обещано* давным-давно. Если случайно напишу что-нибудь подходящее для детского чтения, то пришлю; но это «случайно» случается со мной очень редко, раз в пять лет. Кажется, за все 15 лет, пока я пишу, я написал только два детских рассказа*, да и те, говорят, охотнее читаются взрослыми, чем детьми.
В октябре я буду жить в Москве и постараюсь повидаться с Вами и поговорить, а пока позвольте поблагодарить Вас за приглашение и пожелать Вам и журналу полнейшего успеха.
Искренно Вас уважающий
А. Чехов.
Кривенко С. Н., 22 сентября 1895*
1587. С. Н. КРИВЕНКО
22 сентября 1895 г. Мелихово.
Ст. Лопасня. 95 22/IX.
Многоуважаемый Сергей Николаевич, простите, что я так долго не отвечал на Ваше письмо. В последнее время я был всё в разъездах и получал письма неаккуратно, да и отвечать принимался не сразу, так как занят я по горло: то писать надо, то гости, то больные, то ехать надо.
Сотрудничать в «Новом слове» я рад всей душой, но сказать определенно, что и когда я пришлю Вам, для меня положительно невозможно, так как я уже раньше надавал много обещаний, которые тщусь исполнить, и работы у меня хватит по крайней мере до весны. Сердечно благодарю за приглашение, когда буду в Петербурге, то непременно побываю у Вас, а пока позвольте пожелать полнейшего успеха Вашему журналу и выразить Вам свое глубокое уважение.
Преданный
А. Чехов.
Волькенштейну М. Ф., 22 сентября 1895*
1588. М. Ф. ВОЛЬКЕНШТЕЙНУ
22 сентября 1895 г. Мелихово.
Многоуважаемый Михаил Филиппович, Вы, вероятно, сердитесь на меня за молчание и, должно быть, уже решили, что я человек невоспитанный… Но не моя в том вина, что я так долго не отвечал на Ваше письмо*. Когда Вы, бог даст, купите себе имение (конечно, в 25 раз лучшее, чем мое) и поселитесь в нем, и будете по целым неделям проживать в Москве и Петерб<урге>, тогда и Вы будете неаккуратно отвечать на письма.
Что нужно по существу, я уже ответил С. Н. Кривенко*, который тоже писал мне. Работать в «Новом слове» я рад всей душой, но готового у меня нет ничего, а всё то, что я пишу и буду писать до весны, уже обещано. Пишу я туго, мало и кропотливо, как японец, и потому мне, как японцу, нужно заказывать по крайней мере за год.
Если Вы переписываетесь с Вашим братом, то поклонитесь ему, пожалуйста. В прошлом году я видел его в Таганроге*.
Желаю Вам всего хорошего и ему крепко жму руку.
Ваш А. Чехов. 95 22/IX.
Ст. Лопасня.
Чехову Ал. П., 22 или 23 сентября 1895*
1589. Ал. П. ЧЕХОВУ
22 или 23 сентября 1895 г. Мелихово.
Добрый Саша! Любезное письмо твое получил и тотчас же отвечаю, хотя я слишком занят, чтобы отвечать на письма людей низкого звания.
1) «Неделя о слепом», мне кажется, затянулась слишком долго* вопреки всем календарям. Я просил тебя адресоваться прямо в Каширу, к одному слепому, для меня же в настоящее время справки твои значения не имеют, так как у меня нет даже адреса слепого.
2) Теперь о зрячих. У Ивана я давно уже не был*; по слухам, у него в училище был дифтерит, занятия временно прекращены, и он живет теперь у родственников жены, полный сознания своего семейного благополучия. Очевидно, к себе в училище он не ходит и твои письма, которые ты пишешь «в воне благоухания духовного», его швейцар бросил в нужник. Он, т. е. Иван, немножко поседел и по-прежнему покупает всё очень дешево и выгодно и даже в хорошую погоду берет с собой зонтик.
3) Володю Чехова выперли из Екатериносл<авской> семинарии на том основании, что он светский. Я хлопотал за него, написав в Симферополь, причем ему сказано было, что если в Симфер<ополе> есть вакансия и попы будут препятствовать поступлению, то чтобы он поторопился написать тебе насчет протекции. Мне кажется, что при наличности вакансии и хороших отметок было бы достаточно одной карточки Победоносцева или Саблера. Но вопрос в том, есть ли вакансия… Буде я узнаю, что вакансия есть где-нибудь, мы спишемся и будем действовать сообща*. Мальчику надо помочь, а то его заберут в soldateniensis. Буде одобришь, я сам напишу Победоносцеву, ибо для дяди и его почтенных сынов я готов на всё.
4) По описанию твоей болезни я заключил, что у тебя страшнейший сифилис и громадная фистула заднего прохода, образовавшаяся вследствие непрерывного выпускания газов.
5) Погода у нас очень хорошая, теплая. Виссарион* по-прежнему жует за обедом мать и длинно рассуждает об орденах.
6) Брома и Хину скоро опять придется запирать в баню. Дочь их Селитра — вылитый Бром.
7) А. С. Суворин мне ничего не пишет, и я не знаю, где он.
Затем кланяюсь Наталии Александровне и детям и вместе с ними скорблю, что из тебя не вышло никакого толку. Жаль, Саша, а между тем тебе дано было хорошее направление.
Твой благодетель
А. Чехов.
P. S. О твоем рассказе напишу из Москвы*.
На конверте:
Петербург. Невский 132, кв. 15.
Его высокоблагородию Александру Павловичу Чехову.
Горбунову-Посадову И. И., 26 сентября 1895*
1590. И. И. ГОРБУНОВУ-ПОСАДОВУ
26 сентября 1895 г. Москва.
95 26/IX.
Многоуважаемый Иван Иванович! Александр Алексеевич Плещеев, уезжая сегодня в Петербург, взял на себя труд переговорить насчет книги А<стырева>* с Сувориным и другими книгопродавцами. Будьте добры, пошлите ему нужные сведения*: сколько экземпляров книги осталось, а также maximum скидки, какую может сделать г-жа А<стырева>. Его адрес: Петербург, Большая Морская, 50.
Я опять в Москве, в той же гостинице, в том же номере. Проживу здесь, должно быть, до воскресенья. Как Вы поживаете?
Желаю Вам всяких благ и крепко жму руку.
Ваш А. Чехов.
На обороте:
Здесь. Зубово, Долгий пер., д. Нюниной.
Ивану Ивановичу Горбунову.
Киселеву А. С., 26 сентября 1895*
1591. А. С. КИСЕЛЕВУ
26 сентября 1895 г. Москва.
Большая московская гостиница, № 5.
Дорогой Алексей Сергеевич, уезжая вчера в Москву, я получил на станции Ваше письмо, а сегодня, очевидно, споспешествуемый добрыми ду́хами и Вашими святыми молитвами, я встретил на улице самого Сытина, так что писать к нему не понадобилось*. Я предупредил его, что к нему придет г. Бот с рассказами Марии Владимировны, и теперь мне остается только пожалеть, что я не знаю адреса г. Бота, так как застать Сытина можно, но очень трудно. В каждом доме есть деньги, только надо знать, где они лежат*; так в каждом городе суть нужные люди, только нужно знать, когда и где их можно застать. На всякий случай напишите г. Б<оту>, что с раннего утра до 11½—12 час. дня Сытина легче всего застать в его типографии на Валовой улице, а после 12 — в складе; а еще лучше, прежде чем идти к нему, — справиться по телефону, где он. Человек он смирный, любезный, немножко застенчивый.
Узнав, что ему принесут 17 листов, он сказал: «Для нас это много». И я думаю, что для книжки это много. Выбирать и одобрять рассказы будет не сам Сытин, а инспектор народных училищ Вахтеров, заведующий у него народными и детскими изданиями. Я знаком с Вахтеровым, но не коротко. Если Бот, как педагог, знаком с ним, то вот Вам прекрасный случай дать ему еще одно поручение — поторопить Вахтерова. Я тоже потороплю.
Узнав, что ему принесут 17 листов, он сказал: «Для нас это много». И я думаю, что для книжки это много. Выбирать и одобрять рассказы будет не сам Сытин, а инспектор народных училищ Вахтеров, заведующий у него народными и детскими изданиями. Я знаком с Вахтеровым, но не коротко. Если Бот, как педагог, знаком с ним, то вот Вам прекрасный случай дать ему еще одно поручение — поторопить Вахтерова. Я тоже потороплю.
Еще одно примечание: когда я говорил с Сытиным о рассказах, то на лице его была написана готовность.
Как Вы поживаете вообще? Давно уже я Вас не видел. Где Ваши? Где Сережа?
В Москве я буду жить до 2-го октября — к Вашим услугам. Всякое Ваше поручение исполню с большим удовольствием.
В середине октября я опять буду в Москве. Приезжайте и Вы, пообедаем вместе, помянем добром старину. Останавливаюсь я обыкновенно в Б<ольшой> московской, первый подъезд (считая со стороны Тверской), бородатый швейцар.
Денег нет. Старею.
Низко кланяюсь Вам и всем Вашим. Будьте здоровы и счастливы.
Ваш А. Чехов. 26 сент.
Щепкиной-Куперник Т. Л., конец сентября 1895*
1592. Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК
Конец сентября 1895 г. Москва.
Милая Таня, драгоценная девочка, я заболел сразу пятью тифами и изнемог от желаний. Не могу прибыть.
Простите.
Миллион поцелуев!!!
А. Чехов.
На обороте:
Ее высокородию Татьяне Львовне Щепкиной-Куперник.
Горбунову-Посадову И. И., 3 октября 1895*
1593. И. И. ГОРБУНОВУ-ПОСАДОВУ
3 октября 1895 г. Москва.
3 окт. Б. московская гостиница.
Многоуважаемый Иван Иванович, я опять получил от Ф. Ф. Тищенко письмо*, в котором он извещает, что рассказы его забракованы в «Русском богатстве», и настойчиво умоляет найти ему хотя какое-нибудь место, хотя бы место акцизного надзирателя, которое он раньше занимал. Место это ему несимпатично, и он просит похлопотать о нем только в крайнем случае. Судя по тону письма и по тому, что у меня нет никакого места на примете, этот крайний случай уже наступил. Не придумали ли Вы чего-нибудь? Напишите*. Если нет ничего, то придется обратиться к московскому обер-акцизнику и акцизному литератору Куманину, бывшему издателю «Артиста».
Адрес Потапенко: Петербург, Николаевская, 61.
Отвратительная погода угнетает меня, и я кашляю. А как Ваше здоровье? Как глаза?
А я пишу, хлопочу, хлопочу и хлопочу*. Всяких Вам благ.
Ваш А. Чехов.
Когда Лев Николаевич будет в Москве?
Сытину И. Д. (Черновое), 4(?) октября 1895*
1594. И. Д. СЫТИНУ
(Черновое) 4 (?) октября 1895 г. Мелихово.
Проф. Д<ьяконов> сообщил мне вчера, что в мое отсутствие Вы ему несколько раз писали насчет издания «Х<ирургической> л<етописи>». Меня это удивило, так как я думал, что переговоры давно уже кончены. Эти длинные переговоры, признаюсь, поставили меня в глупое и смешное положение, в каком я никогда не бывал раньше. Вспомните, я ведь не навязывался к Вам с «Х<ирургической> л<етописью>», я просил Вас издавать этот журнал только лишь при добром желании и несколько раз подтвердил, что в случае каких-либо колебаний и сомнений браться за издание нельзя. Вы отнеслись на словах к предложению моему сочувственно и даже благодарили меня на вокзале, что я дал Вам такое «хорошее дело», но письма моего Вы не послали Дьяконову; я же потом вел себя так, как будто письмо было послано, всюду трезвонил, что журнал устроен, поздравлял хирургов, все меня благодарили, и я принимал благодарности. Потом, когда я к 1-го октября приехал в Москву, мы встретились на Кр<асной> площади; я сказал, что приеду к Вам с Дьяк<оновым>, Вы ответили: «буду ждать» и не предупредили, что намерения Ваши насчет «Х<ирургической> л<етописи>» изменились. Я отрываю профессора от дела, везу его на Валовую в полной уверенности, что всё уже кончено, но встречаете Вы нас как-то нерешительно и начинаете переговоры насчет «сметы», точно речь шла о постройке казарм, точно не всё было ясно… Затем мы уехали, не солоно хлебавши, чувствуя себя в совершенно нелепом положении; профессор уже смотрел на меня как на легкомысленного человека, а мне было стыдно, точно я солгал. В тот же день Вы приходили ко мне обедать и, очевидно, не доверяя мне, боясь, чтобы я не обманул Вас, привели с собой бородатого молчаливого господина; за обедом опять были переговоры, и Вы кончили обещанием издавать журнал. Потом через два дня я с легким сердцем еду к Д<ьяконову> обедать, праздновать с ним благополучное окончание дела, но — увы! Опять Вам угодно было поставить меня в смешное положение. О том, что Ваша тип<ография> завалена работой, о несогласии Ваших товарищей и т. п. Вы могли бы написать прямо мне; Ваш отказ от издания я принял бы с легким сердцем, потому что к Вам и к Вашему делу я относился всегда с полным сочувствием и с полным доверием, и отказ был бы в порядке вещей, и в нем я не нашел бы ничего оскорбительного. Но вы почему-то предпочли отказывать и обещать в одно и то же время, и притом обещать мне, а отказывать Д<ьяконову>. Для чего? Простите, всё это мне непонятно. Конечно, проф. Д<ьяконов> извинит меня; журнал будет устроен, но забыть того, что я пережил благодаря Вам, я уже не могу. Убедительно Вас прошу больше ничего не писать Д<ьяконову> и прекратить переговоры.
Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 5 октября 1895*
1595. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
5 октября 1895 г. Мелихово.
5 октябрь. Ст. Лопасня.
Милый Жан, спасибо, что вспомнили и дали о себе весточку*. Я давно уже хотел написать Вам, но бог Вас знает, где Вы и в каком Вы настроении. Вы уже не прежний Жан, юморист, милый капитан, Вы уже очень серьезны и стали похожи на кардинала Рамполлу. Вы как-то прислали мне книжки, изданные «Артистом», но без авторской надписи*, и я заключил, что Вы за что-то дуетесь на меня, и я в отместку не послал Вам своего «Сахалина», хотя было сильное искушение послать… Я бываю часто в Москве, останавливаюсь в Б<ольшой> московской гостинице, где, кажется, Вы тоже останавливаетесь; всякий раз я надеюсь встретиться с Вами, объясниться Вам в своей дружбе, поужинать вместе, вспомнить старину. Право, Жан, если Вы расположены есть и слушать, то около 20 октября давайте встретимся в Москве*. Кстати привезите Вашу книжку о театре и оттиск «Миллион терзаний»*. Я читал только первые главы, конца же не читал, так как не получаю святошеского журнала, в котором Вы печатали эту повесть и которого, кстати сказать, я терпеть не могу. Я, кажется, готов был бы отрубить себе палец, чтобы только переманить Вас в какой-нибудь другой журнал, менее мрачный, и чтобы Горленко хвалил Вас где-нибудь в другом месте*. Если когда-нибудь осуществится мое желание, т. е. если буду издавать журнал*, то первым делом постараюсь умолить Вас — взять от меня за лист сколько угодно и начать опять работать вместе, а не где-то особняком. Я Вас ценю, высоко ценю.
26 сент<ября> освящали памятник на могиле Плещеева*. Была вся его богатая родня. Я слушал пение монашенок, думал о padre*, о Вас.
Пишете ли Вы пьесы? Право, нам есть о чем поговорить. Давайте встретимся в Москве.
Вашей жене нижайший поклон, а Вам мысленно жму крепко руку. Жду скорейшего ответа!!
Ваш А. Чехов.
Ваш трагический почерк, кажется, стал разборчивее, хотя, впрочем, судить трудно, так как Ваше письмо короче колибри (хотел было написать — воробьиного носа).
Немировичу-Данченко Вл. И., 6 или 13 октября 1895*
1596. Вл. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО
6 или 13 октября 1895 г. Мелихово.
Пятница.
Вчера, на ночь глядя, прочел Вашу «Губернаторскую ревизию». По тонкости, по чистоте отделки и во всех смыслах это лучшая из всех Ваших вещей, какие я знаю. Впечатление сильное, только конец, начиная с разговора с писарем, ведется в слегка пьяном виде, а хочется piano, потому что грустно. Знание жизни у Вас громадное и, повторяю (я это говорил когда-то раньше), Вы становитесь всё лучше и лучше, и точно каждый год к Вашему таланту прибавляется по новому этажу.
Где Вы? Я Вашей новой квартиры не знаю*, а Вы мне не пишете. Кланяйтесь Екатерине Николаевне. Дома я проживу до 20 окт<ября>. Пишите.
Крепко жму руку.
Ваш А. Чехов.