Дамиан провел меня по узкому коридору. Справа была меленькая ванная комната с компактным душем, раковиной и туалетом. Я повернулась, чтобы закрыть дверь, но Дамиан просунул ногу.
— Я не смогу писать, если ты будешь смотреть.
— Нет? — и он потащил меня обратно в каюту.
— Подожди.
Боже, я ненавидела его. Я ненавидела его больше чем кого-либо когда-либо смогу возненавидеть.
Он подождал у двери, не потрудившись отвернуться. Он хотел убедиться, что я поняла ситуацию ― со мной не считаются, я не имею права голоса и не могу рассчитывать на уединение, милосердие, удобство или внимание. Я пленница, объект для его прихотей.
Я направилась к унитазу, благодаря Бога за то, что окажусь частично закрыта от Дамиана раковиной. Я расстегнула штаны, впервые обращая внимание на царапины. Кожа, наверное, поцарапалась о стенки ящика, в котором он меня запер. Я коснулась затылка и обнаружила шишку размером с яйцо, которая не переставала пульсировать с тех пор, как я пришла в себя. Ноги заныли, когда я села, на коленях были огромные, фиолетовые синяки, наверное, от движений в деревянном ящике. Кто знает, как долго я там пробыла. Еще хуже то, что я не могла расслабиться и пописать, но когда все же начала, меня обожгло, как будто кислотой. Мочи оказалось немного, наверное, потому, что я была обезвожена, но я еще немного посидела, сделав несколько глубоких вдохов, прежде чем вытереться и встать. Я натянула на себя штаны и уже собиралась мыть руки, когда увидела свое отражение.
— Какого хрена? — я повернулась к нему. — Что за херню ты сотворил со мной?
Он бесстрастно продолжал смотреть на меня, словно не слышал, как будто я была пустым местом.
Я снова посмотрела на свое отражение в зеркале. Он отрезал мои длинные светлые волосы и перекрасил их в жгучий черный цвет: укоротил их тупыми ножницами и облил магазинной краской. Часть белых непокрашенных волос все еще проглядывала сквозь темные пряди, как будто я напялила дешевый готический парик. Мои серые глаза, которые всегда привлекали внимание на моем лице, померкли на фоне этих жестких темных волос. В сочетании со светлыми ресницами и бровями я выглядела как живой призрак.
Нос и щеки были поцарапаны. Засохшие ручейки крови окружали мои уши там, где он вырвал мои волосы. Глубокие голубые круги образовались под глазами, а губы выглядели такими же болезненно потрескавшимися, какими и ощущались.
Мои глаза горели от непролитых слез. Я не могла примирить эту девушку с той, которой я была пару дней назад, с девушкой, которая собиралась отпраздновать свое двадцатичетырехлетие. Мой отец наверняка уже знает, что я пропала. Я бы никогда не пропустила вечеринку, которую он устроил для меня. Он наверняка уже поговорил с Ником, последним человеком, который меня видел. Я не знаю, как много дней прошло, но мой отец, должно быть, меня ищет. Он наймет лучших из лучших и не остановится, пока не найдет меня. И если он отследил мою машину на набережной, он, догадался, что я на корабле. Эта мысль утешала меня. Может, он близко. Все, что мне нужно сделать, это выиграть немного времени, чтобы он мог догнать нас.
Я ощутила его под блузкой и облегченно вздохнула. Оно все еще было здесь ― ожерелье, которое отец подарил маме, когда я родилась. Оно перешло ко мне после ее смерти, и с тех пор я носила его. Это была простая золотая цепочка с круглым медальоном. Медальон был с прозрачным стеклом, которое открывалось как книга. Внутри было два редких драгоценных камня ― александриты и розовая морская жемчужина. (Примеч. Александри́т — природная разновидность минерала хризоберилла с примесью хрома. Кристаллы александрита способны менять оттенки окраски в зависимости от освещения: от темной сине-зеленой, голубовато-зеленой, темной травяно-зеленой, оливково-зеленой при дневном свете до розово-малиновой или красно-фиолетовой, пурпурной при вечернем или искусственном свете).
— Возьми, — я расстегнула замочек и протянула Дамиану.
Я не думала, что могу обменять ожерелье на свою свободу, ведь он легко мог просто отобрать его, но я могла соблазнить его обещанием большего. Если я разожгу его аппетит денежной компенсацией, возможно, я смогу выиграть немного времени и отсрочить то, что он планировал для меня.
— Это будет стоить кучу денег, — сказала я.
Он отстраненно смотрел на меня. Потом безразличие покинуло его. Все его тело напряглось, и он снял кепку. Странный жест, как будто он только что узнал о чьей-то смерти. Или, может, он сделал это из уважения, как будто перед лицом чего-то большого, красивого и святого.
В любом случае, он забрал ожерелье, очень медленно, пока оно не закачалось у него на руке.
Он поднял его к свету, и в первый раз я увидела его глаза. Они были темными. Черными. Но такой черноты я раньше никогда не видела. Черный был Всем. Никаких оттенков. Чернота была абсолютной, непроницаемой. Черный поглотил все цвета. Если вы упадете в черноту, она поглотит вас полностью. Тем не менее, здесь был и другой черный. Это был черный лед и горящий уголь. Это была родниковая вода и пустынная ночь. Это была темная буря и спокойная гладь. Здесь черный боролся против черного, противоположные, полярные друг другу, но все же… черные.
Я могла видеть ожерелье моей мамы, застывшее в его глазах. Это напомнило мне, как тает бесконечная линия отражений, когда стоишь между двух зеркал. Что-то было такое в его глазах, в его лице, чего я не могла понять. Он был загипнотизирован медальоном, словно попал под какие-то чары.
В его броне все же была щель.
— Может быть еще больше, — сказала я.
Он оторвал взгляд от ожерелья и посмотрел на меня. Схватив меня за руку, потащил через галерею, вверх по короткой лестнице и на палубу. Я еле тащилась за ним, ноги были еще вялые и слабые.
— Ты видишь это?
Он обвел рукой вокруг.
Мы находились посреди пустоты, окруженные километрами темной убегающей вдаль воды.
— Это, — продолжил он, указывая на океан, — не идет ни в какое блядское сравнение с этим, — он потряс ожерельем перед моим лицом. — Твои камешки для меня ничто, вымытый песок.
— Жаль, — продолжил он мягче, держа медальон в лучах солнца. — Какая красивая вещица.
Мой отец не мог решить, какой камень подобрать матери. Он сказал, что выбрал александриты, потому что они походят на радугу. Их грани переливаются невообразимыми цветами на свету. В помещении они выглядели красноватыми, а на солнце сверкали зеленым оттенком. Их свет отбросил блик на лицо Дамиана.
— Какая красивая вещица, — повторил он тише, почти грустно.
— Эти камни очень редкие. Жемчужина тоже. Ты не будешь ни в чем нуждаться. Ты можешь поехать, куда захочешь. Исчезнуть. Делать все, что хочешь. И если ты хочешь больше…
— Сколько стоит твоя жизнь, Скай Седжвик? Как ты думаешь?
Он знал мое имя. Конечно, он знал мое имя. Он, наверное, нашел документы в сумочке. Или следил за мной. Значит, похищение мое было не случайным
— А сколько, ты думаешь, стоит моя жизнь? — спросил он, снова поднимая медальон. — Длину этой цепочки? Жемчужину? Два редких камня?
Он посмотрел на меня, но я не ответила.
— Ты когда-либо держала жизнь в своих руках? — он положил медальон в мою ладонь и сжал ее вокруг него. — Вот, ощути это.
Он псих. Совершенно сбрендивший псих.
— Ты знаешь, как просто разрушить чью-то жизнь? — он медленно отобрал у меня медальон, и медленно, намеренно медленно уронил его.
Тот упал возле его ноги. Дамиан поиграл с ним немного, двигая его назад и вперед носком ботинка.
— Это действительно до смешного легко, — он наступил на медальон и придавил его каблуком, глядя на меня.
Стекло начало трескаться под его весом.
— Не нужно, — попросила я. — Это все, что у меня есть в память о маме.
— Было, — ответил он, не убрав ноги до тех пор, пока медальон не был раздавлен.
То, как он сказал «было», разбило меня вдребезги.
Было.
Я была.
Это то, что произошло на корабле.
Это то, что никогда не исчезнет.
Он поднял мою разбитую памятку и изучил ее.
Я почувствовала прилив радости, потому что камни и жемчужина остались невредимы. Конечно, они остались. Наверное, что-то отобразилось на моем лице, потому что он схватил меня за шею и сжал так сильно, что я начала задыхаться.
— Ты любила свою маму? — спросил он, наконец, отпуская меня.
Я упала на колени, восстанавливая дыхание.
― Я никогда ее не знала.
Дамиан подошел к перилам и задержал ожерелье над водой. Я смотрела, все еще стоя на коленях, как оно покачивается на ветру. Я знала, что он собирается сделать, но не могла отвести взгляд.
— Прах к праху… — сказал он, бросая его в океан.
— Ты любила свою маму? — спросил он, наконец, отпуская меня.
Я упала на колени, восстанавливая дыхание.
― Я никогда ее не знала.
Дамиан подошел к перилам и задержал ожерелье над водой. Я смотрела, все еще стоя на коленях, как оно покачивается на ветру. Я знала, что он собирается сделать, но не могла отвести взгляд.
— Прах к праху… — сказал он, бросая его в океан.
Он будто выбросил кусочек меня за борт, будто осквернил любовь моих родителей, их воспоминания ― два радужных александрита, и меня, их розовую жемчужину. Дамиан Кабальеро разрушил то, что осталось он нашего красивого стеклянного мира.
Я не могла плакать. Я была слишком измучена. Мой дух полз по туннелям из наждачной бумаги, заживо сдирая с себя кожу. Сдирая свою свободу. Сдирая волосы. Сдирая достоинство и самооценку, все то, что я имею, кого люблю и кем дорожу. Я лежала там, глядя в небо, глядя на солнце, которое мне было так нужно, и мне было все равно.
Мне было все равно, когда Дамиан поднял меня и потянул обратно вниз. Мне было все равно, сколько в коридоре окон и как промаркированы выходы. Мне было все равно, когда он запер меня, завел двигатель, увозя меня далеко от дома, отца, мой прежней жизни.
Все, что я знала, лежа в постели и сквозь щели в панелях наблюдая за пушистыми белыми облаками, принимающими странные причудливые формы, это то, что если у меня появится шанс, я не буду колебаться ни секунды, прежде чем убить Дамиана Кабальеро.
Глава 4
Было темно, когда Дамиан опять пришел.
Мне снились розовый торт-мороженое, пиньяты и Эстебан. (Примеч. Пиньята (исп. Piñata) — мексиканская по происхождению полая игрушка довольно крупных размеров, изготовленная из папье-маше или легкой оберточной бумаги с орнаментом и украшениями. Своей формой пиньята воспроизводит фигуры животных (обычно лошадей) или геометрические фигуры, которые наполняются различными угощениями или сюрпризами для детей (конфеты, хлопушки, игрушки, конфетти, орехи и т.п.).
— Тронешь ее снова и увидишь, что такое ад, — сказал он, когда они оттаскивали его прочь.
Он был моим самопровозглашенным защитником, но не было никакой защиты от мужчины, который стоял сейчас у двери.
Свет из коридора очертил его силуэт, бросая зловещую тень на кровать. Я хотела спрятаться куда-нибудь, где он меня не найдет.
Дамиан поместил поднос на кровать и придвинул стул. Он не включил свет, но я учуяла еду. Он принес мне поесть.
Я пододвинулась к подносу осторожно, отводя взгляд. Помнила, что было в прошлый раз, когда я бросила ему вызов, и теперь собиралась быть хорошей девочкой. Я собиралась быть хорошей, воспитанной девочкой. Я едва могу справиться с голодом, сжимающим мой желудок короткими сильными схватками, но заставляю себя потерпеть, быть приличной, воспитанной и не зарыться лицом в тарелку, как хотелось.
Это была какая-то рыба, приготовленная на гриле, и немного риса. Господи, это пахло замечательно. Там не было столовых приборов, и это было хорошо, потому что все, чего мне хотелось ― разорвать рыбу на кусочки, но я знала, что он наблюдает, поэтому отщипнула немного пальцами.
— Не так быстро, — сказал он.
О Боже, только не снова. Просто дай мне поесть.
А что он сделает, если я оближу свои пальцы?
Я так сильно хочу ощутить вкус рыбы.
— Поднимись, — скомандовал он.
Я проглотила сухой комок в горле, от которого хотелось кричать и плакать, хныкать и просить, и встала.
— Раздевайся, — приказал он из тени.
Я ожидала этого. Рано или поздно, так или иначе, все в любом случае заканчивается членом. Соси его, лижи его, погладь его, трахни его.
Потому что моя мать не любила меня.
Потому что мой отец бил меня.
Потому что мой учитель ласкал меня.
Потому что надо мной издевались.
Потому что моя жена покинула меня.
Потому что мои дети не говорят со мной.
Вот почему я пьян.
Я рискую.
Я не могу перестать есть.
Я зависим от секса.
Я режу себя.
Я снимаю ресницы.
Я принимаю наркотики.
Но этого не всегда хватает, знаешь? И иногда это выплескивается наружу, потому что ты не можешь контролировать это, потому что хочешь заставить других ощутить свою боль, свои страдания, свою злость, потому что это так трудно - ходить в шрамах в мире, полном рекламы и ярких улыбок с рекламы зубной пасты и успешных, счастливых людей. Жизнь не всегда сказка. Поэтому соси его, лижи его, погладь его, трахни его.
Мне было все равно, к какой из этих категорий относится Дамиан. Иногда это происходит просто потому, что я ― чистое зло, знаешь? Я держала в мыслях вид тарелки, пока расстегивала топик. Казалось, будто я смотрю на пол, но на самом деле я пожирала взглядом рис и рыбу. Это удивительно ― вещи, которые вы можете делать в режиме выживания. Я переступила через свои штаны и оказалась перед ним только в нижнем белье. «Агент Провокатор». Коллекция «Ночная Пленница».
— Сними с себя все, — сказал он, выделяя голосом слово «все», будто я была не в состоянии осмыслить простую команду.
Я расстегнула черный кружевной бюстгальтер размера 34С, стянула с себя такие же трусики и встала перед Дамианом. Голой.
Он заерзал на своем стуле.
— Включи свет.
Рыба. Думай о рыбе, говорила я себе, поворачиваясь в поисках выключателя.
— Выше, справа, — сказал он.
Мои пальцы тряслись, когда я нажала кнопку.
— Хорошая девочка. Теперь иди ко мне.
Он будто режиссер порнофильма.
Я держала глаза опущенными, пока не приблизилась к его стулу, и не посмотрела на его уродливые ботинки. Черт, я ненавидела эти ботинки. Я ненавидела шнурки, кожу, и подошву, и каждый гребаный стежок, который соединял их вместе. Я ненавидела их, потому что он забрал мои красивые золотые туфельки, и теперь я была босая, слабая, голая, голодная и мне было больно, и у меня был выбор, потрахаться или покушать. Нахер его обувь, его грязь, психологические игры и…
— Повернись, — сказал он.
Тогда я посмотрела на него, ожидая разврата и похоти, но он осматривал мое тело с отрешением, и это взбесило меня. Я привыкла, что мужчины пялятся на меня, хотят меня. Мое тело не было идеальным, но я владела каждой его частью. Это была моя сила, мое оружие, мой билет в эксклюзивные клубы, передние ряды на модных показах, на красные дорожки. Парни делали все для меня, девушки делали все для меня, и это было важно, потому что это было для меня, не для моего имени, славы или фортуны, или сети отелей, которыми владел мой отец. У меня было хорошее тело, и я не стеснялась выставлять его напоказ. Я не сплю с кем попало, но не прочь использовать его.
И теперь Дамиан отобрал и это тоже. Он раздел меня. Проверяет меня ― мои руки, ноги, спину, мои ступни ― не как женщину, а как своего пленника. Во взгляде Дамиана не было возбуждения, и я ненавидела это, потому что это делало меня еще более беспомощной. Я стояла спиной к нему, ощущая его взгляд на своей коже, задумываясь, осталась ли на пальцах какая либо пища ― может, я оближу их сейчас.
Я почувствовала дуновение рядом. Теперь Дамиан стоял сзади, дыша мне в плечо.
—Ты воняешь, — произнес он. ― Иди в душ.
Душ. Мыло и вода. Помилование от Дамиана.
Я вела себя хорошо.
Жди меня, рыбка. Я засмотрелась на тарелку, прежде чем пройти в ванную.
Кабинка была маленькая, в ней едва хватало места, но горячая вода ощущалась, словно небесное блаженство, пусть она и саднила кожу там, где были царапины и синяки. Я начала мыть голову и чуть не разрыдалась. Я забыла, что мои длинные роскошные волосы пропали. Я едва закончила с волосами, как дверь открылась, и Дамиан завернул кран.
— Это тебе, блядь, не спа. Это лодка с водяным баком. Запомни это хорошенько.
Он протянул мне полотенце. Оно было застиранным, но чистым. Я увидела свое отражение, когда он проводил меня обратно в комнату. Девушка со странными волосами снова поразила меня.
Скромность испарилась. Я вытерлась прямо перед Дамианом и огляделась в поисках своих вещей. Он открыл один из шкафов и начал выбрасывать на кровать сумки с вещами. Моими вещами. Kate Spade. Macy’s. All Saints. Sephora. Zara. Мне не приходилось работать, чтобы выжить, но я имела степень по специальности изобразительное искусство и работала в качестве модного консультанта. Я говорила себе, что это просто исследование. После очередного безумного шопинга я оставляла все купленное на заднем сиденье моей машины на несколько дней, иногда недель.