— Я полагаю, сейчас это не имеет большого значения, — я опустился в кресло, стараясь обдумать, что мне делать дальше.
Я устал и мечтал провести ночь наверху в моей старой удобной постели. Может быть плюнуть на все и поддаться соблазну? Но тут же решил, что это неразумно, ведь конюшни у нас не было и кто-нибудь мог увидеть мою лошадь. Я снова встал и взял свечу.
— Может быть мне никогда больше не придется побывать в этом доме. Пойду, поброжу по нему напоследок. Собери мне пока что-нибудь на ужин. Примерно через час мне нужно быть уже в пути.
Наверху ничего не изменилось. Разумеется, если не считать неизбежные знаки траура, которыми заботливая рука тети Гадилды украсила и эти помещения.
Я с ностальгическим сожалением оглядел комнату, в которой провел столько счастливых часов. На память я сунул под камзол крошечную модель галеона, вырезанную из эбенового дерева. Ее мне подарил старый моряк, когда я был еще малышом. Я понимал, что это довольно странный выбор для человека, из которого вышел столь посредственный моряк. Несколько минут я провел в комнате матери, с жалостью и чувством стыда глядя на знакомые занавеси. Потом я спустился вниз и нашел на столе ужин, состоявший из хлеба и жилистой баранины.
— Ты действительно стал настоящим мужчиной, — сказала тетя Гадилда, наблюдая, как я расправляюсь со скудной трапезой. — Не волнуйся, ты обязательно найдешь себе девушку по вкусу. И еще красивее, чем Кэти Лэдланд.
— На свете нет девушки, красивее Кэти. И я не хочу никого искать.
Она мрачно покачала головой.
— Значит тебе не миновать бед и огорчений. Лучше бы тебе позабыть о ней.
Часом позже я уже был в пути. Туман немного рассеялся, но огни пламени из жаровни на площади вздымались вверх все также высоко. Недовольный ночным путешествием Саладин упорно отказывался ускорить свою неторопливую рысь. Мы свернули с главной дороги на проселочную, ведущую через Уэйладн Спинни. Я размышлял о том, где именно здесь Джон Уорд встречался с Кэти, когда она, по его словам, была похожа на «маленькую снежную фею». Мысли эти, надо сказать, не улучшили моего и без того мрачного настроения. У Кэти могли быть здесь и другие свидания, но в любом случае это были свидания не со мной.
На фоне редеющего тумана, мрачно темнели башни и каминные трубы Эпплби Корт.
Не было еще и полуночи, но в замке не было видно ни огонька. Очевидно леди Лэдланд все еще находилась в Лондоне. Я двинулся вдоль рва с водой и зашел в тыл замка. Здесь стояло целое скопище хозяйственных построек. Сразу можно было узнать мельницу, коптильню, пивоварню, помещение для хранения овощей. Здесь тоже нигде не было видно света.
На другой стороне рва из тумана появилась приземистая фигура, и, увидев меня, остановилась.
— Убирайся отсюда! — закричал грубый голос. — Нам здесь не нужны бродяги! У меня с собой заряженный мушкет.
Я узнал голос.
— Ферк Бессон! — позвал я. — Мне нужно перемолвиться с тобой парой слов. Я — Роджер Близ.
Бессон двинулся вперед и остановился на самом краю рва, рассматривая меня.
— А, так значит наш отважный пират вернулся? Да, мы тут слышали, что вы и Джон Уорд собираетесь домой. Но это было больше двух месяцев назад. Если бы вы вернулись тогда, застали бы свою бедную мать еще живой.
— Я не узнал вовремя о ее болезни, Ферк, а когда узнал, то находился очень далеко от дома, почти за тысячу миль. Я приехал так быстро, как только смог.
— И ничего хорошего вас здесь не ждет. Как только власти узнают о вашем приезде, вас сразу же попытаются схватить. Думаю лучше всего вам вернуться туда, откуда вы приехали.
— В замке никого нет?
— Хозяева завтра возвращаются. Но без мисс Кэти. Она не приедет. Она теперь важная придворная дама. Фрейлина самой королевы. Что вы думаете на этот счет, мастер Близ?
— Я рад за нее, Ферк. Она всегда желала жить при дворе.
— А какой красавицей она стала. Хотя вас-то это теперь не должно интересовать. Не видать вам больше никогда мисс Кэти, мастер Близ.
Согласно наставлениям Джона, я должен был встретиться с сэром Бартлеми как можно скорее, поэтому я решил остаться в замке побеседовать с ним на следующий день. Я сунул в ладонь Бессона золотой, и он повел моего коня в конюшню, а сам я, перешел через ров по небольшому мосту. Я провел ночь в помещении, предназначенном для хранения лекарственных трав. Всю ночь я проворочался на своей постели, не в силах заснуть после того, что услышал, вдыхая странный аромат многочисленных пучков трав свисавших со стен и потолка.
29
Мой разговор с сэром Бартлеми, как я и опасался, вышел не из легких. Было уже значительно позднее полудня, когда посматривая на часы, висевшие у него на шее, он вошел ко мне. Я обратил внимание на его часы. Они были необычайно маленьких размеров, не больше чайного блюдечка и потому, должно быть, очень дорогие. Судя по всему он не был рад нашей встрече. Он явно нервничал и все время оглядывался на дверь, будто боялся, что к нам ворвется кто-то непрошенный. Настроение его, однако, заметно улучшилось, когда он услыхал о нашей замечательной победе и о добыче, часть которой принадлежала и ему.
— Джон Уорд — великий человек, — заявил он, — замечательная личность.
Однако все эти дифирамбы замерли на его устах, едва я сообщил ему о похищении бумаг Мачери.
— Я пропал, — воскликнул он, с ужасом оглядываясь по сторонам. — Его Величество настроен решительно против пиратов и всех, кто имеет с ними дела. Если это письмо попадет в его руки, мне это может стоить всего состояния, а может быть и жизни.
Он отказался выслушать мои объяснения.
— Я должен встретиться с Мачери, как только он вернется, — продолжал он, печально покачивая головой, — быть может удастся как-то с ним договориться. Зачем я вообще поддался на уговоры этого сладкоречивого негодяя Уорда? Да сгинет тот день, когда я решил принять участие в этом предприятии!
Я решил попридержать язык и не упоминать о том, что это самое предприятие принесло ему огромный барыш, хотя меня так и подмывало это сделать. Он мерил торопливыми шагами тесное помещение, касаясь головой пучков трав, свисавших с потолка и что-то возбужденно бормотал.
— Что было в этом письме? — спросил он наконец.
— Понятие не имею. Оно было, разумеется, запечатано.
— Наверняка из него можно обо всем догадаться. Уорд человек неосторожный и безалаберный. Что же касается тебя, Роджер, то у меня нет слов, чтобы выразить мое негодование по поводу твоей преступной халатности. Я предчувствовал, что быть беде, когда ты собрался ехать с Уордом. Лучше всего тебе сразу же покинуть мой дом и никогда больше не возвращаться сюда.
Он был слишком напуган, чтобы хоть что-то сказать о смерти моей матери. Впрочем, я подозреваю, что он в любом случае ничего бы об этом не сказал. Я покинул Эпплби Корт немедленно и остаток дня и ночь провел в грязной таверне возле реки.
На следующий день я отправился в Лондон на маленьком суденышке. Высадился я у Уоппингской лестницы. Саладин остался на попечении Ферка Бессона. Вряд ли кто узнает его среди нескольких дюжин лошадей в конюшнях Лэдланда. Беспокойно оглядывая грязную загроможденную бревнами улицу, по которой слонялось множество матросов, я в душе тоже надеялся затеряться среди этого скопища народа.
Все близлежащие улицы гудели от разговоров о последнем убийстве. Проходя мимо одной из групп праздношатающихся, я к великому своему удивлению узнал, что убили не кого-нибудь, а нашего старого знакомого — Справедливого Хозяина из Эльзаса. Судя по всему убийство это было окутано тайной, и уличные зеваки пересказывали подробности с нескрываемым восторгом.
— Изрезали всего, жуткое дело, — буквально захлебывался один. — Двадцать дырок в шкуре. Тело его усадили на высокое кресло, бумажная корона была сдвинута на затылок. Уж очень он вознесся, наш мастер Камфри, и его «друзья» позаботились о том, чтобы опустить его пониже.
— Он и в аду будет корчить из себя владыку, — заявил другой. — Сам дьявол не сможет усмирить его. Он всегда хотел быть на самом верху.
— Пусть лучше там, чем здесь, — заметил третий.
Я потихоньку навел справки и узнал, что покойник был найден накануне именно в том положении и состоянии, как описывали на улице. Это произошло в доме, на краю его владения. Судя по всему никакого расследования проводить не собирались.
Убить его мог любой из тех тысяч людей, которые пострадали от его рук, а городские власти были только рады, что избавились от него. Я должен был встретиться с ним и теперь испытал невольное чувство облегчения в связи с тем, что мне не придется этого делать. Потом внезапно я понял, что его место тут же будет занято другим.
— А кто станет новым Хозяином? — поинтересовался я.
Все сходились в едином мнении — им должен был стать Ник Бил.
Кто-то сообщил, что видел Ника в Вест Чипе прошлой ночью.
— А кто станет новым Хозяином? — поинтересовался я.
Все сходились в едином мнении — им должен был стать Ник Бил.
Кто-то сообщил, что видел Ника в Вест Чипе прошлой ночью.
— Он был разодет в пух и прах и с ним был десяток зловещего вида молодцов.
«Значит именно он организовал это убийство», — сказал я сам себе.
Петляя по лабиринту кривых улиц Лондона я не без труда нашел высокое здание, расположенное рядом с Паултри. Это было весьма претенциозное строение с цветными витражами и мраморной колонной для привязи лошадей перед дверью. Я прошел через высокую сводчатую арку и оказался в зале для ожидания, где и попросил служителя сообщить о моем приходе сэру Сигизмунду Хиллу. Служитель предложил мне сесть на скамью, стоящую вдоль стены. На ней сидели двое мужчин, разительно непохожих друг на друга.
Я наблюдал за ними, пока ожидал своей очереди. Один из них явно был капитаном. Об этом свидетельствовала его темная, как у араба кожа и уверенный вид человека, который привык командовать. Второй уже немолодой тучный человек в темно-красном кафтане, несомненно был горожанином. Он все время как-то беспокойно поглаживал пальцами свой внушительный живот. Оба не переставая о чем-то перешептывались. Казалось, их снедала какая-то общая тревога.
Я лишь сказал служителю, что прибыл с юга. Вскоре он возвратился и сделал мне знак следовать за ним. Мы проследовали в прекрасно убранную палату с высоким окном, эркером выходившим во внутренний дворик. Сэр Сигизмунд вышел из-за своего длинного письменного стола и пошел мне навстречу, приветливо улыбаясь. В руках он держал распечатанное письмо.
— Я ожидал вас, мой мальчик, — приветствовал он меня, — ровно десять минут назад я закончил чтение письма, в котором сообщалось о вашем скором приезде. Какие замечательные новости! Какая блестящая победа! В это просто трудно поверить.
Я был немало удивлен тем, что какое-то письмо опередило меня, но ничего не сказал, так как ни о чем, кроме нашей победы сэр Сигизмунд сейчас говорить просто не мог. Его глаза светились счастьем.
— Как нам нужна была такая победа! — воскликнул он. — Подумать только — шесть против двадцати! Словно прежние времена вернулись! Расскажите мне об этом поподробнее.
Слушал он меня с необычайным вниманием, буквально впитывая каждую деталь.
— Великолепно, — вскричал он, когда я закончил. — Это вполне можно сравнить с победой над Армадой. Средиземное море снова будет свободно для мореплавания. Это отличная новость для наших торговых компаний. Ах Уорд! Вы сделали для нас даже больше, чем обещали! — Он с воодушевлением хлопнул меня по спине.
— Я должен немедленно сообщить эту новость своим друзьям, а уж они постараются сделать ее достоянием гласности. Сегодня утром члены Тайного Совета соберутся для обсуждения проблем, связанных с флотом. Представляю, какие физиономии они скорчат, когда весь Лондон станет праздновать эту победу.
— Я не понимаю, каким образом вы получили это известие, — сказал я, когда его радость и возбуждение немного улеглись.
— Уорд послал мне письмо, с тем же судном, на котором вы добрались до Марселя, — объяснил он. -Однако вы там задержались по делам, а оно было отправлено сразу. И все равно вы почти догнали его.
Я все еще не был удовлетворен.
— Но кто доставил его?
Сэр Сигизмунд понизил голос до доверительного шепота.
— Вы что-нибудь слышали о Частной Почте? — спросил он. — Она была учреждена иностранными купцами, живущими здесь, в Англии, для того, чтобы своевременно быть в курсе событий, происходящих на континенте. Примерно тридцать лет назад она была упразднена. Я всегда считал, что подлинной причиной ее запрещения было недовольство чиновников старой королевы. Ведь таким образом они лишились возможности предварительно просматривать эти письма. Как вам возможно известно, наиболее важные из них непременно попадали на стол Уолсингама [53]. Коммерсантам, естественно, не понравилась эта отмена их привилегий, и они нашли способ сохранить прежние каналы связи, минуя бдительное око правительства. Курьеры из Брюсселя и с юга доставляют письма во Францию, а затем способами, о которых я не желал бы распространяться, переправляют через Ла-Манш. Я уже много лет как пользуюсь этой почтой. Разумеется, я сообщил вам об этом в конфиденциальном порядке.
Я сообщил ему и остальные новости. Когда я рассказал ему о похищении Кристины, он мрачно покачал головой.
— Джон, должно быть, сильно переживает, — сказал он. — Сомневаюсь, что ее удастся найти. Слишком хорошо знаю я тунисцев. Не исключено, что сам бей хочет украсить ею свой гарем. Он большой ценитель белых женщин. Он даже имел наглость как-то попросить меня посодействовать ему в этом.
— Джон перевернет весь город сверху донизу, — сказал я.
Он покачал головой.
— Будем надеяться на лучшее. Но я успокоюсь лишь тогда, когда она будет в безопасности.
— Я прибыл сюда из-за письма, которое вы написали Джону.
Он широко улыбнулся.
— Да-да, я знаю. Думаю, теперь вам можно сообщить всю правду. Джон полагает, что вы выполнили свой долг и должны вернуться домой, пока у вас еще есть шанс. Он пишет, что пытался уговорить вас, но встретил отказ. И тогда он решил прибегнуть к хитрости.
Я тупо посмотрел на него.
— Не понимаю, сэр.
— Он придумал предлог для того, чтобы вы вернулись.
— Вы хотите сказать, что необходимости в моем приезде не было? Что мне здесь нечего делать?
— Не волнуйтесь, работы вам хватит. И очень важной работы, мой мальчик. Но Джон вовсе не хотел, чтобы в Англии вы бы подверглись риску ареста по обвинению в государственной измене. Он, однако, понимал, что вы откажитесь покинуть его, если опасность грозящая зам в Англии не будет столь же велика и реальна, как подле него. Не нужно так огорчаться. Уверяю вас, он сделал это из лучших побуждений.
Я был потрясен и никак не мог поверить, что Джон руководствовался именно этими соображениями. Не объяснялись ли его действия тем, что он желал избавиться от человека, сеющего смуту среди команды? У меня было очень неприятное чувство, что дело обстояло скорее всего так.
— Значит в Англии не существует противодействия политике короля? И стало быть все это было сделано для того, чтобы спасти меня?
— Противодействия и недовольства хватает, — заявил сэр Сигизмунд. — Все, что говорил Джон — правда. Я обрисовал ему объективную ситуацию, которую мы имеем. Другое дело, что он не хотел посылать вас сюда с миссией, которая серьезно угрожала бы вашей безопасности. А если бы он так поступил, то вмешался бы я сам.
— Теперь мне ясно, что он хотел избавиться от меня, — сказал я.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Что заставляет вас так считать?
Мне было трудно найти подходящие слова.
— Дело в том, что вам известно далеко не все, сэр Сигизмунд. Я едва не поднял мятеж на корабле. Джон простил меня, но… Я уверен, он решил, что мне лучше возвратиться в Англию.
— Мне известно о событиях на корабле. Джон подробно написал об этом. И о других вещах тоже. Мне кажется, вы не очень хорошо себе представляете, с какой любовью и заботой он к вам относится. У него не было никаких других причин желать вашего отъезда, кроме стремления избавить вас от судьбы, которая грозит ему самому.
— Я знаю, что сильно разочаровал его.
— Роджер, если бы вы прочитали то, что он пишет о вас, вы бы так не думали. Он считает, что именно вы спасли флот и проявили величайшее мужество в необычайно сложных условиях. Он превозносит вас до небес.
Голова у меня была в тумане.
— Значит, мне нет нужды выполнять инструкции, которые он мне дал?
— Именно так. Ведь он вовсе не хотел, чтобы вы оказались в тюрьме по обвинению в государственной измене. А именно это непременно произошло бы, если бы вы стали ездить по стране, сея недовольство.
— Но если многие в Англии настроены так, как вы говорите, почему бы мне и не поступить так?
Мой собеседник мрачно усмехнулся.
— Видели вы когда-нибудь казнь человека, обвиняемого в государственной измене? Это отнюдь неприятное зрелище, уверяю вас. Сперва его вздергивают на виселицу, но снимают, прежде чем он успевает потерять сознание. Затем он попадает в руки палачей, которые терзают его плоть ножами, раскаленными до бела. Все рассчитано на то, чтобы причинить жертве как можно более ужасные страдания. Беднягу кастрируют, потом вырезают ему кишки и сжигают их прямо перед ним. Если он еще жив, а так бывает нередко, его четвертуют и части тела отправляют в разные города, где развешивают для всеобщего устрашения. Зрелище это не из приятных, и я не хотел бы, чтобы вы закончили свои дни на эшафоте подобным образом.
— Думаю, Роджер, — продолжал он, — вам и самому не захочется стать главным действующим лицом в этой церемонии.
— У меня нет никакого желания умереть этим или каким-либо другим способом, но разве можем мы допустить, чтобы страх помешал нам выполнить наш долг?