Ориентируясь по указателям в переполненном зале, они направились к южному выходу.
Ни один из них не обратил внимания на смуглого мужчину с черными кудрявыми волосами и темными большими глазами, который выскользнул из зала для дипломатов вслед за американцами. Он устремился вперед и, обогнав Конклина и Панова, подбежал к стоянке такси. Он вытащил из кармана фотокарточку и, переводя взгляд с нее на американцев, убедился, что на карточке запечатлен один из них. Это был Моррис Панов, одетый в белый больничный халат, с каким-то отрешенным выражением лица.
Американцы вышли к южному выходу – человек последовал за ними. Американцы высматривали такси – человек подал знак своему шоферу. Подъехало такси. Водитель вышел навстречу Конклину и Панову и тихо о чем-то заговорил с ними. Носильщик доставил их багаж – американцы уселись в такси. Следивший за ними незнакомец проскользнул в свою машину.
– Pazzo! – воскликнул темноволосый мужчина, обращаясь к модно одетой женщине средних лет за рулем. – Говорю тебе, это какое-то безумие! Мы ждем три дня, встречаем каждый рейс из Америки, уже готовы плюнуть на все, – и вдруг этот болван из Нью-Йорка оказывается прав. Это они! ...Давай я поведу, а ты вылезай и свяжись с нашими людьми. Вели им позвонить Дефацио. Пусть он едет в свой любимый ресторан и ждет там моего звонка. Мне необходимо с ним переговорить.
* * *– Это ты, старик? – спросила стюардесса из дипломатического зала по телефону, стоящему у нее на стойке.
– Да, я, – ответил на другом конце линии дрожащий голос. – И я постоянно повторяю слова молитвы к Пресвятой Богородице.
– Значит, это точно ты.
– Я уже сказал... Давай к делу.
– В список, который мы получили на прошлой неделе, был включен стройный пожилой американец с протезом, возможно в сопровождении врача. Верно?
– Верно! И?!
– Они только что прибыли. Я обратилась к спутнику инвалида, назвав его «док», и он сразу же отреагировал.
– Куда они отправились? Мне необходимо знать!
– Они мне не сообщили... Но вскоре я многое узнаю, и ты сможешь установить их маршрут, старик. Носильщик сообщит номер машины, которая ждала их на южной платформе.
– Во имя Господа, перезвони мне и сообщи все, что узнаешь!
* * *В трех тысячах миль от Парижа в ресторане «Траффикантес Клэм Хаус» на Проспект-авеню в Бруклине в одиночестве сидел Луис Дефацио. Он покончил с vitello tonnato[119] и теперь, вытирая ярко-красной салфеткой губы, старался сохранять обычный спокойный и исполненный достоинства вид. На самом деле он от ярости был готов вцепиться зубами в салфетку и едва сдерживал себя. Maledetto![120] Он провел в «Траффикантес» уже почти два часа, целых два часа своего драгоценного времени! А если учесть, что после звонка ему потребовалось сорок пять минут, чтобы добраться сюда из «Гарафолас Паста Пэлйс», что на Манхэттене, на самом деле прошло уже почти три часа с тех пор, как в Париже этот идиот обнаружил обе мишени. Сколько времени эти два мошенника могут добираться из аэропорта в отель? Целых три часа?! Конечно нет, если только этот идиот из Палермо не вздумал отправиться в Лондон, чего, кстати, вполне можно ожидать от этих, из Палермо.
И все равно Дефацио знал, что он прав! То, что этот еврей психиатр сказал под иглой, свидетельствовало о том, что другого пути у него и экс-шпиона, кроме Парижа с их добрым приятелем, траханым убийцей, нет... Итак, Никколо и лекарь исчезли... Ну и что? Еврей сбежал, и Ники не рискует показываться после этого на глаза. Но Никколо болтать не станет: он знает, что для его здоровья будет очень вреден нож в печени, – а именно это ожидает его, если он пустится в разговоры. Кроме того, Ники не знает ничего такого, что адвокаты не отмели бы сразу же, как какое-то второразрядное дерьмо, которое выпало из зада захудалого жеребца. А лекарь знает только, что он был в какой-то комнате на непонятно где расположенной ферме... Если вообще он окажется в состоянии хоть что-то вспомнить. И видел он только Никколо, когда был «компас мантис», как они говорят.
Да, Луис Дефацио знает, что прав. И потому его в Париже поджидают семь миллионов «зеленых». Боже всемилостивый, семь миллионов! Даже если он выделит палермским мошенникам, работающим в Париже, больше, чем они ожидают, то ему все равно останется куча денег...
Пожилой официант, переселенец еще из той, старой страны, дядя владельца ресторана, приблизился к столу. Луис затаил дыхание.
– Вас к телефону, синьор Дефацио.
Саро supremo отправился к телефону-автомату в конце узкого темного коридора, начинавшегося за мужским туалетом.
– Говорит «Нью-Йорк», – сказал Дефацио.
– Говорит «Париж», синьор «Нью-Йорк». Это опять-таки pazzo!
– Где вы были? Вы что, достаточно pazzo, чтобы отправиться в Лондон? Я звонка ждал целых три часа!
– Где я был? Ехал по темным проселочным дорогам... Но это важно только с точки зрения сохранности моей нервной системы. Спросите лучше, где я сейчас... это какой-то бред!
– Так где же?
– Я звоню из сторожки. Этому французскому buffone[121] я заплатил сотню долларов, и теперь он то и дело заглядывает в окно, чтобы проверить, не стащил ли я чего: может, он думает, что я заберу обеденные судки, кто знает?
– Для мошенника вы говорите не так уж и глупо... Что за сторожка?
– Я на кладбище, это примерно в двадцати пяти милях от Парижа. Говорю вам...
– На кладбище? – перебил его Луис. – Почему, черт подери?!
– Да потому, что оба ваших знакомца прямо из аэропорта отправились сюда, вы, ignorante![122] Здесь сейчас происходит церемония погребения – ночные похороны... полно людей со свечками, которые вот-вот потухнут из-за дождя... Если ваши знакомые прилетели сюда, чтобы посетить эту варварскую церемонию, выходит, воздух в Америке наполнен вредными для мозга веществами! О таких sciocchezze[123], мистер «Нью-Йорк», мы не договаривались. У нас своя работа.
– Они отправились туда на встречу со своим дружком, – не повышая голоса, словно бы для себя, произнес Дефацио. – Что касается работы, мошенник, вот что я тебе скажу: если у тебя есть желание когда-либо еще поработать с нами или с Филадельфией, Чикаго или Лос-Анджелесом, будешь делать то, что я тебе скажу. И тебе за это хорошо, заплатят, capisce?
– Вынужден согласиться, что последнее сообщение имеет смысл.
– Наблюдай за ними так, чтобы тебя не заметили, но слежку не прекращай. Выясни, куда они направятся и с кем встретятся. Я приеду, как только смогу, но мне придется лететь через Канаду или Мексику для того, чтобы проверить, нет ли за мной хвоста. Буду у вас завтра вечером или послезавтра утром.
– Чао, – попрощался «Париж».
– Пока. Мы кровно связаны, – ответил Луис Дефацио.
Глава 30
В ночной мгле мигали свечи. За гробом, который несли на плечах шестеро мужчин, двумя шеренгами торжественно двигалась траурная процессия. Некоторые участники процессии спотыкались на влажном гравии кладбищенской аллеи. По бокам шли четыре барабанщика – по два с каждой стороны, – мерными ударами выбивая каденцию марша смерти.
Моррис Панов, наблюдавший за ночной траурной церемонией, облегченно вздохнул, когда заметил Алекса Конклина, который пробирался меж надгробий.
– Ну что, не видел? – спросил Алекс.
– Нет, – ответил Панов. – Похоже, тебе тоже не повезло.
– Хуже того. Я столкнулся с настоящим психом.
– То есть?
– Тут есть сторожка. Я подумал, Дэвид или Мари могли оставить там записку для нас. Я пошел туда. Какой-то клоун, который постоянно заглядывал в окно, заявил, что он здешний сторож, и предложил мне воспользоваться телефоном.
– Телефоном?
– Ну да... Ночная такса – двести франков, а ближайший телефон-автомат находится в десяти километрах отсюда.
– Ни дать ни взять сумасшедший, – согласился Панов.
– Я говорю ему, что ищу мужчину и женщину, спрашиваю насчет записки. А он талдычит свое: записки нет, но вы можете воспользоваться телефоном... Сумасшествие какое-то!
– Да, у меня здесь неплохо бы пошли дела, – засмеялся Мо. – И все-таки, может, он видел парочку?
– Я спросил его об этом, он сказал, что парочки бродят здесь десятками, и указал на этот парад со свечами. А потом опять уставился в это проклятое окно.
– Кстати, что это за парад?
– Сторож сказал, что это какая-то религиозная секта, которая хоронит своих покойников по ночам, и что, вероятно, это цыгане. Сказал и тут же перекрестился.
– Эти цыгане насквозь промокнут, – заметил Панов, приподняв воротник плаща, потому что дождь усиливался.
– Боже, почему же я забыл об этом?! – воскликнул Конклин, взглянув куда-то за Панова.
– О чем ты? – спросил психиатр.
– О большом надгробье на полпути вверх по холму, позади сторожки. Это произошло там!
– Где ты пытался... – Мо не закончил фразу, поскольку в этом не было необходимости.
– О чем ты? – спросил психиатр.
– О большом надгробье на полпути вверх по холму, позади сторожки. Это произошло там!
– Где ты пытался... – Мо не закончил фразу, поскольку в этом не было необходимости.
– На самом деле это Дэвид мог убить меня, но не сделал этого, – сказал Алекс. – Пошли!
Они прошли мимо сторожки и растворились в темноте. Их путь лежал вверх по заросшему травой холму, на котором белыми пятнами выделялись блестящие от дождевых капель надгробия.
– Полегче, – взмолился Панов, тяжело дыша. – Ты успел привыкнуть к своей несуществующей ноге, а я вот все никак не свыкнусь ее своим изнасилованным телом.
– Извини.
– Мо! – раздался женский голос. Из-за колонны, украшавшей вход в склеп, размеры которого были под стать мавзолею, появилась женская фигура, размахивающая руками.
– Мари?! – крикнул Панов и, опережая Конклина, бросился вперед.
– Потрясающе! – зарычал Алекс, с трудом преодолевая подъем. – Услышал женский голос – и сразу забыл о «насилии».
Последовали объятия: семья опять была в сборе. Панов и Мари о чем-то шептались. Джейсон Борн отвел Конклина в сторонку, ближе к краю портика; дождь разошелся не на шутку. Траурная процессия внизу остановилась возле могилы. Свечи давно погасли, а количество присутствующих заметно уменьшилось.
– Я выбрал это место, Алекс, потому что увидел шествие внизу... С ходу я не мог придумать ничего лучшего, – пояснил Джейсон.
– Помнишь сторожку и ту аллею, что вела к автостоянке?.. Ты победил тогда. У меня кончились патроны, и ты вполне мог снести мне голову.
– Ты ошибаешься... Я не мог убить тебя. В твоих глазах были гнев и смущение, но прежде всего смущение. Я не мог это видеть, но знал, что это так.
– Послушай, Дэвид, это не причина, чтобы не покончить с человеком, который пытается убить тебя.
– Ты думаешь так, потому что не можешь ничего вспомнить. Бывают провалы памяти, но какие-то фрагменты событий остаются. Для меня эти отрывки были пульсирующими образами. Они жили во мне постоянно.
Конклин взглянул на Борна и улыбнулся.
– Пульсирующая информация, – сказал он. – Это термин Панова. Ты заимствуешь у него.
– Возможно, – сказал Джейсон. – Мари сейчас рассказывает Панову обо мне. Ты, наверное, догадываешься, не так ли?
– Скорее всего, так. Она обеспокоена, и он тоже.
– Меня мучает мысль о том беспокойстве, которое я им еще доставлю. И ты тоже...
– Что ты хочешь этим сказать, Дэвид?
– Только то, что сказал. Забудь о Дэвиде. Дэвида Уэбба не существует – во всяком случае, здесь и сейчас. Я играю роль Уэбба для его жены, но у меня это плохо выходит. Мне надо, чтобы Мари вернулась в Штаты к детям.
– Она на это не пойдет. Она прилетела, чтобы найти тебя, и нашла. Мари помнит, что творилось в Париже тринадцать лет назад, и не оставит тебя. Если бы не она, тебя не было бы в живых.
– Сейчас она помеха. Я найду способ заставить ее уехать. Алекс посмотрел в холодные глаза человека, известного под псевдонимом Хамелеон, и тихо произнес:
– Тебе уже пятьдесят, Джейсон. Париж уже не тот, что был тринадцать лет назад, тем более это не Сайгон... Сегодня тебе необходима любая помощь. Мари считает, что может помочь тебе, и я первый готов поддержать ее.
Борн упрямо тряхнул головой и взглянул на Конклина.
– Позволь мне самому решать, чья помощь мне нужна.
– Ты перегибаешь палку, приятель.
– Ты знаешь, что я имею в виду, – сказал Джейсон, несколько смягчая тон. – Я не хочу, чтобы здесь повторился Гонконг. Это касается меня, но не тебя.
– Пусть так... Ладно, давай выбираться отсюда. Наш шофер знает один деревенский ресторанчик в Эперноне; это в шести милях отсюда. Нам надо все обсудить.
– Объясни мне еще одну вещь, – попросил Борн. – Почему ты привез Панова?
– Потому что если бы я этого не сделал, он вместо прививки от гриппа впрыснул бы мне стрихнин.
– Что это значит?
– Панов – один из нас. Ты это знаешь лучше, чем Мари и я.
– С ним что-то произошло, так ведь? И это случилось из-за меня?
– Не думай об этом... Он вернулся – вот и все...
– Это «Медуза»?
– Да. Но Моррис вернулся, и, хоть он немного устал, с ним все о'кей.
– Немного устал?.. Это напоминает мне кое о чем. Говоришь, деревенский ресторанчик в шести милях...
– Да, шофер знает Париж и его окрестности как свои пять пальцев.
– Кто он?
– Француз родом из Алжира, многие годы работает на Управление. Чарли Кэссет отрядил его нам в помощь. Этот парень видал виды, и за это ему хорошо платят. Похоже, ему можно доверять.
– Это было бы неплохо.
– У тебя нет оснований для сомнений.
* * *Они сидели в задней комнате деревенской гостиницы, в которой присутствовали все атрибуты, соответствующие ее статусу: занавес не первой свежести, сосновые стол и скамьи, бесхитростное, но вполне приличное вино. Владелец гостиницы, цветущий толстяк, объявил во всеуслышание, что кухня в его заведении великолепна. Борн уплатил за четыре блюда, чтобы потрафить хозяину. Это возымело действие, и хозяин прислал два кувшина столового вина и бутылку минеральной воды. В дальнейшем он держался вдали от их столика.
– Хорошо, Мо, – сказал Джейсон, – ты не хочешь рассказывать о том, что с тобой случилось, но внешне ты по-прежнему энергичный многословный заносчивый лекарь; ты говоришь так, словно кашу жуешь, – таким мы тебя знаем многие годы...
– А ты, дружок, беглец-шизофреник... Если ты думаешь, что я выставляю себя героем, позволь тебе напомнить, что я здесь потому, что хочу защитить свои гражданские права. Мой интерес – это обворожительная Мари, которая сидит рядом со мной, а не с тобой. И у меня слюнки текут, когда я вспоминаю о гуляше, который она готовит.
– Мо, я тебя обожаю, – улыбнулась Мари, пожимая руку Панова.
– Приятно слышать, – ответил доктор, целуя ее в щеку.
– Хочу напомнить, что я тоже тут, – сказал Конклин. – Меня зовут Алекс, и мне надо обговорить пару вопросов, в которые не входит таинство приготовления гуляша... Хотя должен признаться, Мари, вчера я сказал Питеру Холланду, что твое коронное блюдо – великолепно.
– При чем здесь этот чертов гуляш?
– Все дело в красном соусе, – вмешался Панов.
– Может, мы наконец перейдем к делу, – напомнил Джейсон Борн.
– Извини, дорогой...
– Мы будем работать с Советами, – быстро проговорил Конклин, словно стремясь предотвратить возражения Борна и Мари. – Я знаю этого человека уже много лет, но наверху не знают, что мы знакомы. Его зовут Крупкин, Дмитрий Крупкин, и его можно купить... за пять сребреников.
– Дай ему тридцать один, – перебил Борн, – чтобы он наверняка был на нашей стороне.
– Я знал, что ты так отреагируешь. У тебя есть представление о максимуме суммы?
– Никакого.
– Не спешите, – попросила Мари. – Какова стартовая цена?
– Это речь экономиста, – заметил Панов, прихлебывая из своего бокала.
– Учитывая его положение в парижской резидентуре КГБ, думаю начать с пятидесяти тысяч... американских долларов.
– Предложи ему тридцать пять и доведи до семидесяти пяти, если он будет артачиться. Конечно, в случае необходимости можешь дойти и до ста тысяч.
– О Господи! Какой может быть торг? – закричал Джейсон, но тут же взял себя в руки. – Речь идет о нашей жизни... Дай ему все, что он попросит!
– Легко покупаемый легко поддается на контрпредложение, – заметила Мари.
– Она права? – спросил Борн, глядя на Конклина.
– Вообще-то да... Но в данном случае ставки несоизмеримо выше. Никто так яростно не хочет ликвидировать Карлоса, как Советы, поэтому человек, который покончит с ним, станет героем Кремля. Не забывайте о том, что Шакала готовили в «Новгороде». Для Москвы это очень важно.
– Тогда надо сделать все, чтобы купить его, – сказал Джейсон.
– Понял. – Конклин подался вперед. – Я позвоню ему сегодня же из телефона-автомата и обо всем договорюсь. Вероятно, о встрече на завтра. Может, пообедаем где-нибудь за городом, где не так людно...
– А почему бы не встретиться здесь? – спросил Борн. – Это вполне подходящее место, к тому же я знаю дорогу.
– Возможно, – согласился Алекс. – Тогда я договорюсь с хозяином. Будем только мы с Джейсоном.
– Само собой разумеется, – произнес Борн. – Мари не должна быть в этом замешана. О ней никто не должен знать, ясно?
– Дэвид, на самом деле...
– Да, на самом деле...
– Я останусь с Мари, – поспешил перебить Панов. – А как насчет гуляша? – прибавил он, обращаясь к Мари и нарочито стремясь снизить напряжение.
– Я бы с радостью, но у меня нет возможности, зато я знаю ресторанчик, где подают превосходную форель.
– Придется пойти на жертву, – вздохнул психиатр.
– А по-моему, вам придется обедать у себя в номере, – ледяным тоном произнес Борн.
– Я не пленница, – спокойно заметила Мари, не сводя глаз с Джейсона. – Никто не знает нас, и мне кажется, что тот, кто запирается в номере, привлекает к себе гораздо больше внимания...