– А ведь странно, – говорит Брайан, и вдруг в его голосе звучит живой интерес – впервые за свидание, а может, как подозревает Саманта, и за многие месяцы. – Сначала любви-то и не было. Может, она и любила меня, а я… Джен-то всегда говорила, что еще с нашей первой встречи знала: я буду ее мужем. Но я этого не знал. Она поначалу мне и не очень нравилась.
– Почему?
– Слишком уж энергичная. И властная, – отвечает он, улыбаясь. – Охотно выкладывала все, что думает, не щадя собеседника. Хочешь слушать или нет – все равно получай. Если без утайки, она была не слишком-то, на мой вкус, красивой. Определенно не из тех женщин, которых я считал подходящими для себя.
– Но вы оказались с ней.
– И сам объяснить не могу почему, – признается Брайан. – Впрочем, нет, неправда. Отчасти могу. Джен решила, что я стоящий вложений долгосрочный проект. А потом я и оглянуться не успел, как оказался под хупой, удивляясь, какого черта меня туда занесло. А потом – да, любил. Больше и сказать нечего. Я уже говорил, сам объяснить не могу.
– Наверное, чудесно было. И удивительно.
– Было, – подтвердил Брайан и допил вино.
– Вы думаете, это правда? Что в мире только один человек, которого можно любить по-настоящему?
– Не знаю. Вряд ли это работает для всех и каждого. Люди по-разному смотрят на любовь. Думаю, есть те, кто искренне любит, а после смерти любимого может так же сильно полюбить кого-то еще. Я был шафером на свадьбе моего приятеля по колледжу, а потом его жена умерла, и через пять лет после ее смерти я видел, как он женится снова. Оба раза он плакал от счастья. Так что вряд ли любовь одинакова для всех. Но кажется, для меня она – единственная.
– Я рада, что она у вас была!
– Я тоже. Только хорошо бы с ней побыть чуть подольше…
Брайан ставит на стол бокал, который вертел в пальцах все это время.
– Саманта, простите меня. Я только что сделал эту ужасную вещь: на свидании стал расписывать, как люблю свою жену. Я не хотел изображать перед вами безутешного вдовца.
– Да неважно, – утешает его Саманта. – Мне не впервой.
– Поверить не могу, это все еще та камера! – говорит Маргарет мужу, снова уставившему на нее объектив.
Пара идет по коридору «Интрепида». Обоих только что перевели на флагман флота ВС.
– Так это же подарок на свадьбу, – отвечает муж. – От дяди Уилла. Он меня прикончит, если выброшу.
– Не нужно выбрасывать. Я могу организовать несчастный случай.
– Меня такие предложения ужасают до мозга костей!
Маргарет останавливается.
– Вот оно, наше семейное гнездышко. Тут мы будем вести безмятежно счастливую супружескую жизнь.
– Попытайся в следующий раз умерить сарказм.
– А ты попытайся не храпеть! – отвечает она, распахивает дверь и машет рукой, приглашая войти. – После вас, мистер хроникер!
Муж заходит и осматривает каюту. Осмотр заканчивается, едва начавшись.
– Хм, она все-таки больше, чем наша конура на «Викинге».
– Иные шкафы побольше, чем наша конура на «Викинге», – указывает Маргарет.
– Да, но эта почти как два шкафа!
Маргарет закрывает дверь и поворачивается к мужу.
– Когда тебе нужно доложить о прибытии в лабораторию ксенобиологии?
– Немедленно.
– Я не о том, – улыбается жена.
– Ты что задумала?
– То, что тебе заснять не удастся!
– Ты хочешь исповедоваться? – спрашивает отец Нейл.
Саманта не может сдержаться и хихикает.
– Не думаю, что смогу всерьез исповедоваться тебе, – признается она.
– Да, непросто приходить к священнику, в школе бегавшему к тебе на свидания.
– Но тогда ты еще не был священником, – замечает Саманта.
Оба сидят на задней скамье в церкви Святого Финбарра.
– Хорошо; если захочешь исповедоваться, только скажи. Обещаю ничего никому не рассказывать. Кстати, это у нас обязательно.
– Я помню.
– Так зачем же ты захотела встретиться? Конечно, мне всегда приятно тебя видеть.
– А может такое быть, что у нас есть другие жизни?
– Вроде реинкарнации? Ты про католическую доктрину спрашиваешь или про что-то другое?
– Да я даже не знаю, как описать. Наверное, это не назовешь реинкарнацией. – Она хмурится. – Как ни скажи, все равно кажется полной чепухой.
– Среди мирской публики бытует мнение, что теологи яростно спорили, сколько ангелов умещается на кончике иглы. Вряд ли твой вопрос покажется нелепее.
– А они выяснили сколько?
– Этот вопрос никогда не рассматривался всерьез. Яростные споры теологов – всего лишь легенда. Но если бы и рассматривался, ответ был бы простым: столько, сколько угодно Богу. Сэм, о чем ты хотела спросить?
– Представь, есть женщина, она будто вымышленный персонаж, ее играют, но она живая, настоящая, – говорит Саманта и поднимает руку, предупреждая вопрос. – Не спрашивай, как это возможно, я и сама не знаю. Просто представь, что она такая. Она будто бы списана с женщины в нашем мире: выглядит так же, говорит так же, по всем внешним признакам они – один и тот же человек. К тому же первая не могла бы существовать, если бы вторая не стала играть ее. Я хочу знать, они один и тот же человек? Одна ли у них душа?
Нейл хмурится, а Саманта вспоминает его в шестнадцать лет и едва сдерживает смешок.
– Значит, первая женщина – копия второй, но не клон? То есть не создана из генетического материала первой?
– Вряд ли.
– Но первая все же произошла от второй, хотя и неким непостижимым образом?
– Да.
– Не буду спрашивать про детали этой процедуры. Приму как данное.
– Спасибо.
– Не могу ручаться за мнение всей католической церкви, но мое личное таково: они – разные люди. Если упростить до крайности, католическое учение по поводу твоего вопроса говорит: то, что может развиться в человека, наделено собственной душой. Сделай свой клон – и он будет другой личностью, отличной от тебя не меньше, чем отличны друг от друга идентичные близнецы. Мы больше чем просто сумма генов. У каждого из нас свои мысли, впечатления и переживания. У каждого – своя душа.
– Думаешь, у нее тоже?
Нейл смотрит на Саманту странно, но отвечает на вопрос.
– Думаю, да. Ведь у нее есть свои впечатления, свои мысли?
Саманта кивает.
– Если она живет свой жизнью, у нее есть душа. Отношения между двумя описанными тобой женщинами – что-то среднее между отношениями матери к ребенку и сестры к сестре. Конечно, отношения твоих женщин основаны на другом и лишь отдаленно напоминают названные мной. Но сути это не меняет.
– А если женщин разделяет время? Будет это реинкарнацией?
– Для католика – нет. Наша доктрина не предусматривает реинкарнацию. Не могу сказать, как вопрос решили бы другие веры. Но, судя по твоим словам, здесь не очень-то и нужна реинкарнация. Как ни определяй, первая женщина – самостоятельный, полноценный человек.
– Ладно, – соглашается Саманта.
– Помни, я всего лишь высказал свое мнение. Ели хочешь официальное заключение церкви, мне придется обратиться к папе римскому. Думаю, процедура слегка затянется.
Саманта улыбается:
– Не стоит. Ты мне ответил, и притом хорошо. Ты мне помог. Нейл, спасибо большое.
– Всегда рад. А ты не могла бы объяснить, к чему все это?
– Сложно объяснить.
– Сдается мне, ты собираешь материал для фантастического рассказа.
– Да, очень похоже на то, – отвечает Саманта.
Дорогой!
Добро пожаловать на Циркерию! Знаю: Коллинз загнала тебя работой по проекту, так что я не увижу тебя перед тем, как спущусь на поверхность планеты для переговоров. Я в группе охраны капитана. Он считает, что дело предстоит скучное и утомительное. Не трать на работу ни секунды больше, чем требует Коллинз. Встретимся завтра!
Целую-целую, люблю-люблю.
М.P. S. Целую!
P. Р. S. Люблю!
Саманта покупает принтер и чернила на две сотни долларов, распечатывает письма и фотографии, переданные ей месяцем раньше. Странный проектор, как и было обещано, загадочно испарился, превратился в кучу мелких обломков и пыли, исчезнувшую в течение часа. Но перед тем как проектор исчез, Саманта сняла на свою маленькую цифровую камеру все письма и видео. Не раз просмотренные и прочитанные файлы остались на карте памяти в камере и на жестком диске компьютера. Распечатывала Саманта их для другой цели. Совершенно.
Распечатка занимает пятьсот листов. На каждом – письмо от Маргарет Дженкинс либо ее фото. Не вся жизнь Маргарет – но подробное описание той части, какую она провела с мужем. Описание дней, прожитых в любви и ради любви.
Саманта поднимает эту кипу бумаги и несет к купленному ради того портативному шредеру. Сует в него по листу за раз. Обрезки выносит в свой маленький задний двор и кладет в небольшой металлический бак для мусора, тоже купленный именно с этой целью. Слегка уминает бумагу, зажигает спичку и сует в бак, удостоверяется, что бумага занялась. Когда разгорается, Саманта прикрывает бак крышкой, чтобы не разлетались пылающие клочки, оставив щель для притока воздуха.
Бумага превращается в пепел. Саманта открывает крышку и высыпает на тлеющие остатки ведро песка с пляжа. Затем идет в дом и приносит с кухни деревянную ложку, размешивает ею песок с пеплом. Потратив на это несколько минут, Саманта переворачивает бак и аккуратно высыпает смесь в ведро. Закрывает ведро крышкой, ставит в машину и едет к Санта-Монике.
Здравствуй!
Я не знаю, как звать тебя. Не знаю, прочтешь ты это и поверишь ли, прочтя. Но я буду писать так, как если бы ты обязательно прочитала и поверила. Иначе писать смысла нет.
Ты – источник радости всей моей жизни. Ты меня не знала и не могла знать. Но это неважно. Ты – все. Без тебя женщина, ставшая моей женой, не была бы тем, кем стала и для себя, и для меня. В твоем мире ты играла ее как актриса, и, насколько я знаю, совсем недолго – так недолго, что, наверное, и не помнишь сама, как играла ее.
Но за это краткое время ты дала ей жизнь. В моем мире она разделила свою жизнь со мной и дала смысл моей жизни. А когда она перестала жить – перестал жить и я. Я уже несколько лет всего лишь существую.
Но я хочу вернуться к жизни. Я знаю: она хотела бы, чтобы я вернулся к жизни. И для этого я должен отдать ее жизнь тебе. Вот она.
Хотел бы я, чтобы ты ее знала. Хотел бы, чтобы ты говорила с ней, смеялась с ней и любила ее, как я. Сейчас это невозможно. Но, по крайней мере, я могу показать, что она значила для меня, как жила со мной и делила жизнь.
Я не знаю тебя и никогда не узнаю. Но я верю – мне нужно верить, – что большая часть ее произошла от тебя и до сих пор живет в тебе. Моей жены нет, но я утешаюсь тем, что где-то есть ты. Я верю, что все хорошее в ней, все то, что я любил в ней, живет в тебе. И я надеюсь, что в твоей жизни есть любовь, какая была у нее. Мне нужно надеяться, что ты любишь так или, по крайней мере, можешь любить так, как она.
Я мог бы написать и больше, но мне кажется, что лучший способ все объяснить – попросту показать. Потому я показываю. Вот она.
Мою жену звали Маргарет Элизабет Дженкинс. Спасибо за то, что ты дала ее мне, спасибо за то время, что она провела со мной. Теперь она снова твоя.
С любовью,
Адам ДженкинсСаманта Мартинес стоит по щиколотку в океанской воде неподалеку от пирса Санта-Моники и разбрасывает останки жизни Маргарет Дженкинс над местом, куда та однажды приедет в медовый месяц. Саманта не торопится. Медлит перед каждой новой пригоршней смеси песка и пепла, вспоминая слова Маргарет, ее жизнь и ее любовь, повторяя, осаждая в памяти, позволяя им сделаться частью себя – то ли впервые, то ли снова.
Закончив, оборачивается и видит человека на пляже, он наблюдает за ней. Она улыбается и идет к нему.
– Вы рассыпали пепел, – говорит он.
Это скорее не вопрос, а утверждение.
– Да.
– Чей?
– Моей сестры. В некотором роде.
– В некотором роде?
– Это сложно объяснить, – произносит Саманта.
– Я соболезную.
– Спасибо. Она прожила хорошую жизнь. Я рада, что стала ее частью.
– Наверное, ничего более неподходящего нельзя сказать в такой момент, но… Клянусь, я вас где-то видел!
– Да, и вы кажетесь мне знакомым.
– Честное слово, мне и в самом деле показалось, что вы – актриса. Я не ошибся?
– Нет. Я снималась когда-то.
– Случайно, не в «Хрониках „Интрепида“»?
– Да. Однажды.
– Вы не поверите – но я играл мужа вашего персонажа!
– Я знаю.
– Вы меня помните?
– Нет. Но я знаю, как выглядит ее муж.
Мужчина протягивает руку:
– Я Ник Вайнштайн.
– Здравствуйте, Ник, – говорит она, пожимая его руку. – Я Саманта.
– Очень приятно встретить вас, – говорит он. – В смысле, снова.
– Да. Ник, я думаю пойти и чего-нибудь съесть. Составите компанию?
Теперь черед Ника улыбаться.
– С удовольствием. Да!
Они идут по пляжу.
– Какое совпадение, – замечает Ник спустя несколько секунд. – Мы снова встретились, и в таком месте.
Саманта улыбается и обнимает его.
Божьи двигатели Повесть
Глава 1
Настало время высечь бога.
Капитан Иен Тефе ступил в божью камеру с лакированным ларцом филигранной работы в руках. По палубе растеклась кровь – она хлестала из раны прислужника; тот содрогался, растянувшись на полу. Бог распростерся в железном кольце – сковывавшие его цепи ушли в пол. Лекарь Омлл бормотал над раненым, а бог, выпуская язык промеж красных губ, хихикал в железную плиту, к которой припечатался ртом. Священник стоял над богом, вплотную придвинувшись к кольцу. Еще двое прислужников в ужасе застыли у противоположной стены.
Тефе опустил ларец на заваленный воспитательными инструментами стол и повернулся к священнику, Крою Эндсо.
– Объясните, – велел он.
Эндсо ощетинился. Номинально он был не ниже рангом, чем капитан. Но дело касалось «Праведника», и в данном случае у Тефе было больше полномочий.
– Оскверненный отказался выполнять приказы, поэтому я велел Драйну его наказать, – сказал священник.
Он перевел взгляд на длинную железную пику, лежавшую за пределами божьего кольца. Кровавая дорожка тянулась от нее к прислужнику Драйну.
– Оскверненный схватил пику, когда Драйн его ткнул, затащил прислужника в кольцо, укусил и отпустил, только когда я приказал втянуть цепи и прижать его к плите.
Не отводя взгляда от священника, Тефе обратился к лекарю Омллу:
– Как прислужник?
– Оскверненный отхватил от него кусок, – ответил Омлл. – С плеча. Кость выдрана, сосуды разорваны, большая кровопотеря. Я остановлю кровотечение, но рана серьезная. Лекарю Гардеру придется взять лечение на себя – его навыки в этой области куда лучше моих.
– Почему его здесь нет?
– Не было времени позвать, – ответил Эндсо. – Лекарь Омлл как раз проходил мимо, когда произошло нападение. Он оказался в камере, как только услышал крики.
– Прошу прощения, лекарь Омлл, – сдержанно кивнул Тефе.
Тот кивнул в ответ.
– С вашего позволения, мне нужно отвести Драйна в лазарет.
– Действуйте, – согласился Тефе. – Священник, если вы не против, пусть ваши прислужники помогут лекарю.
Эндсо жестом отослал подчиненных; повторять им не пришлось. Драйна подняли с пола и быстро унесли из камеры. Капитан остался наедине со священником и богом.
Тефе поднял с пола пику и внимательно осмотрел наконечник.
– Я хочу знать, как это случилось, священник, – проговорил он.
– Я уже рассказал, что произошло, капитан, – напряженно ответил Эндсо.
– Вы рассказали, что произошло. А я хочу знать, как это случилось, – отрезал Тефе.
Он покачал пику в руке, прикидывая вес.
– Откуда она взялась?
– Из запасников, – ответил Эндсо. – Я велел принести ее, когда оскверненный отказался выполнять приказы.
Тефе притронулся к наконечнику.
– Вы проверили ее перед использованием? – спросил он.
– Это излишне: все инструменты сертифицированы Епархией. Все воспитательные инструменты из железа второй выделки, капитан. Так и должно быть, и вы это знаете.
– Судя по всему, вы очень сильно верите в Епархию, – заметил Тефе, – раз не считаете нужным проверять свои принадлежности.
– А вы не верите? – выпрямился Эндсо.
Капитан едва не сорвался в богохульство, уж в этом вопросе священник был достаточно компетентен.
– Сомневаетесь в Епархии, капитан?
Тефе бросил быстрый взгляд на священника, но отвечать не стал. Он еще раз взвесил в руке пику и яростно ткнул распростертого бога, направив режущее ребро в спину.
Древко изогнулось; наконечник с усилием прошелся по коже бога – прикоснулся к ней, но не рассек. Бог еще раз хихикнул, теперь хрипло. Священник широко распахнул глаза.
Тефе отдернул пику и швырнул за пределы кольца, оружие упало между ним и священником.
– Я не сомневаюсь в Епархии, священник Эндсо, – пояснил Тефе. – Я сомневаюсь в остальных. Вы же знаете, что торговцев и поставщиков товаров для флота больше интересуют деньги, чем собственные души. И вы должны понимать, что прибыль, которую можно получить, сбывая железо третьей выделки под видом второй, для них определяет разницу между хорошим месяцем и плохим.
С пола донесся тихий напев.
– Третья держит, вторая ранит, первая убивает, – прошипел бог и опять хихикнул.
Священник уставился на пику, а затем перевел взгляд на капитана.
– Я допрошу интенданта, – сказал Эндсо. – Он отвечал за снабжение. Он обязан проверять подлинность сертификатов.
– Интендант Уссе мертв, – резко ответил Тефе. – Как и трое его подчиненных – и еще десять человек из нашей команды. Погибли в последнем сражении у Амен-Кура. Если виновен он, будьте уверены: Наш Господь призвал его к ответу. Вам больше не нужно о нем тревожиться. Но каковы бы ни были его грехи, именно вы, священник, предпочли принять фальшивые сертификаты Епархии на веру. И теперь ваш прислужник может поплатиться за это жизнью.