– Точно, он. По нашему убеждению, он руководит «Медузой».
– И ты скрывал от меня это?
– Только название фирмы. Я говорил, что у нас свои приоритеты, а у вас – свои. Для нас важнее всего «Медуза».
– Болван! – взорвался Конклин. – Я знаю этого Огилви как облупленного, точнее, знал. Позволь, я сообщу тебе его прозвище – Ледяной Огилви, самый говорливый подлец юрист во всем Вьетнаме. Если бы ты позволил мне кое-где покопаться и привлечь кое-кого в качестве свидетелей, я бы вытащил на свет его старые судебные делишки... А теперь все это псу под хвост! Ты мог привлечь его за то, что он прикрыл пару убийств, – а ведь на эти дела не распространяется срок давности ни в гражданском, ни в военном законодательствах. Почему же ты мне ничего не сказал?
– Ты меня не спрашивал, Алекс... Ты просто заранее решил – впрочем совершенно справедливо, – что я тебе все равно не скажу.
– Да ладно... что сделано, то сделано, и забудем. Завтра – послезавтра ты получишь двух наших «медузовцев». Поработай с ними как следует... Они только и мечтают, как спасти свою задницу... Луис – просто слизняк, а вот его снайпер ради своей семьи согласен на все...
– Какие у тебя планы? – поинтересовался Холланд.
– Мы отправляемся в Москву.
– За Огилви?!
– Нет, за Шакалом. Но если я увижу там Брайса, передам от тебя привет.
Глава 35
Букингем Причард и его одетый в мундир дядя Сирил Сильвестр Причард, заместитель директора иммиграционной службы, находились в кабинете сэра Генри Сайкса в правительственной резиденции на Монсеррате. Рядом с ними сидел самый известный местный адвокат, которого Сайксу удалось убедить защищать Причардов, если правительство Ее Величества решит выдвинуть против них обвинение в пособничестве террористам. Сэр Генри остолбенело уставился на юриста, некоего Джонатана Лемюэля, а тот в недоумении разглядывал потолок, и вовсе не из-за вентилятора, который разгонял влажный воздух... Много лет назад Лемюэль учился в Кембридже на стипендию, которая предоставлялась выходцам из колоний, потом сделал в Лондоне карьеру, нажил состояние и на закате дней своих вернулся на Монсеррат. Сэр Генри с трудом убедил своего темнокожего друга, уже отошедшего от дел, помочь паре идиотов, из-за которых мог вспыхнуть серьезный международный скандал.
Причиной остолбенелости сэра Генри и недоумения Джонатана Лемюэля послужил следующий разговор между Сайксом и заместителем директора иммиграционной службы.
– Мистер Причард, мы установили, что ваш племянник подслушал телефонный разговор между Джоном Сен-Жаком и его зятем, американцем, мистером Дэвидом Уэббом. Далее, ваш племянник Букингем Причард без всякого принуждения, и я бы даже сказал – с энтузиазмом, признает, что сообщил вам содержание этого разговора, а вы, в свою очередь, загадочно сказали ему, что вам надо связаться с Парижем. Это верно?
– Совершенно верно, сэр Генри.
– С кем вы связались в Париже? Номер телефона?
– При всем моем уважении к вам, сэр, вынужден сообщить, что я поклялся хранить тайну.
Вот после этого короткого и совершенно неожиданного ответа Джонатан Лемюэль и поднял глаза к потолку.
Сайкс, вновь обретая спокойствие, положил конец этой паузе:
– Как это понимать, мистер Причард?
– Мы с племянником входим в международную организацию, в которой состоят самые выдающиеся люди всего мира... Мы поклялись хранить тайну.
– Боже правый, и он верит этому, – пробормотал сэр Генри.
– Ради Бога... – опустив наконец голову, сказал Лемюэль. – Наша телефонная служба, конечно, не из лучших, особенно если речь идет о телефонах-автоматах, которыми, как мне кажется, вам велели пользоваться... Но все-таки через день-другой номер телефона можно будет установить. Почему бы тогда не назвать его сэру Генри сейчас? Ему, очевидно, нужно знать его как можно скорее... Чем вы рискуете?
– Сэр, мы можем навредить высокопоставленным членам этой организации – мне об этом недвусмысленно намекнули.
– Как называется эта международная организация?
– Не знаю, сэр Генри. Это тоже тайна, разве вы не понимаете?
– Боюсь, что это вы не понимаете, Причард, – резко заявил Сайкс, в голосе которого прорезались гневные нотки.
– О нет, понимаю, сэр Генри... Я докажу вам! – перебил заместитель директора. – Из частного банка в Швейцарии прямо на мой счет здесь, на Монсеррате, была переведена крупная сумма денег. Инструкции были четкие, но не строгие: я могу свободно пользоваться деньгами при выполнении порученных мне заданий... расходы на транспорт, питание, развлечения... Мне сказали, что я могу не ограничивать себя в этом. Конечно, я сохранил записи всех расходов, точно так же я делаю у себя на работе, где я второй по важности иммиграционный служащий... Кто, кроме самых высокопоставленных людей, смог бы довериться человеку, известному своей безупречной репутацией?
Генри Сайкс и Джонатан Лемюэль вновь переглянулись: кроме удивления и недоумения, их взгляды выражали теперь нескрываемое восхищение. Сэр Генри наклонился над столом и сказал:
– Кроме тотального наблюдения за Джоном Сен-Жаком, для чего вам требовалась помощь племянника? Были ли другие задания?
– Вообще-то, нет, сэр... Но я был уверен, что, как только лидеры увидят, как быстро я выполнил это задание, без сомнения, последуют и другие.
Лемюэль попытался успокоить взбешенного Сайкса.
– Допустим, – быстро сказал он. – Вы говорили о деньгах, которые вам перевели из Швейцарии... Насколько была велика сумма? С юридической точки зрения это не имеет важного значения, но сэр Генри может заставить банк назвать сумму... Пожалуйста, назовите ее.
– Триста фунтов! – гордо ответил старший из Причардов.
– Триста?.. – едва смог вымолвить адвокат.
– Да, сногсшибательной ее не назовешь, – пробормотал сэр Генри в изнеможении и откинулся на спинку кресла.
– Каковы примерно были ваши расходы? – продолжил Лемюэль.
– Не примерно, а точно, – твердо ответил заместитель директора иммиграционной службы, вынимая из кармана записную книжку.
– Мой великолепный дядя всегда пунктуален, – заметил Букингем Причард.
– Спасибо, племянник.
– Итак? – настаивал адвокат.
– Ровно двадцать шесть фунтов и пять английских шиллингов, или сто тридцать два восточнокарибских доллара. В последнем случае я не учел сорок семь центов, поскольку округлил до двух десятых согласно последнему обменному курсу.
– Изумительно, – поражение протянул Сайкс.
– Я храню все квитанции, – продолжил заместитель директора, уверенность которого возрастала по мере чтения записей. – Они лежат в сейфе у меня дома на Олд-роуд-Бей и отражают следующие расходы: семь долларов и восемнадцать центов за телефонные переговоры с островом Спокойствия – я не хотел пользоваться моим служебным телефоном; двадцать три доллара и шестьдесят пять центов за разговор с Парижем; шестьдесят восемь долларов и восемь центов... за обед, на который я пригласил племянника в «Вью-Пойнт», – само собой, это была деловая встреча...
– Достаточно, – перебил Джонатан Лемюэль, промокая пот на лбу, хотя вентилятор работал нормально.
– Я готов предъявить все квитанции по первому требованию...
– Я же сказал: достаточно, Сирил.
– Вы должны знать, что я не взял такси, когда водитель предложил мне завысить сумму в квитанции... Я отчитал таксиста – ведь я был при исполнении служебных обязанностей.
– Довольно!! – заорал Сайкс, у которого от крика напряглись жилы на шее. – Вы оба – несусветные идиоты, таких дураков свет не видывал! Подумать только: принять Джона Сен-Жака за преступника – да это уму непостижимо!
– Сэр Генри, – вмешался молодой Причард. – Я собственными глазами видел, что произошло в «Транквилити Инн»! Это было ужасно: гробы на пристани, взорванная молельня, правительственные катера вокруг нашего мирного острова... наконец, выстрелы, сэр! Пройдут месяцы, пока мы сможем оправиться от всего этого.
– Совершенно верно! – прорычал Сайкс. – Так неужели вы верите, что Джонни Сен-Жак стал бы уничтожать собственный курорт и разрушать процветающее предприятие?
– В преступном мире происходят и более странные вещи, сэр Генри, – со знанием дела произнес Сирил Сильвестр Причард. – Мне доводилось слышать много разных историй... Инциденты, которые описал мой племянник, называются тактикой отвлечения. Ее используют для того, чтобы создать впечатление, что мошенники на самом деле являются жертвами. Мне это подробно объяснили.
– Даже так! – вскричал бывший бригадный генерал британской армии. – Позвольте теперь мне кое-что вам объяснить... Вас обвел вокруг пальца международный террорист, который разыскивается по всему миру! Вы знаете, какое наказание положено за содействие подобному преступнику? Я объясню, если вы, паче чаяния, «по службе» упустили это из виду... Расстрел или даже, что менее милосердно, публичное повешение! А теперь дай мне этот чертов парижский телефон! И побыстрее!
Дрожащий как лист племянник схватил дядю за руку, которая ходила ходуном, когда он раскрывал записную книжку.
– Я сейчас... Вот он... Надо спросить «дрозда». По-французски, сэр Генри. Я могу сказать несколько слов, сэр Генри... По-французски, сэр Генри, – пробормотал заместитель директора.
* * *Вызванный охранником Джон Сен-Жак в белых брюках и белом полотняном пиджаке свободного покроя прошел в библиотеку их новой «крепости» – поместья в Чесапик-Бей. Охранник, мускулистый мужчина среднего роста с четко очерченными испанскими чертами лица, стоял в дверном проеме; жестом он указал на телефон на огромном столе вишневого дерева.
– Это вас, мистер Джонс. Директор на проводе.
– Благодарю, Гектор, – сказал Джонни и, немного помедлив, продолжил: – А этот «мистер Джонс» так уж необходим?
– Так же, как и Гектор. Меня зовут Роджер... а может, Даниэль. Называйте, как хотите.
– Понятно. – Сен-Жак поднял трубку. – Холланд?
– Тот номер, который сообщил твой друг Сайкс, привел в тупик... Но этот тупик не такой уж бесполезный.
– Как сказал бы мой зять, будь добр, говори по-английски.
– Это телефон кафе, которое расположено на набережной Марэ. Надо спросить «дрозда». Если «дрозд» на месте, контакт устанавливается. Если нет, надо звонить снова.
– В чем же польза этого номера?
– Мы будем звонить часто, а в кафе посадим нашего человека.
– Что еще происходит?
– Мой ответ будет неполным.
– Черт тебя дери!
– Мари просветит тебя...
– Мари?!
– Она сейчас на пути домой. Она прямо с ума сходит, но с другой стороны, у нее словно груз с души свалился.
– Почему она сходит с ума?
– Я заказал ей место второго класса на нескольких рейсах дальнего следования...
– Бога ради, почему?! – сердито перебил Сен-Жак. – Пошли за ней, черт возьми, самолет! Она оказала вам больше услуг, чем кто бы то ни было в вашем глупом конгрессе или тупом сенате, а за ними вы посылаете самолеты по всему белу свету. Я не шучу, Холланд!
– Не я посылаю эти самолеты, – отрезал директор ЦРУ. – Этим занимаются другие. Те самолеты, которые посылаю я, вызывают слишком много любопытства и вопросов за рубежом... Давай ограничимся этим объяснением. Ее безопасность важнее, чем ее комфорт.
– Согласен, бандит.
Директор помедлил, явно сдерживая раздражение.
– Знаешь что? Ты не самый приятный человек...
– Моя сестра со мной как-то уживается, и для меня это важнее твоего мнения. Почему у нее словно груз с души свалился? Кажется, так ты сказал?
Холланд помолчал, но уже не из-за того, что сдерживал раздражение, а подыскивая подходящие слова:
– Произошел неприятный инцидент. Об этом никто не мог даже подумать, не то что предсказать.
– О, опять я слышу эти знаменитые, мать их, слова, которые так полюбились американскому истеблишменту! – проревел Сен-Жак. – Что вы проворонили на этот раз? Грузовик с ракетами, которые попали в руки агентов Аятоллы в Париже? Что случилось?
В третий раз Питер Холланд ответил не сразу, хотя в трубке раздавалось его тяжелое дыхание. Наконец он заговорил:
– Знаешь, юнец, я вполне могу повесить трубку и забыть о твоем существовании, и это будет полезно для моего кровяного давления.
– Послушай, бандит, речь идет о моей сестре и о том парне, за которого она вышла замуж... Ему, как мне кажется, сейчас совсем не сладко. Пять лет назад вы, ублюдки, – повторяю: вы, ублюдки, – едва не угробили их обоих в Гонконге и кое-где еще к востоку от него. Я не знаю всех фактов, потому что они либо слишком честны, либо слишком глупы, чтобы придавать их огласке, но мне известно достаточно, чтобы у себя на островах я не доверил бы тебе и должности официанта!
– По крайней мере, честно, – смягчаясь, заметил Холланд. – Не то чтобы это было важно, но тогда я не сидел в этом кресле.
– Это и не важно. Суть вашей тайной системы такова, что и ты поступил бы таким образом.
– Может, и поступил бы... Так же, как и ты, если бы знал все... Но это тоже не важно. Это уже история.
– А сейчас – это сейчас, – перебил Сен-Жак. – Что случилось в Париже? Что за «неприятный инцидент»?
– По словам Конклина, на частный аэродром в Понкарре было совершено нападение. Его отбили... Ни твоего зятя, ни Алекса не ранили. Вот и все, что я могу сообщить тебе.
– А больше мне ничего и не надо.
– Я только что разговаривал с Мари. Она сейчас в Марселе и будет у нас завтра утром. Я лично встречу ее и доставлю в Чесапик.
– А что с Давидом?
– С кем?
– Зятем моим!
– Ах... да, понял. Он сейчас на пути в Москву.
– Куда?
* * *Самолет «Аэрофлота» свернул с посадочной полосы аэропорта «Шереметьево». Пилот провел его еще примерно с четверть мили по расположенной рядом рулежной полосе и остановился недалеко от здания аэропорта.
– Перед выходом будет пяти-семиминутная задержка. Пожалуйста, оставайтесь на местах, – объявили по-русски и по-французски.
Объяснения этой информации не последовало, и те пассажиры парижского рейса, которые не были советскими гражданами, вновь взяли газеты и журналы, предполагая, что задержка вызвана взлетом другого самолета. Однако граждане СССР, а также пассажиры, уже знакомые с тем, как проходит процедура прибытия в Москву, поняли, в чем дело. Происходила эвакуация если не всех, то части людей из передней части самолета, которая была предназначена для особых пассажиров. К выходу обычно подкатывали трап, а в нескольких десятках метров от самолета ждал правительственный лимузин. Чтобы выходящих особых пассажиров невозможно было запомнить, стюардессы сновали по салону самолета и следили за тем, чтобы никто не фотографировал. Такого никогда и не случалось. Прибывшие путешественники были поручены заботам КГБ. По причинам, которые могли объяснить только в Комитете, их не должны были видеть в здании международного аэропорта «Шереметьево».
Алекс Конклин, хромая, спустился по трапу, вслед за ним сошел Борн с двумя дорожными сумками, вмещавшими их багаж. Навстречу им уже спешил Дмитрий Крупкин.
– Как там ваш друг доктор? – стараясь перекричать шум двигателей, спросил офицер советской разведки.
– Держится! – прокричал в ответ Алекс. – Может, у него и не выйдет, но он чертовски хорошо борется!
– Это твоя вина, Алексей! – Самолет покатил в сторону. Крупкин понизил голос, но говорил по-прежнему громко, хотя и не кричал. – Надо было позвонить Сергею в посольство. Его ребята были готовы сопровождать вас, куда бы вы ни пожелали.
– Мы подумали, что если поступим так, то пошлем тебе сигнал тревоги.
– Лучше ложная тревога, чем попасть в перестрелку! – возразил русский. – Люди Карлоса никогда бы не осмелились напасть на вас, зная, что вы под нашей защитой.
– Это не Шакал, – сказал Конклин. Он уже не кричал, поскольку шум самолета превратился в легкий гул.
– Конечно, не он сам... Шакал ведь здесь. Это его бандиты выполняли приказ...
– Не было ни приказа, ни его бандитов.
– Что ты имеешь в виду?
– Позже поговорим. Давай выбираться отсюда.
– Подожди. – Крупкин нахмурился. – Сначала поговорим... во-первых, добро пожаловать в Россию. Во-вторых, я буду тебе признателен, если ты воздержишься от обсуждения некоторых аспектов моего стиля жизни на враждебном, грозящем нам войной Западе, где я бываю по поручению нашего правительства...
– Знаешь, Круппи, однажды они прищемят тебе хвост.
– Никогда. Они меня обожают, так как я скармливаю Комитету больше полезных слухов о высшем свете загнивающего, так называемого свободного мира, чем любой офицер зарубежной резидентуры. К тому же я как никто другой умею развлекать начальство в этом самом загнивающем мире. Если нам в Москве удастся загнать в угол Шакала, меня непременно сделают членом Политбюро, да еще Звезду Героя повесят.
– Вот тогда-то ты поворуешь...
– Почему бы и нет? Все воруют...
– Если не возражаете, – резко прервал их Борн, опуская обе сумки на землю. – Что случилось? Какие успехи на площади Дзержинского?
– Есть кое-какие... Если вспомнить, что у нас было меньше тридцати часов. Мы сузили круг подозреваемых до тринадцати человек, – все они свободно владеют французским. За ними ведется слежка с использованием как электроники, так и людей; нам точно известно, где они находятся каждую минуту, с кем они встречаются и с кем разговаривают по телефону... Этой работой руковожу я и еще два сотрудника, которые не только не владеют французским, но и по-русски-то как следует говорить не могут. Однако они абсолютно надежны и на сто процентов преданы своему делу. Мы все сделаем, чтобы поймать Шакала.
– Ваша слежка – дерьмо, и ты это прекрасно знаешь, – сказал Алекс. – Ваши ребята проваливаются в унитаз в женском туалете, когда преследуют какого-нибудь мужика.
– Только не в этом случае... – возразил Крупкин. – Каждый из моих сотрудников – участников операции прошел подготовку в «Новгороде», они перебежчики из Англии, Америки, Франции и Южной Африки. В прошлом они все разведчики, и им придется распрощаться со своими дачами, если они опростоволосятся... Я действительно хочу, чтобы меня выбрали в Президиум или в Центральный Комитет. Или назначили резидентом в Вашингтон или Нью-Йорк...