— Что это значит? — спросил он.
Бандит пристально посмотрел на него.
— Ты знаешь, что это значит, — сказал он. — Мы здесь оказались по той же причине, что и ты, — выслеживали этого чёртова скелета, старика индейца. Не гневи меня. Ты знаешь, что его семья владела тайной Сно-Та-Хэй.
Маккенна кивнул, неопределённо пожав плечами.
— Что до этого, какая семья в этой проклятой земле её не знает? Моя, твоя, семья твоих знакомых — все мы владеем этим секретом. Тайну Сно-Та-Хэй можно купить задёшево в каждой забегаловке Соноры и в любом из салунов Аризоны.
Пелон возвратил столь же неопределённый кивок, взведя попутно курок винтовки.
— Терпение, — сказал он, — добродетель, без которой я всегда обходился. Я сосчитаю до трёх, может, до четырёх, а потом пристрелю тебя.
Маккенна знал, что он это сделает. А не он — так пятеро его кровожадных волков-сотоварищей, которые тотчас же взвели курки винчестеров и придвинулись ближе. Но белый золотоискатель по-прежнему был в нерешительности. Не был он и в достаточной мере вооружён для спора. Его собственное ружьё, устаревший «спенсер» времён Гражданской войны остался вместе с седельными сумками за тридцать футов в стороне. Единственным аргументом в споре оставался тонкий мескитовый прутик, сломанный им для того, чтобы стереть начертанную Энхом карту. Мысль о возможности защититься с помощью этой колючей ветви породила на его губах кривую улыбку и с запозданием, в отчаявшемся уме, надежду на избавление.
— Хорошо, — сказал он, сделав пару шагов вперёд и тем заслоняя карту на песке, которую не успел стереть. — Это правда, я следил за стариком. Но я, как видите, поспел слишком поздно. Я нашёл его здесь, на одеяле, он умер сегодня от старости и жажды и сильного зноя.
— Это плохая ложь, — заявил Пелон, — но мне следует помнить об осторожности. Застрелить тебя прежде, чем я удостоверюсь, что ты не выведал секрета у старого Энха, для человека моей профессиональной репутации было бы непростительной оплошностью.
— Ты слишком умён для меня, Пелон. Да, я набрёл на старого негодника ещё до того, как он испустил дух. Мы поговорили немного, вот и всё.
— Да, но о чём?
— Ах, ну ты же знаешь, как бывает у стариков, когда настаёт их час. Он возвращался в памяти к дням своей молодости.
— Что он сказал, когда ты спросил его о копи?
— Ты имеешь в виду Сно-Та-Хэй, Каньон-дель-Оро?
— Больше не переспрашивай меня об этом, Маккенна.
— Ну конечно, Пелон, просто хотел уточнить. Едва я спросил старика об этой копи, он повёл себя так, словно зной вступил ему в голову, и он не в силах меня понять. Я уверен, что он мог, но не хотел понимать меня, ну ты знаешь, как бывает с такими стариками.
— Знаю, — ответил Пелон, оскаливая, всю в шрамах, верхнюю губу, — как было с этим стариком, а было это так: он был единственным братом Нана и хранил тайну Затерянной Копи Адамса и на прошлой неделе увёз её с собой в пустыню. Всё это я узнал от моих друзей рода Нана. Они поведали мне, что старик отправился умирать и что, несомненно, тайна копи Сно-Та-Хэй умрёт вместе с ним.
— Ничего не могу оспорить, — сказал Маккенна. — Зачем ты говоришь мне это?
— Затем, что, как я говорил, мы здесь по общему делу, и я могу использовать тебя для своих целей.
— То есть как?
— Ну, я расскажу тебе, как апачи хранят тайны. Знаешь ли ты, что ещё месяц назад никто, кроме Нана, не знал о том, что старый Энх держит тайну при себе? Да, это так. Не правда ли, позор? Так относиться к своим собственным родичам! Эти индейцы просто сумасшедшие.
— Некоторые, — согласился Маккенна — Так же как и отдельные белые.
Лицо Пелона дёрнулось.
— Но только не ты и не я, так, амиго?[6] — проговорил он — Мы знаем, что именно желаем узнать, правда?
— Иногда, — заметил Маккенна.
— Хорошо, но в этот раз, — заявил главарь банды, — мы знаем точно.
— Так ли? — осведомился Маккенна. — Каким образом?
— Вот каким, — отвечал приземистый краснокожий. — Я знаю, что каким-то образом ты проведал об Энхе, хранителе тайны, и отправился искать его, как и я, в надежде, обнаружив старика ещё до кончины, выжать из него историю о затерянном каньоне.
Маккенна решился.
— Хорошо, давай условимся, что мы оба ищем здесь пропавшее золото Адамса, — промолвил он. — Давай условимся также, что старый Энх хранил тайну и что мы оба надеялись выудить её у него, так или иначе. Согласившись на этом, зададим себе вопрос: если американец по имени Маккенна заставил старика рассказать ему, где находится золото, каким образом мексиканец по имени Франсиско Лопес сможет узнать об этом?
— Я могу убить тебя, — прорычал бандит.
— И что, это поможет тебе узнать? — удивлённо осведомился Маккенна. — Никогда не слышал, чтобы покойник мог давать точные сведения, а ты?
— Нет, конечно. Потому-то ты и жив до сих пор. Я всё ещё пытаюсь понять, рассказал ли тебе старик хоть что-нибудь.
— Что ж, — заверил его Маккенна, — позволь мне удовлетворить твоё любопытство. Он поступил куда лучше. Он нарисовал мне карту пути до этого каньона. Он начертил её вот здесь, на песке, прямо у моих ног.
— Ещё одна плохая ложь, — презрительно бросил Пелон. — Не силён ты притворяться, Маккенна. И ребёнок догадался бы, что ты лжёшь.
Маккенна пожал плечами и лёгким жестом левой руки указал на почву позади себя. И одновременно подвинулся в сторону.
— В таком случае, — сказал он, — поскольку всё очень просто, даже Пелон сможет увидеть подтверждение моих слов. Свет сумерек меркнет, но думаю, что ты всё же сможешь признать в начертанном на песке карту пути в Каньон-дель-Оро и ко всему утерянному золоту Адамса.
В миг безмолвия, последовавший за этим, Пелон и его товарищи в замешательстве обменялись взглядами, а Маккенна, успев мысленно сотворить короткую, быструю молитву, покрепче ухватил рукой мескитовую ветку.
— Пор Диос![7] — вскричал Пелон. — Возможно ли это?
И вслед за восклицанием возглавил запоздалый рывок всей своей шайки по направлению к Маккенне и карте, начертанной на песке у Яки-Спринг. Бородатый золотоискатель дал им остановиться и замереть с глазами, блестящими от алчности и предчувствия наживы. Он подарил им самое короткое мгновение, необходимое для того, чтобы общее представление — но не подробности карты Энха смогли проникнуть в их сознание. Затем, подняв искривлённую ветку мескита, он широким зигзагообразным движением по самому центру карты стёр её под полубезумными взглядами Пелона Лопеса и пяти его отчаянных головорезов.
3 Спутники Пелона
Маккенна был в некотором роде философом и потому счёл, что, если б не обстоятельства, ночь была бы просто очаровательной. Светила луна в три четверти своей полноты, окраской соперничая со спелой тыквой. Пустыня после жестокого палящего дня была восхитительно прохладной. Воздух, пусть не столь резкий или холодный, каким он бывает в более возвышенном месте, нёс в себе какую-то целительную силу. И потому пленённый золотодобытчик глубоко вдыхал окружавшие его ароматы — лавандовый, цветов пустынной ивы, жёлтых соцветий паловерде, терпкий запах кедра и можжевельника — и раздумывал, не последняя ли это ночь его на земле.
Чуть позади, но в пределах слышимости, его хозяева также задавались этим вопросом. Намечались некоторые интересные, хотя и незначительные разногласия чисто профессионального свойства. Первый из двух бандитов-мексиканцев, малый, оказавшийся привлекательным ирландцем-полукровкой, не без определённой доли ума и обаяния, настаивал на том, что Маккенну следует немедленно предать смерти. Его приятель, деловитый выходец из Соноры, возражал, резонно руководствуясь коммерческими соображениями. Из трёх индейцев двое были апачами США. Они, конечно, подчинялись Пелону как главе экспедиции. Но третий индеец был мексиканским яки, а не апачем и совершенно оригинальным мыслителем. Этакий темнокожий образчик, с гротескно длинными руками и короткими, по-обезьяньи крепкими ножками, он был не столько велеречивым соблазнителем или прагматичным купцом среди бандитов, сколько сторонником прямого действия, доказывая свою точку зрения с помощью неразбавленной животной силы. Прозвище, данное ему товарищами, вполне естественно, было Моно, то есть Мартышка; если Мартышка чувствовал голод, он ел, если уставал — спал, а если подстерегал одинокого белого человека среди пустыни, он убивал его — но не сразу — только и всего.
Про это он как раз и говорил сейчас своим спутникам.
— Я бы начал с того, — заговорил он, — что проделал бы небольшие надрезы на мякоти ног. Потом есть ещё место на ступнях и ещё одно — во впадинах бёдер, там, где правильные надрезы могут причинить самую сильную боль, в то время как ваша свинка не скоро истечёт кровью. Покончив с этими мелочами, я бы…
— Пор Диос! — вскричал Пелон. — Да у тебя соображенья не больше, чем у мясника! Что за чёрт вселился в тебя, Мартышка! Мы здесь не для того, чтоб разделывать туши!
— Да, — вставил первый из двух апачей, изящно сложенный чирикауа, приходившийся правнуком самому Кочису. — Не будем забывать, к чему мы стремимся. Разве не так, Хачита?
Вопрос был обращён к его спутнику из племени мимбреньо-апачей, имя его означало Топорик, и имени вполне соответствовал разум, но не огромное его тело. Он был праплемянником старого головореза, Мангаса Колорадаса, и статью пошёл в своего прославленного двоюродного деда, который был шести с половиной футов ростом, с массивным уродливым лицом. Но лишь наружностью он походил на своего предка. Старый Мангас был первейшим ненавистником белых из всех апачей. Хачита, похоже, был незлобив. И потому отбившийся от рук потомок неистового старого дикаря покивал своей огромной головой и пророкотал в ответ на вопрос приятеля:
— О да, то же и я говорю, Беш. Ты сказал за меня. Я не могу знать, что у тебя на уме, но это неважно — оно мне подходит.
«Беш» на языке апачей означало нож. Услышав, что оно относится к стройному воину-чирикауа, Маккенна не испытал радости. Двух апачей, по имени Топорик и Нож, едва ли можно было отнести к той стороне баланса, которую именуют дебетом. Но Маккенна был умудрён одиннадцатью годами общения с этими краснокожими волками пустынь и держал свой язык там, где ему следовало быть, если имеешь дело с родом апачей. В то же время он ещё шире раскрыл глаза и уши. Но старания эти не принесли прибыли. Всё, что он пока слышал, обещало ухудшение погодных сводок для белых болванов всякого рода, шатающихся по бассейну Выжженный Рог.
Лагуна Кэйхилл был наполовину мексиканцем, а доля ирландской крови вносила искорку добродушия в его суждения о человекоубийстве; он последовательно отстаивал мысль о том, что с белым человеком разумнее всего покончить.
Мексиканец чистых кровей, Венустиано Санчес, бывший сержант федеральной армии, глядел на судьбу глазом старого солдата, ясно видевшего свою выгоду. Он ужасался одному только упоминанию об уничтожении ключа к тайне Утерянных Копей Адамса. Негодование было бы самым слабым эпитетом в описании его чувств. Уничтожать чистые деньги? Губить собственную пользу? Ай, чиуа́уа![8]
— Господь свидетель, — возопил он, обращаясь к Пелону, — что значит весь этот спор об убийстве? Мы что, с ума все посходили? Проснись, Пелон! Это говорю я, Венустиано Санчес! Речь идёт о закопанном состоянии в Каньоне-дель-Оро — о ста тысячах американских долларов чистым золотом, уже добытом и отложенном, да к тому же Господь знает, о скольких ещё миллионах прямо под ногами, в траве, речном песке, в гравии не глубже лезвия лопаты! Матерь-Покровительница! Не слушай ты этих тупоумных кривляк. Мы явились за золотом! Этот свинья-гринго вызнал карту у старика Энха и запрятал себе в голову, и всё, что нам нужно, — это выжать её из него! Пор Диос, Пелон, отступись от этих безмозглых ослов! Скажи им что-нибудь!
Несмотря на всю свою мудрость и знание пустынного этикета, Маккенна не смог пройти мимо подобного шанса.
— Да, Пелон, — взмолился он по-испански, — скажи им хоть что-нибудь. Мои шотландские предки перевернутся в своих гробах. Слишком уже велика трата, чтоб допустить её из-за недостатка здравого смысла. Не думаю, чтобы мой скальп удалось продать за такую сумму — естественно, я имею в виду сотню тысяч долларов Адамса. Не говоря уж о золоте, оставленном партией Адамса лежать под ногами, как сказал Санчес. Подумай, Пелон, мёртвый я стою недорого.
Лагуна Кэйхилл, единственный из них, кто, кроме Санчеса, способен был осмыслить и принять подобные экономические теоремы, задумчиво улыбнулся. Улыбка напоминала оскал серой акулы, обнажающей лишь нижние зубы. Она завораживала Маккенну, но не сказать, чтоб вызывала удовольствие.
— Что ж, — подытожил Лагуна, — мы могли бы снять и шкуру да продать её в Оахаке на барабаны. Думаю, она принесла бы три песо. Может, и пять. Всё лучше, чем ничего.
— Ба, — проворчал наёмный сержант Санчес, — зачем ты всё повторяешь «ничего»? Этот человек стоит по крайней мере миллиона в деньгах янки. Будь разумнее, Лагуна. Может, тебе не так важны деньги, но подумай, что это даст в виде вина и женщин. Да, молодок, чтоб обслужить тебя по первому классу, а? А-а, как я и думал! Вот видишь, надо было чуть-чуть поразмыслить.
— Вероятно, — согласился мексиканец-метис. — В конце концов, трудно устоять против крепких напитков да мягкой плоти.
— Если только, — добавил Хачита, — не добавить сюда приличную еду. Если это есть, всё остальное нельзя сравнивать. Пульке или мескаль я раздобуду себе везде. Женщины роятся вокруг меня, словно мухи над свежей тушей. Но славная жратва? Вот тут уж есть о чём поговорить.
Лагуна пожал плечами:
— Отчасти я могу с тобой согласиться, — признал он. — Твоя туша, и верно, созрела. Поднялся ветерок, он веет от тебя ко мне. Не пересядешь ли ты на другую сторону костра, прочь от ветра? Пор фавор, амиго. А то у меня аппетит портится.
Тут Пелон понял, что пора вмешаться. Через минуту великан-апаче поймёт, что его оскорбили, и с этого момента можно ждать чего угодно.
— Хачита прав, — вставил он поспешно. — Здесь, в пустыне, ничего нет труднее, чем раздобыть добрую еду. Но не стоит подменять этим слабых женщин и крепкие напитки. Всё хорошо, если принимать в достаточном количестве. Особенно золото, а, компадрес?[9]
Последний вопрос он обратил ко всем ним, и со злобным смехом, казалось, подтвердившим их жестокое братство, все откликнулись, а Венустиано Санчес протянул поспешно руку, чтобы закрепить цемент согласия, прежде чем он вновь потрескается из-за очередного предложения об убийстве со стороны Лагуны Кэйхилла.
— Segura que si,[10] — он улыбнулся, — понятно всем. Мы подержим в плену этого белого пса и решим, каким образом лучше будет побудить его поделиться со своими новыми друзьями секретом Каньона-дель-Оро. Не правда ли, братья?
— Конечно, правда, — сказал Лагуна со своей акульей ухмылкой. — Кто вообще сомневался?
Франсиско Лопес по прозвищу Пелон смерил его взглядом, ледяной холод которого пробрал Маккенну даже за тридцать футов в стороне, у скал.
— Нет, — ответил главарь банды, — не похоже, чтоб кто-либо сомневался.
Не прекращая замедленной речи, он вынул из-под своего серапе правую руку, которая каким-то образом, незаметно ухитрилась проникнуть внутрь затасканной хламиды. В руке был взведённый кольт очень крупного калибра. Во время небольшой паузы, последовавшей затем, Пелон мягко спустил большой искривлённый курок и выразительно оскалился, глядя на своих преданных спутников.
— А теперь, — сказал он, — двинулись. Мы проболтали до самого восхода луны — она уже над холмами, а мы ещё не ужинали. Мне лучше думается на полный желудок. К тому же остальные начнут волноваться о том, где это мы. Пора, пошли!
Вновь Маккенна почувствовал желание вмешаться, рискуя вызвать гнев.
— Остальные? — спросил он Пелона. — Следует ли понимать так, что эти пятеро — ещё не вся группа?
— Понимай как хочешь, — ответил Пелон. — Но я точно сказал: остальные. Они ожидают нас с лошадьми там, в скалах. — И он указал в сторону жёлтых уступов Яки, ещё светлеющих на фоне вечернего неба. — Думаешь, мы пришли пешком в эти края? Ха! Это ты состарился, Маккенна.
— Может, состарился, Пелон. Но только не похоже это на тебя — вторгаться на территорию врага с таким большим отрядом. Разве это не значит — рисковать без нужды?
— О, — отвечал предводитель бандитов, пренебрежительно пожимая плечами, — мы не приводили этих «приятелей» с собой, мы набрели на них здесь.
Он сопроводил своё замечание ещё одним лающим смешком, к которому присоединились все его спутники, кроме обезьянообразного Мартышки.
— Кстати, разговор о тех, что остались в скалах, — прорычал мощный яки, — причиняет мне беспокойство между ног. Пошли, да побыстрее.
Маккенна уловил необычность этого замечания, но не сразу понял его. Пелон учтиво разрешил для него эту загадку, ответив яки с новым пожиманьем плеч:
— Не волнуйся, Мартышка, — сказал он, ухмыляясь. — Голодным ты не останешься. Я не жадный и знаю обязанности хефе.[11] Ну же, не гляди таким несчастным. Разве я не обещал, что ты не уйдёшь ненакормленным? Возьмёшь мою порцию, если хочешь. Я, во всяком случае, едва ли переварил бы её.
— Её? — переспросил Маккенна голосом, тихим от забрезжившей разгадки — Ты говоришь о ней?
— Ну, ясное дело, — отвечал Пелон. — Послушай, амиго, у нас, апачей, не принято выполнять женскую работу. Готовить ужин, присматривать за лошадьми — разве это забота для мужчин? Только не у нас. Погоди, ты ещё увидишь мой лакомый кусочек!