В Португалию. Это слово всплывает в его памяти, точно озарение. Ведь он португалец по крови. Родня его перебралась в Канаду, когда ему от роду было два года. Однажды они с Кларой бывали в Лиссабоне. Ему понравились черепичные домики, пышные сады, холмы, улочки, вобравшие в себя все очарование уходящей европейской натуры. Город напоминал поздний летний вечер, полный мягкого света и ностальгии с легкой примесью скуки. Только Лиссабон, как и Оттава, не самое подходящее место для обезьяны. Им нужна тихая гавань – просторная и малолюдная.
Он припоминает, что его родители родом из сельской местности – где-то в Высоких Горах Португалии. Может, вернуться к корням? Благо у него там живут дальние родственники.
В его сознании откладывается место назначения. Следующий шаг – определиться с канадскими связями. Он обдумывает, что это за связи. Когда-то они были для него всем на свете: жена, сын, внучка, сестра в Торонто, многочисленные родственники, друзья, карьера – словом, вся жизнь. Теперь же, кроме сына, остались только вещи сугубо материальные: квартира с обстановкой, машина, временное пристанище в Торонто, кабинет в западном крыле парламента.
При мысли, что придется со всем этим расстаться, у него колотится сердце. Жить в квартире, где каждая комната полнится страданиями Клары, для него теперь невыносимо. Машина – всего лишь машина, как и однокомнатная квартирка в Торонто. Сенаторская должность – не более чем кормушка.
А на расстоянии его связи с Беном, возможно, наладятся. К тому же он не собирается провести остаток жизни в Оттаве – в ожидании, когда у сына найдется свободная минута, чтобы наконец с ним повидаться. У его сестры Терезы, она помладше, в Торонто своя жизнь. Они регулярно говорят по телефону – и с тем же успехом смогут общаться точно так же и впредь. Что до Рейчел, внучки, отныне ему случается видеться с нею и поддерживать отношения так редко, что можно подумать, он живет где-нибудь на Марсе. Быть может, однажды она все же надумает проведать его, откликнувшись на зов Европы. Что ж, надежда умирает последней.
Он делает глубокий вдох. Со всем этим надо разобраться.
С тревожным ликованием он собирается разорвать цепи, удерживающие его на месте, – во всяком случае, как ему кажется. Им с Кларой уже приходилось избавляться от кучи личных привязанностей, когда они переезжали из Торонто в Оттаву. И теперь вот за одну сумасшедшую неделю ему придется избавиться от всего остального. На их квартиру в Оттаве – «такое прелестное местечко!..», как с лучезарной улыбкой нахваливает агент, – покупатель находится очень быстро, как и на его пристанище в Торонто. Книги отвезены в букинистический магазин, мебель и утварь распроданы, ношеная одежда отправилась в благотворительный фонд, личные бумаги переданы в государственный архив, а всякие безделушки-побрякушки попросту выброшены на помойку. Он расплачивается по всем счетам, в том числе за коммунальные и телефонные услуги, аннулирует подписку на газеты. И получает визу в Португалию. Затем связывается с Португальским банком и договаривается с ними об открытии счета. Бен безропотно ему помогает, хотя при этом не перестает удивляться, с какой это стати Питеру взбрело бросить размеренную жизнь и сняться с насиженного места.
Питер берет с собой только чемодан с одеждой, семейный фотоальбом, кое-какое походное снаряжение, путеводитель по Португалии и англо-португальский словарь.
Он бронирует билеты на самолет. Оказывается, с обезьяной проще лететь в Португалию из Соединенных Штатов. Так ему с экзотическим животным придется пересечь всего лишь несколько границ. В авиакомпании его предупреждают: если он обзаведется клеткой и если животное у него смирное, они, так уж и быть, загрузят его на борт. Питер справляется у ветеринара, как сделать так, чтобы шимпанзе вел себя смирно.
Через знакомых в Нью-Йорке он там же находит покупателя на свою машину. «Я сам ее пригоню», – сообщает он по телефону клиенту из Бруклина.
Впрочем, о том, что собирается сделать небольшой крюк через Оклахому, Питер умалчивает.
Он отменяет все ранее назначенные встречи – с сенатскими комитетами, родственниками и друзьями, личным врачом (у него пошаливает сердце: приходится брать лекарства про запас и обновлять рецепты) – словом, со всеми. А тем, с кем не случилось переговорить лично или по телефону, он отправляет письма.
– Ты же сам предлагал мне немного развеяться, – говорит он Кнуту.
– А ты явно принял мои слова близко к сердцу. Но почему Португалия?
– Там тепло. Да и предки мои родом оттуда.
Кнут глядит на него в упор.
– Питер, может, ты встретил другую женщину?
– Нет, увы. Не угадал.
– Ладно, как знаешь.
– Да как же я мог встретить женщину в Португалии, если живу в Оттаве? – спрашивает он.
Но чем упорнее отрицает он романтическую связь, тем меньше, кажется, ему верит Кнут.
Про Одо он не рассказывает ни одной живой душе – ни родне, ни друзьям. Обезьяна остается величайшей тайной его сердца.
У него остается время только навестить зубного врача. Свою последнюю ночь в Канаде он проводит в мотеле, а наутро приводит в порядок зубы. Попрощавшись с дантистом, он уезжает.
До Оклахомы путь не близкий: он лежит через провинцию Онтарио, штаты Мичиган, Огайо, Индиана, Иллинойс и Миссури. Лезть из кожи вон ему не хочется – и весь путь он проделывает дней за пять. По дороге – из дежурного магазина в Лансинге, в Мичигане, и закусочной в Лебаноне, в Миссури, – он позванивает в Институт по изучению приматов, чтобы уточнить срок своего приезда. Он разговаривает с девицей, которая предупреждает о его звонке Лемнона, – той самой, что развлекала его и устроила экскурсию в питомник для шимпанзе. Она заверяет его, что все на мази.
Переночевав последнюю ночь в Талсе[46], Питер двигает прямиком в институт – и приезжает туда в середине утра. Он оставляет машину на стоянке и направляется к пруду. На большом острове какие-то двое, похоже, обучают шимпанзе языку жестов. Группа из трех обезьян нежится на земле посреди острова. Рядом с ними сидит Боб – он заботливо осматривает плечо одной из них. Питер окликает его и машет рукой. Боб машет в ответ, встает и спускается к лодке, ошвартованной у берега. Обезьяна, с которой он только что общался, следует за ним. Она с легкостью запрыгивает в лодку и примащивается на банке[47]. Боб сталкивает лодку в воду и садится на весла.
Посреди пруда лодка поворачивает, и шимпанзе, которому Боб застил обзор, замечает Питера. Обезьяна громко кричит и молотит кулаком по банке. Питер прищуривается. Неужели?.. Ну да, конечно. Это Одо, и выглядит он крупнее, чем помнится Питеру. На поверку он размером с большую собаку, только пошире.
Еще до того, как лодка утыкается в берег, Одо выскакивает из нее и, едва оказавшись на земле, устремляется прямо к Питеру. Он не успевает отреагировать. Обезьяна мигом припадает к нему и обхватывает его руками. Питер пятится – неловко падает спиной на землю. И чувствует щекой прикосновение широких влажных губ и крепких ровных зубов. Вот так встреча!
До него доносится смех Боба:
– Смотрите, как он к вам привязался. Полегче, Одо, полегче! Вы в порядке?
Питер не в силах ответить. Его трясет от головы до пят. Но боли он не чувствует. Одо и не думает его кусать. Напротив, он шарахается от него, усаживается рядышком, жмется к его плечу. И начинает перебирать ему волосы.
Боб опускается на колени тут же, рядом.
– Все в порядке? – переспрашивает он.
– Д-д-да, кажется, – отвечает Питер.
Медленно садится. И, дико таращась, не веря своим глазам, силится совладать с бешеной одышкой. Чудная черная морда, плотное шерстистое тело и все такое… Обезьяна дышит теплом ему прямо в шею – и никаких решеток между ними, никакой защиты для него, никакой безопасности. Он не смеет оттолкнуть обезьяну. И просто сидит, напрягшись, застыв как вкопанный, с блуждающим взглядом.
– Что это с ним? – наконец спрашивает он.
Обезьяна по-прежнему теребит его волосы.
– Он вас так обыскивает[48], – объясняет Боб. – Это часть социальной жизни шимпанзе. Вы обыскиваете меня, а я вас. Так они ухаживают за собой. Избавляются от клещей и блох. Чистят друг дружку.
– А мне-то что делать?
– Ничего. Или обыскивайте его тоже, если хотите.
Обезьянье колено – совсем рядом. Питер подносит к нему дрожащую руку и гладит его по шерсти.
– Сейчас покажу, как это делается, – говорит Боб.
Он усаживается на землю и с завидным усердием принимается обыскивать спину Одо. Ребром одной ладони он раздвигает в одном месте шерсть шимпанзе, обнажая корни волос и голую кожу. Проделав это два-три раза, он находит подходящий участок и пускает в ход другую руку – запускает ее в шерсть, выуживает из-под нее чешуйки кожи, комочки грязи и всякие мелкие органические частицы. В общем, занятие хоть и кропотливое, но увлекательное. Боб, похоже, забывает про Питера.
Между тем к Питеру возвращается самообладание. То, что обезьяна копается в его голове, не доставляет ему ни малейшего недовольства. Он чувствует мягкое прикосновение звериных пальцев к коже черепа.
Он глядит Одо прямо в лицо. Обезьяна мгновенно переводит на него ответный взгляд. Их лица разъединяют дюймов восемь, взгляд – глаза в глаза. Одо тихонько погукивает, обдавая лицо Питера своим тяжелым дыханием, а потом оттопыривает нижнюю губу, обнажая ряд широких зубов. Питер напрягается.
– Он вам улыбается, – поясняет Боб.
Только сейчас этот малый, прекрасно угадывающий, что чувствует обезьяна, начинает понимать и Питера. Он кладет руку ему на плечо.
– Одо не собирается причинять вам вред, сэр. Вы ему приглянулись. А нет, так он уже давно отвязался бы от вас.
– Прости за давешнее беспокойство.
– Не берите в голову. Дело того стоило. Это плохое место. И куда бы вы ни подались вместе с Одо, все лучше, чем здесь.
– А Лемнон у себя?
– Нет. Будет после обеда.
Повезло так повезло. В течение следующих нескольких часов Боб обучает Питера искусству общения с Одо. Он учит его понимать звуки, издаваемые шимпанзе, его мимику. Питер постигает смысл обезьяньих гуканий и ворчаний, рявканий и визгов, гримас и ужимок, сопровождающихся выпячиванием, сморщиванием губ и причмокиванием, а также множества знаков, выражаемых с помощью тяжелого дыхания. Одо может реветь так же грозно, как Кракатау[49], и быть ласковым, как солнышко. Он не знает команд на американском языке знаков, зато мгновенно улавливает кое-какие команды на английском. У него, как и у людей, тон, жест и язык тела наполнены смыслом. Обезьяна, кроме того, разговаривает с помощью рук и поз, разговаривает, даже когда вздыбливает и опускает шерсть, – и Питер должен прислушиваться к тому, что Одо выражает подобным образом. Поцелуи и крепкие объятия означают всего лишь поцелуи и крепкие объятия – они требуют взаимного проявления веселья и одобрения, а возможно, и ответного действия, во всяком случае объятия. Добродушное выражение лица – это когда рот у Одо чуть приоткрыт, а сам он при этом расслаблен; такое поведение может сопровождаться одним из проявлениий радости на языке шимпанзе – смехом, всполохами глаз, приглушенно-тихим дыханием, при том что радость в самой полной мере выражается без всякого назойливого ХА-ХА-ХА, свойственного человеку.
– Это совершенный язык, – отзывается Боб о способах общения шимпанзе.
– У меня нелады с иностранными языками, – громко говорит Питер, задумавшись.
– Не волнуйтесь. Вы его поймете. Уж он-то постарается.
Одо приучен к горшку, сообщает Питеру Боб, только горшок должен всегда находиться у него в пределах видимости. Шимпанзе не умеют терпеть. Боб обычно расставляет по четыре горшка на территории Одо.
Клетка, в которой предстоит перевозить Одо и в которой ему надлежит спать ночью, в машине не помещается. Они разбирают ее и укладывают в багажник. Одо поедет на переднем сиденье.
Между тем Питер направляется в уборную. Садится на крышку унитаза и обхватывает голову руками. Неужели точно так же начиналось его отцовство? Нет, такого потрясения он тогда не испытывал. Новорожденного Бена он нес домой с полной беспечностью. Они с Кларой даже не знали, что делать, – как и любые молодые родители, верно? – но все обошлось. Они вырастили Боба в любви и ласке. И не боялись за него. Какая жалость, что Клары нет сейчас рядом! Что я здесь забыл? – говорит он сам с собой. С ума сойти можно.
Они с Бобом и Одо отправляются на прогулку, к вящей радости обезьяны. Одо поедает ягоды, лазает по деревьям, просит (бормоча, вскидывая руки, как ребенок), чтобы Питер понес его на себе, и Питер откликается – несет его, пошатываясь и спотыкаясь, пока не выражает готовность сбросить с себя. Одо держится за него, крепко обхватившись руками и ногами, и Питеру кажется, что на спине у него повис стофунтовый осьминог.
– Могу дать вам его ошейник с двадцатифутовым поводком, если желаете, хотя это ни к чему, – говорит Боб. – Если он полезет на дерево, то потащит вас за собой, как чертика на ниточке. А окажись вы, часом, в седле на лошади, он утащит вас вместе с лошадью. Шимпанзе – невероятно сильные животные.
– Так как же мне его удержать?
Боб на мгновенье-другое задумывается и отвечает так:
– Ничего личного, сэр, но вы женаты?
– Был, – сдержанно отвечает Питер.
– Как же вы сдерживали свою жену?
Чтобы сдерживать Клару?!
– Никак.
– Ну хорошо. Выходит, вы меж собой ладили. А когда все же не ладили, то наверняка спорили и ругались. То же самое и здесь. Просто так его ничем не проймешь. Остается только отчитывать. Впрочем, Одо любит инжир. Вот инжиром и умасливайте.
Во время их разговора Одо возился в кустах. Наконец он выбирается оттуда и садится рядом с Питером – у его ног. Питер дерзко, как ему кажется, наклоняется вперед и похлопывает Одо по голове.
– Нужен физический контакт, – замечает Боб. И садится перед шимпанзе на корточки. – Может, Одо хочет щекотушки-пощекотушки? – предлагает он, широко раскрыв глаза. И начинает щекотать обезьяну за бока.
Вскоре они оба уже вовсю катаются по земле: Боб хохочет, а Одо погукивает и повизгивает от радости.
– Давайте к нам! Давайте же! – кричит Боб.
В следующее мгновение Питер и Одо уже кувыркаются вместе. Обезьяна и впрямь обладает геркулесовой силой. Иногда, обхватывая Питера руками и ногами, Одо отрывает его от земли, а потом снова бросает наземь.
Навозившись вдосталь, Питер, покачиваясь, встает на ноги. Он весь растрепан, с ноги слетел ботинок, на сорочке не хватает двух пуговиц, передний карман порван, а сам он с ног до головы облип травой, веточками и грязью. Это был постыдный ребяческий поступок, недостойный шестидесятидвухлетнего мужчины, – и вместе с тем занятие в высшей степени захватывающее. Питер чувствует, что его страха перед обезьяной как не бывало.
Боб глядит на него.
– У вас все сладится, – уверяет он.
Питер улыбается и кивает. К черту ошейник и поводок!
А вот и Лемнон – остается только оформить сделку купли-продажи. Питер вручает переводной вексель – Лемнон внимательно его просматривает. И в обмен передает Питеру разные бумаги. В одной утверждается, что он, Питер Тови, становится законным владельцем самца шимпанзе, Pan troglodytes, Одо. Бумага нотариально заверена в одной из юридических контор Оклахома-Сити. Другая бумага – от ветеринара из Службы охраны диких животных: она представляет собой чистое карантинно-санитарное свидетельство, подтверждающее, что Одо своевременно сделаны все прививки. Еще одна бумага – разрешение на вывоз, предоставленное Службой рыбных ресурсов и диких животных США. Все документы оформлены вполне официально: на каждом стоит подпись и рельефная печать.
– Хорошо, по-моему, все в порядке, – говорит Питер.
Не сказав больше ни слова и не удостоив Лемнона рукопожатием, Питер уходит.
Боб складывает полотенце и застилает им переднее сиденье. Потом наклоняется и крепко обнимает Одо. Затем распрямляется и приглашает его жестом в машину. Одо без колебаний запрыгивает и удобно устраивается на сиденье.
Боб берет обезьяну за руку и подносит ее к своему лицу.
– Прощай, Одо! – с грустью выдавливает он из себя.
Питер усаживается за руль и включает двигатель.
– Может, пристегнуть его ремнем безопасности? – спрашивает он.
– Можно, – отвечает Боб.
Он наклоняется, охватывает Одо поясным ремнем. И защелкивает пряжку. Однако плечевой ремень расположен высоковато – на уровне морды Одо. Боб просовывает его ему за голову. Одо против таких мер не возражает.
Питер чувствует, как у него в душе закипает тревога. Не справлюсь. Надо бы отказаться, прямо сейчас. Он опускает стекло и машет Бобу рукой.
– Прощай, Боб! Еще раз спасибо тебе. Помощь твоя была неоценима.
Путь из Оклахома-Сити оказывается дольше, чем дорога туда. Питер не гонит, чтобы не тревожить Одо. И хотя на пути из Оттавы в Оклахома-Сити он проезжал то одно человеческое поселение, то другое – Торонто, Детройт, Индианаполис, Сент-Луис, Талсу, – по дороге в Нью-Йорк он по мере возможности объезжает многие городские центры, опять же ради спокойствия обезьяны.
Питер с удовольствием лег бы спать в чистую постель и обрадовался душу, но он знает наверняка: ни один хозяин мотеля не сдаст комнату обезьяно-человеческой парочке. Первой ночью он съезжает с дороги и останавливается у заброшенного фермерского дома. Он собирает клетку, правда, не знает, куда ее поставить. На крышу автомобиля? Или пусть торчит из багажника? А может, где-нибудь рядом с «его» территорией? В конце концов он ставит клетку, приоткрыв в ней дверцу, возле машины и полностью опускает переднее пассажирское стекло. Он жертвует Одо одеяло, а сам укладывается на заднем сиденье. С наступлением ночи обезьяна начинает метаться и громко кричать и даже несколько раз пытается забраться на заднее сиденье – прямо на Питера, пока наконец не пристраивается рядышком, в углублении для ног на полу кузова. Одо не храпит, но дышит очень шумно. Питеру не спится, и не только потому, что мешает обезьяна, но и потому, что его одолевает тревога. Ведь это большое, сильное животное, необузданное и неудержимое. Во что я ввязался?