ВАЛЕНТИН (равнодушно). Ценное наблюдение.
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА. Значит, в тюрьму?
ВАЛЕНТИН. О господи! Задолдонила!
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА (мужу). Ваня! Сходи в райком! Они могут помочь! Ты сколько для них сделал? Помнишь, стенд сам оббивал красным. И сатин за наш счет…
ВАЛЕНТИН. Мать! Ты что? При чем тут сатин? Идиотизм какой!
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА (плачет). Сыночек! Я не переживу, если тебя посадят…
ВАЛЕНТИН. Никто меня не сажает. Что за чушь! Все мои предписания, назначения правильны.
ИВАН ПЕТРОВИЧ (уверенно). Копать будут. У нас это любят. Твои же коллеги тебе же начнут яму рыть…
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА (канючит). Сходи в райком!
ВАЛЕНТИН. Про коллег ты зря, отец. Родные – другое дело. Ты же знаешь обывательское – от аппендицита в наше время не умирают и тэ дэ и тэ пэ.
ИВАН ПЕТРОВИЧ. Вообще, конечно, не умирают… Не должны…
Входит Нина. Красивая, элегантная, самоуверенная женщина.
НИНА (Валентину). Сними плащ. (Ольге Сергеевне и Ивану Петровичу.) Фу, так и знала. Валокордин и общеполитическая дискуссия. (Ивану Петровичу.) Так от чего не умирают в наше время?
ИВАН ПЕТРОВИЧ (виновато). От аппендицита. Я… так думаю…
НИНА. Объясни все толком. Я ничего не поняла по телефону.
ВАЛЕНТИН. Лекарственный шок. Смерть от спасения.
НИНА (все вопросы задает очень четко). Это можно было предусмотреть?
ВАЛЕНТИН. Полагалось. Но кто знал? Кто знал?
НИНА. Ситуация наказуема?
ВАЛЕНТИН. О Господи! Ты как автомат. И да, и нет.
НИНА. Что нужно, чтоб было нет?
ВАЛЕНТИН. Поставить на истории болезни точку. Но главный ждет, выжидает…
НИНА. Чего?
ВАЛЕНТИН (зло). У него документы лежат на персональную пенсию… Ему не надо сейчас никаких неприятностей по службе. Пусть все подохнут, но молча и без обид.
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА. Верно я думаю, Ниночка? Все дело в том, чтоб те не писали?
ВАЛЕНТИН (с иронией). Между прочим, взятки я давать не умею…
НИНА. И это, котик, в наше время, не добродетель.
ИВАН ПЕТРОВИЧ. Ниночка! Вы такое тут порете… В моем доме…
НИНА. В вашем доме нет денег… И никогда не было. Поэтому вы и не умеете давать взятки.
ИВАН ПЕТРОВИЧ (гордо). Я и не брал!
НИНА (с издевкой). А вам давали?
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА. Ниночка! Ты умная, ты во всем разбираешься, как нам поступить, чтоб у Валечки все было в порядке? Ведь это все сестра…
НИНА. Вот ее не трогайте, она стрелочник… Кто у нее родня?
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА. У кого, Нина?
НИНА. У этой женщины…
ВАЛЕНТИН. Знаю только мужа. Молодой парень… Да еще девчоночка-сестра. Но не понял, чья… Ее или его…
НИНА. Родители?
ВАЛЕНТИН. Не знаю… Не видел.
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА. Я бы к матери пошла, в ноги упала…
НИНА (Валентину). Их надо запереть дома, твоих родителей.
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА. Ниночка! Я же хочу как лучше. Я же боюсь…
ИВАН ПЕТРОВИЧ. С родителями и я мог поговорить. Сколько людей на фронте теряли. Один снаряд – и десятка, а то и сотни как не бывало.
ВАЛЕНТИН. Папа! Окстись!
НИНА. Я тебе говорю: их надо запереть. Для их же пользы.
ИВАН ПЕТРОВИЧ (обиженно). Вы, Нина, тут не командуйте.
ВАЛЕНТИН (кричит). Сейчас же идите отсюда! Нам поговорить надо!
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА. Идем, Ваня, идем. (Уходят.)
НИНА. Ты тоже распустился.
ВАЛЕНТИН. Ощущение вины… Глупо и стыдно…
НИНА. Брось. У тебя прекрасная ситуация.
ВАЛЕНТИН. О!!!
НИНА. Ты меня слушай. В том, что кому-то нужна персональная пенсия, твое спасение. Уже не нужна истина, а нужна пенсия. Улавливаешь разницу?
ВАЛЕНТИН. Я не боюсь истины. В ней нет криминала!
НИНА. Криминал придумали люди. Значит, это понятие субъективное. Значит, надо искать индивидуальный подход.
ВАЛЕНТИН. Ты не женщина. Ты ЭВМ.
НИНА. Ты не мужчина. Ты тряпка. Есть единственный путь – путь личных контактов. Поскольку главный дрожит за пенсию, а не за истину, надо не допустить, чтоб на него было внешнее давление. Верно?
ВАЛЕНТИН. У ЭВМ голос противный, а у тебя красивый. Вся разница.
НИНА. Я схожу к ее мужу. Надо как-то предупредить эту возможность писать жалобу.
ВАЛЕНТИН. И что ты скажешь?
НИНА. Слова… Всякие разные слова… Их так много. По ходу соображу…
ВАЛЕНТИН. Стыдно…
НИНА. Что?
ВАЛЕНТИН. Говорить слова, когда горе…
НИНА. Не бойся. Я же не стерва. Я на самом деле ему сочувствую. (Насмешливо.) Бери пример со своего отца. Бух снаряд – и нет сотни человек. Велика потеря!..
ВАЛЕНТИН. С юмором у него напряженно…
НИНА. Я надену черное платье, которое хотела отнести в комиссионку. Оно мне стало узко в плечах. Я полнею, Валек… Возраст…
Квартира Кузьминых на второй день после похорон. Вымыты полы. Стулья стоят на столе, в квартире ощущение конца уборки, и только на зеркало наброшено полотенце. Наташа его снимает, во время всей сцены она ставит вещи по местам.
НАТАША. Зачем закрывают зеркала?
ДМИТРИЙ (он с ногами сидит на диване и выглядит нелепо, даже смешно, несмотря на всю свою потерянность). Я не знаю. И часы останавливают. А мы не останавливали. Даже Лидины часики до сих пор идут.
НАТАША (нежно). Ладно, Митя, ладно. Ты все-таки взбодрись.
ДМИТРИЙ. Матери ты не писала? Меня люди спрашивали, а я не знал, что сказать.
НАТАША. Людям всегда больше всех надо. Я написала, что Лида больна. Тяжело. Маму надо постепенно приготовить к мысли. Ведь у нее уже было два инсульта. Приехать она все равно не смогла бы.
ДМИТРИЙ (потрясенно). Два инсульта – и живая. А тут такая ерунда – и нет человека.
НАТАША. Митя, ты держись. Теперь уже ничего не поделаешь…
ДМИТРИЙ (нервно). Ты какая-то ужасно спокойная, Наталья. Какая-то жестокая… Полы стала мыть…
НАТАША. Знаешь, я даже буду готовить. Для тебя и себя. Будем обедать.
ДМИТРИЙ (кричит). Я не хочу есть! Как ты можешь?
НАТАША (плачет). Прости, Митя, но я должна что-то делать. Я не могу так сидеть, как ты. Я буду все время что-то делать, все время, я тебя предупреждаю сразу.
Входит пожилая соседка с кастрюлькой.
ПОЖИЛАЯ СОСЕДКА. Вы извините меня, я без стука и по-соседски. Я поесть принесла. Вы, милые мои, ешьте. Нельзя так… Голодом…
НАТАША. Спасибо. Я сама собиралась готовить.
СОСЕДКА (подбадривающе). А ты и готовь, готовь… Ты, Наташа, умница… Убирай, стирай… Уроки учи… Лида ведь секунды без дела не сидела. Царство ей небесное.
ДМИТРИЙ (кричит). Уходите! Наташа! Скажи им всем!
СОСЕДКА (понимающе, уходя). Я не приду больше, не приду. (Наташе.) Покорми его. Добром не поймет – накричи. Он привык к Лидиной руке. Она с ним и строгая была. (Уходит.)
НАТАША (тихо). Не могу я на него кричать… Прошу – поешь… Суп хорошо пахнет…
ДМИТРИЙ. Отстань! Какие все ужасные! Как та древняя баба, что ест после смерти сына щи только потому, что они посоленные…
НАТАША (тихо). Я как та баба…
Входит молодая соседка с тарелкой пирогов.
СОСЕДКА (напористо). Живому – живое. И без антимоний. Я знаю, вам Вера суп принесла. С моими пирожками его и лопайте. (Громко.) И ничего в этом стыдного нет! Я буду стоять – а вы ешьте. На моих глазах. Чтоб я убедилась.
ДМИТРИЙ (истерически). Наташа! Что это такое?
НАТАША (соседке). Вы идите, я вас прошу. Мы поедим, спасибо вам большое. Честное слово. Но вы идите.
Соседка уходит, неодобрительно глядя на Дмитрия. Наташа ставит на стол приборы. Входит в кухню и возвращается с листком календаря.
НАТАША (сдерживая слезы). Смотри, что написано на листке. «Попробовать помидоры». Она ведь засолила, когда ты был на курорте. Ты же любишь соленые помидоры. Достать?
ДМИТРИЙ (вскакивает, бегает по комнате). Бесчувственные люди! Варвары! Пирожки! Супы! Помидоры! Ушел человек – умный, добрый, родной, и всем нет до этого дела… Главное – пожрать! Пожрать! Пожрать! И ты, ее сестра, еще девочка, ты, которую она считала чуть ли не дочерью, ты мне предлагаешь помидоры… Ты ставишь на стол тарелки, спокойно, между прочим, ставишь, они не выпадают у тебя из рук, не бьются… (Решительно.) Ты одна будешь из них есть… Из двух тарелок одна… Ужасная, отвратительная девчонка, с чувствами комара… Букашки… Козявки…
Наташа стоит закаменело, а потом спокойно бросает тарелки на пол. Одну, другую… Растерянный Дмитрий хочет вырвать у нее из рук графин, который она поднимает над головой, чтоб уронить…
ДМИТРИЙ. Наташа, что за шутки!
НАТАША. Отойди, я буду бросать.
Она бросает графин, слегка отвернувшись от Дмитрия, и он разбивается прямо у ног стоящей у дверной притолоки и неслышно постукивающей по ней пальцами Нины. Она очень хороша в платье, из которого она выросла, в скромной, «под траур», прическе, без косметики. Битье посуды чуть сбило ее с толку, и первые минуты она не знает, как себя вести.
Она бросает графин, слегка отвернувшись от Дмитрия, и он разбивается прямо у ног стоящей у дверной притолоки и неслышно постукивающей по ней пальцами Нины. Она очень хороша в платье, из которого она выросла, в скромной, «под траур», прическе, без косметики. Битье посуды чуть сбило ее с толку, и первые минуты она не знает, как себя вести.
НИНА. Простите. Бога ради…
ДМИТРИЙ. Ты забрызгала человека!
НАТАША. Извините. (Убегает.)
НИНА. Чепуха. Вот уж поистине чепуха. Давайте я лучше все это соберу.
ДМИТРИЙ. Нет, нет… Пусть сама… Ненормальная девчонка.
НИНА. Не сердитесь на нее. Мы сейчас все не в себе.
ДМИТРИЙ. И вы?
НИНА. Я сестра хирурга, двоюродная, который оперировал вашу жену. Я прямо из дома, где если и не бьют посуду, то только в силу разницы темперамента.
ДМИТРИЙ. Да. Понимаю… Впрочем, нет… Не понимаю…
НИНА. Что мы можем для вас сделать?
ДМИТРИЙ. Вы?
НИНА. Я… Вся наша семья…
ДМИТРИЙ. Верните Лиду.
НИНА. Правильно… Я бы сказала так же… И все-таки я здесь уберу. Позвольте мне это сделать. (Берет веник, сметает осколки осторожно к двери.)
ДМИТРИЙ. Ваш брат – отвратительный врач. Это возмутительно, что…
НИНА. Нет. Он хороший врач. Это просто несчастье. Кто от него застрахован?.. Где у вас мусорное ведро?
ДМИТРИЙ. Оставьте все так… Потом…
НИНА. Хорошо… Вас зовут Дмитрий. Я знаю. Меня Нина… Я пришла вам сказать…
ДМИТРИЙ. Ради Бога, не говорите ничего… Что могут изменить слова? Лиды нет, а мы все есть…
НИНА. И мы будем жить, Дмитрий. Поэтому (видит пирожки) ешьте.
ДМИТРИЙ. И вы об этом?
НИНА (нежно). Об этом же. Хотите вместе? Я ничего с утра не ела… Думала, как я к вам приду… Теперь я у вас… И я проголодалась.
ДМИТРИЙ. Ну, берите…
НИНА. Только с вами. (Протягивает ему пирожок.)
ДМИТРИЙ (берет). Какая человек скотина.
НИНА. Не надо, Митя. Ешьте… Шесть лет тому мой муж разбился на мотоцикле. Глупая смерть. Не вызванная ничем, кроме мелкого пижонства. Он хотел на спор проскочить перед поездом. Просто так… Хотел проскочить… Дурак… Дурак… Если бы не лицемерие живых перед покойниками, я начертала бы это слово на его могильном камне… Коротко и по существу…
ДМИТРИЙ. Не надо… Нехорошо…
НИНА. Да? А тогда я лежала в обмороке… Хотелось разбиться, повеситься, расщепиться на атомы… Не пила, не ела… А сейчас – Митя, я перед вами как на духу! – думаю: и слава Богу, что это кончилось раньше, а не позже. Когда-нибудь он все равно нашел бы именно такую смерть… Есть же такие люди, что рождаются, чтоб глупо умереть…
ДМИТРИЙ. Лида…
НИНА. Не такая… Я знаю… Я вам верю… И все равно ешьте и успокойтесь…
ДМИТРИЙ. Зачем вы мне это рассказали?
НИНА. Все проходит… Самая страшная боль… Время – лекарь, который никогда не ошибается. Не смотрите на меня так. Я говорю правду…
ДМИТРИЙ. Есть потери невосполнимые.
НИНА (резко). Нет. Простите. Сегодня вы это еще не поймете.
ДМИТРИЙ. Я не пойму этого никогда! Вы не знали Лиду… Вот тут она ходила, здесь сидела, вот ее туфли, вот ее кактусы… Невозможно это понять… Невозможно… И все потому, что кто-то профан в своем деле, кто-то сапожник…
НИНА (кладет ему руки на плечи). В этом месте перекусывайте и гнев, и горе… Дальше нельзя, дальше будет уже несправедливо…
ДМИТРИЙ (смотрит на ее руки). Простите. Я забыл, кто вы…
НИНА. Неважно, кто я… Я права…
ДМИТРИЙ. Как вы сказали? Перекусывать горе?
НИНА. А как поступают с лесным пожаром? С гангреной? Не отдавайте всего себя беде. Ведь вы же мужчина…
ДМИТРИЙ. Кому? Это так только говорится – нужен людям. А ведь на самом деле – двум, трем человекам, и пока нужен им…
НИНА. Вы говорите как старец. А вы же молодой… (Тихо.) Ну я же не случайно рассказала вам свою историю…
ДМИТРИЙ. Да, да… Это все ужасно…
НИНА. Ну, посмотрите на меня.
ДМИТРИЙ (смотрит очень внимательно). Вы очень, очень красивая женщина…
НИНА (облегченно). Слава Богу! Можно, я еще возьму пирожок? (Берет и протягивает Дмитрию.) И вы тоже.
ДМИТРИЙ (с испугом). Я уже один съел?
НИНА. И правильно сделали… Эта девочка – ваша сестра?
ДМИТРИЙ. Лиды… Кончает математическую школу… Вы не думайте о ней плохо… Это я ее довел… Обвинял в черствости… А через пять минут сам съел пирожок…
НИНА. Не сам… Со мной… Не казнитесь… И девочку не терзайте… Позовите ее, я хочу попрощаться…
ДМИТРИЙ. Вы уходите?
НИНА. Вы хотите, чтоб я осталась?
ДМИТРИЙ (растерянно). Да… Конечно… С вами мне стало легче. У нас еще есть суп. Хотите? Наташа! Наташа! Будем есть суп! Я сейчас принесу другие тарелки. (Уходит).
Нина ходит по комнате. Вид у нее обескураженно-насмешливый. Входит Наташа.
НАТАША. Спасибо вам. У меня это не получилось.
НИНА. Что?
НАТАША. Покормить Диму. А ведь надо есть, и что-то делать, и жить…
НИНА. Надо, Наташа… Вы умница.
НАТАША. Он такой беспомощный. Лиду он слушал, а меня…
НИНА. Не тушуйтесь…
Входит Дмитрий с тарелками.
ДМИТРИЙ (Наташе). Ты говорила, у нас есть помидоры… Их как раз сегодня пора пробовать.
Квартира Полонских. Смотрят телевизор и пьют чай.
ВАЛЕНТИН. Мы сегодня подали заявление.
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА. Какое?
ВАЛЕНТИН. В загс. Какое же еще…
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА. Ну и слава Богу… Сколько ж можно…
ВАЛЕНТИН. Попутно возникла идея… Махнуться квартирами… Вас – в Нинину. Прекрасная однокомнатка в зеленом месте, третий этаж… Лифта нет, но ведь и не пятый… А мы сюда…
ИВАН ПЕТРОВИЧ. А чем мы вас хуже, что нам однокомнатка, а вам двух?
ВАЛЕНТИН. Пап! Ну сообрази…
ИВАН ПЕТРОВИЧ. Не хочу! Мне тогда на учет в другой райком надо становиться. А я не желаю…
НИНА. Вовсе не надо для этого выписываться…
ИВАН ПЕТРОВИЧ (распаляясь). Я этих новых манер – живу в одном месте, а прописан в другом – не признаю… И так порядка нет… Я нарушать…
ВАЛЕНТИН (кричит). Не разводи демагогию… Нет – так нет… Я перееду к Нине, и конец. Просто я предполагал, что наши интересы для вас что-то значат…
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА (плача). Мне соседей жалко…
НИНА. Все… Точка… Никто не плачет, никто не переезжает.
ВАЛЕНТИН (возмущенно). Только в нашей семье могла возникнуть такая проблема – не нарушать! Все едут не в том поезде. Один наш папа держит правду за бороду в собственном кармане.
ИВАН ПЕТРОВИЧ. Никуда я не еду. Ничего я не держу. Но как я буду голосовать на выборах? Ты подумал?
НИНА (с притворным ужасом). Все! Все! Хватит!
ВАЛЕНТИН. Нет слов! Где он будет голосовать? Вы видели проблему? Да хоть нигде!
ИВАН ПЕТРОВИЧ. Ну, знаешь! Я за такие слова могу и по сусалам…
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА. Успокойся, Ваня… Успокойся… (Нине.) Вот когда у вас родится ребенок…
ИВАН ПЕТРОВИЧ. Подадут на расширение… Ишь! Нашли идейку… Вы, Нина, конечно, молодец, что ту историю замяли, но это не значит, что мы теперь перед вами должны ходить на цирлах.
НИНА. При чем тут все это?
ИВАН ПЕТРОВИЧ. При том… Я что думаю, то и говорю… Он (кивает на сына) телился, телился, и еще неизвестно, пошел бы он с вами в загс, не будь у него несчастного случая…
ВАЛЕНТИН. Что ты порешь? (Со злостью ставит чашку на стол, она разбивается, и в это время звонок в дверь, Ольга Сергеевна бежит открывать.) Ты меня довел.
ИВАН ПЕТРОВИЧ. Ты не Александр Македонский… И чашки куплены на мои кровные пенсионные…
ВАЛЕНТИН. Я побью их все!
Входят Ольга Сергеевна и Дмитрий.
ОЛЬГА СЕРГЕЕВНА (удивленно). Нина, это к вам.
НИНА (Валентину). Смойтесь все! Это он. (Дмитрию.) Боже! Митя. Входите.
Валентин знаками старается выставить из комнаты родителей.
ИВАН ПЕТРОВИЧ (продолжая свое). Еще только заявление подали… А квартиру им выложи… А то, мол, посуду побью… Ишь, посудобоец… Ты купи ее вначале, чашку… А потом бей… У себя на голове. (Уходят.)
ДМИТРИЙ. Извините.
НИНА. Ничего, ничего… Я рада вам. Нашей встрече, оказывается, должен предшествовать звон черепков.
ДМИТРИЙ. Вы обещали заходить. И не сдержали слова. Потом я подумал: может, вы захворали?
НИНА. Как вы меня нашли?
ДМИТРИЙ. Элементарно. Я узнал в больнице адрес вашего брата.
НИНА (беспокойно). Звонили туда?
ДМИТРИЙ. Почему-то всех их напугал. Сам главный врач подходил, спрашивал, зачем мне ваш телефон.
НИНА. Что вы сказали?
ДМИТРИЙ. Сказал, что это не их дело…
НИНА. Понятно… Действительно, не их дело…
ДМИТРИЙ. Вы не сердитесь, что я пришел? Получилось некстати…
НИНА. Так, семейный разговор… Иван Петрович… Отец… Поспорил с Валентином… Как у вас дома?