Я уже говорила, что Тимур непростой парень.
Вспомнив эту историю, я решила, что со мной у него примерно то же: он считает, что вроде бы обманул мои надежды, раз не любил, но занял место любимого.
Мне-то на это было наплевать, а вот его сильно мучило, и он как мог старался скрасить мою жизнь игрой в шахматы и прогулками.
Могла быть и еще одна причина, совсем уж простая:
Тагаев страдал от одиночества и скрашивал свою жизнь, а не мою, но поверить в такое я не могла, во-первых, потому что человек он занятой и скучать у него времени нет, во-вторых, огромное количество женщин жаждали разделить с ним не только его доходы, но также и некоторые жизненные трудности, а уж о том, чтобы просто развлечь парня, тут и речи нет.
Заметив мою машину, Тимур помахал мне рукой и пошел навстречу. Я вдруг подумала, что он изменился.
Вот так сразу и не скажешь в чем, но точно изменился, хотя кое-какие внешние признаки тоже имели место.
Прежде всего исчезли золотые побрякушки, к которым он некогда питал слабость. Надо сказать, исчезали они поэтапно, и я поначалу не обратила на это внимания.
В настоящее время он носил лишь часы, конечно, дорогие, но скромные, и перстень, который я сама же и присоветовала ему купить взамен антикварного страшилища, который украшал его мизинец. Не только перстень был куплен с моей подачи, но и кое-какие предметы гардероба: сначала костюм, потом галстуки, которые Тагаев терпеть не мог и за редким исключением не носил. То, что он обращался ко мне за помощью в выборе этих вещей, меня не удивило: друзья должны помогать друг другу, но и здесь я видела его желание продемонстрировать мне свои симпатии, доверие моему вкусу и так далее, что по сути тоже являлось некоей формой извинения.
Он старался изо всех сил, но я в его искренность не верила. Просто он очень хотел быть порядочным парнем, как это он себе представлял, меня же его стремления интересовали мало, а своих я не имела.
Когда в один прекрасный день Тагаев выразил желание отправиться со мной в театр, я решила, что его стремления зашли слишком далеко, и прямо сказала ему об этом.
– Раз ты не сделал мне ничего плохого, может, не стоит так истязать себя? – ядовито поинтересовалась я.
Он взглянул на меня как-то странно, пожал плечами и уклончиво ответил:
– Мне нравится, что ты рядом. И мне нравится театр, хотя ты в это никогда не поверишь.
Возражать я не стала, но решила наказать человека, чтоб впредь не завирался, а в результате наказала себя: к шахматам и прогулкам прибавились еще и культпоходы. Я никогда не была особым фанатом театра, по большей части на спектаклях я зевала и, если бы не хорошее воспитание, точнее его остатки, сбежала бы после первого акта. Словом, мы с Тагаевым были странной парой. "
Об этом я думала, поспешая ему навстречу. Тагаев подошел, сказал: «Привет» – и поцеловал меня в щеку.
– Отлично выглядишь, – порадовал он.
– Спасибо, – растянула я губы в улыбке и как обычно в его присутствии начала чувствовать себя тяжело больной, которой противопоказаны всяческие волнения, да и жить по большому счету противопоказано. За одно это хотелось придушить его, не сходя с места.
– У тебя новый костюм, – продолжил радовать меня Тимур. Никто этого и не заметил, а вот он сразу отличил новый от старого. – Тебе идет. – Взял меня за руку и повел к стеклянным дверям, предусмотрительно распахнутых настежь китайцем, что выполнял здесь роль швейцара. – Я заказал семгу, – сообщил Тагаев. – Ты ведь любишь рыбу. Но если ты...
– Я обожаю семгу, – заверила его я. Мы вошли в зал, практически пустой, и устроились за столом возле черно-красной ширмы. Неслышно подошла официантка и так же неслышно удалилась. Мы выпили и приступили к ужину.
Тагаев разглядывал меня, но стоило мне поднять глаза, как он тут же торопливо отводил взгляд. Надеюсь, он получает удовольствие от этой дурацкой игры.
Мы не спеша ели и так же неспешно болтали о всяких пустяках, сразу даже и не поймешь о чем. Неожиданно он полез в карман пиджака и извлек оттуда бархатный футляр, улыбаясь, протянул его мне. Улыбка, против его воли, у него всегда выходила насмешливой.
– Это что? – удивилась я.
– Посмотри.
В футляре оказался мундштук.
– Я же бросила курить, – нахмурилась я, потому что считала это большим достижением и даже гордилась собой.
– Точно. И теперь без конца грызешь зубочистки, лучше грызи мундштук.
– Спасибо за заботу, – буркнула я, с недовольством косясь на зубочистку в своих руках. Кстати, курить мы бросили одновременно, то есть я высказала идею, а Тимур ее поддержал, но, в отличие от меня, он зубочисток не грыз. По-моему, парень просто упивается своим превосходством. – Если я этим действовала тебе на нервы, мог бы так и сказать, а не выбрасывать деньги на ветер.
– Ты не действуешь мне на нервы, – спокойно возразил он. – Можешь хоть ногти грызть, я и это переживу. А мундштук мне понравился. По-моему, красивый.
Авторская работа, какой-то армянин, там написано.
Мне сказали, они сейчас в моде.
– Мундштуки или армяне?
– Армяне, – пожал он плечами. – То есть художники. Или как там зовутся парни, что делают такие штуки? Извини, мне не хватает образования, чтобы выразиться правильно.
Я разве что не плакала от умиления. Золотой парень, а я, неблагодарная, подарок не оценила. Мысленно чертыхнувшись, я сунула мундштук в рот.
– Ужасно неудобно, но попробую привыкнуть.
Он откинулся на спинку стула, разглядывая меня, и вновь в его улыбке была насмешка, хотя спросил он серьезно:
– Ты надумала вернуться?
– Ну и вопрос, – удивилась я. – Что значит вернуться? Куда?
Тимур пожал плечами:
– Возможно, тебе надоело безделье.
– Возможно.
– Вот я и подумал...
– Я не стремлюсь вернуться на свою прежнюю работу.
– Почему?
Я засмеялась и покачала головой:
– Как будто ты не знаешь.
– Но ты ведь помирилась с Дедом, – возразил он.
– По большому счету мы и не ругались.
– Я имею в виду, что ты примирилась с его грехами, раз он то и дело ночует у тебя. – Теперь он не отвел взгляд и смотрел мне в глаза. Я пожала плечами, никак не желая комментировать данное утверждение. – Я зря заговорил об этом? – помолчав, спросил он.
– Говори на здоровье.
– Ты злишься?
– Нет. Только скажи на милость, с какой стати мне обсуждать с тобой наши с Дедом отношения? – Тимур виновато пожал плечами, а я разозлилась:
– Слушай, почему тебе так нравится меня спасать?
Теперь он удивился.
– Я не понял, о чем это ты?
– Какого хрена ты ведешь себя так, точно я чахну от неизлечимой болезни?
Он отвернулся, разглядывая узор на ширме. Когда он не хотел говорить, он молчал, и с этим ничего не поделаешь.
– Ты ведь его не любишь, – вдруг заявил он, чем, признаться, поверг меня в изумление. – И даже не уважаешь.
– Допустим. Тебе-то что?
– Пытаюсь понять, зачем ты это делаешь.
– Ты лезешь не в свое дело, – резко ответила я. – С какой стати ты завел этот разговор?
– А ты не догадываешься? – Он нахмурился, глядя на меня так, что я невольно поежилась.
– Теряюсь в догадках. Давай сыграем в шахматы.
Разговоры по душам не в наших правилах.
– Почему? – вновь озадачил меня он.
– Мне казалось, ты не любитель таких разговоров, – пожала я плечами.
– С другими да, но не с тобой.
– Тогда я не любитель.
– По-твоему, я гожусь лишь на то, чтобы сыграть со мной партию в шахматы или поужинать, когда делать нечего?
Он сумел меня разозлить, так что я не удержалась и съязвила:
– Ты случайно не хочешь признаться мне в любви?
– Не хочу, – серьезно ответил он. – Ты же чокнутая, чего доброго начнешь чувствовать себя виноватой, как будто влюбиться в тебя величайшее несчастье. Может, Деду и нравится, что ты ложишься с ним в постель, потому что бог знает за что его жалеешь, а меня тошнит от одной мысли об этом.
– Дался тебе Дед. У тебя девок как грязи, и ты что, всех их безумно любишь?
– Ты прекрасно поняла, что я имел в виду, – отмахнулся он.
– Ага. Испортил мне вечер. Надеюсь, и себе тоже.
Что это на тебя нашло?
– Очень хочется быть несчастной? Жизнь не задалась и все такое? – Теперь и он злился, что вовсе никуда не годилось.
– Хоть бы и так. Это моя жизнь, – напомнила я. – Знаешь, сейчас ты очень похож на Деда. Тот обожает разговоры по душам. При этом без конца причитает: что ты делаешь со своей жизнью... Что я с ней делаю?
Да ничего. Просто живу. И не понимаю, какого черта вам от меня надо.
– Не поверишь, как я счастлив, что ты выбрала меня козлом отпущения.
– О чем это ты? – удивилась я.
– Ты знаешь.
– А, ну как же... Я мщу тебе за свои обиды или что-то в этом роде. Очень трогательно. – Меня несло, я знала, что надо остановиться, но не хотела этого, напротив, мне хотелось высказаться и прекратить наконец наши дурацкие отношения. – Думаешь, я не вижу, как ты старательно изображаешь чуткого парня, все эти твои подарки, звонки, прогулки... Ты такой замечательный, а я дура, которая не замечает своего счастья? Знаешь, что я думаю о тебе на самом деле?
– Это интересно, – кивнул он, приглядываясь ко мне. Казалось, ему и в самом деле интересно. Это охладило мой пыл.
– Извини, – буркнула я.
– Обойдусь. Так что ты думаешь на самом деле?
Моя попытка прекратить разговор успехом не увенчалась, теперь я окончательно расстроилась.
– Мы тогда сделали глупость, занявшись любовью.
Ну было и было, растереть и забыть. Но для тебя совершенно невыносима мысль, что женщина может относиться к этому так же спокойно, как и ты. Она просто обязана сходить с ума по такому парню.
– Да-а, – засмеялся Тагаев и добавил:
– Здорово.
– Сам напросился, – огрызнулась я.
– Значит, я мужественно терплю все твои дурацкие выходки только с одной целью: заставить тебя сожалеть о том, какого замечательного парня ты упустила? А когда ты все поймешь и оценишь, я тебя, разумеется, брошу, как это сделал твой Лукьянов, которого ты никак не можешь забыть? Это даст тебе возможность лишний раз убедиться: все мужики мерзавцы и прочее... А ведь ты в самом деле этого боишься, – усмехнулся он, – поэтому я и терплю. Надеюсь, когда-нибудь для разнообразия ты начнешь думать иначе. Надо полагать, зря надеюсь. Ты просто не хочешь никому верить. Тебе так удобней.
– Спасибо, что все растолковал, – хмыкнула я. – Обменялись комплиментами, теперь можно выпить кофе. Особенно приятно, что ты, несмотря на суровую жизненную школу, сохранил свою веру. С чем я тебя и поздравляю.
Он засмеялся, взял меня за руку и сказал с усмешкой:
– Обидел? Извини. Хотя, я думаю, что на самом деле тебе по фигу. Все, что касается меня, уж точно. Иногда очень хочется свернуть тебе шею. Но это ведь ничего не изменит.
– Ты... – начала я, но он перебил:
– Не вздумай возражать, я все равно не поверю.
– Да-а, – протянула я в полной растерянности. – Никому верить нельзя, особенно людям.
* * *В шахматы мы все же сыграли. Обычно Тагаев, следуя за моей машиной на своей, провожал меня домой, выпивал чашку кофе и убирался восвояси. Разумеется, я вполне была способна добраться до своей квартиры и без сопровождения, но сие повторялось от встречи к встрече. Похоже, наши отношения становились ритуальными.
В этот раз Тагаев задержался у меня дольше обыкновенного, совершил экскурсию по квартире и предложил устроить на верхнем этаже бильярдную.
– Зачем? – удивилась я. Правда, я уже года два безуспешно пыталась найти применение пустующей площади. – Я плохо играю в бильярд.
– Я тебя научу, – заверил он и сделал ценное замечание:
– У тебя кран в ванной течет.
С этим я согласилась, и Тимур немедленно приступил к ремонту, вызвав у меня слезы восторга. Чтобы такой парень да был способен починить кран, есть чему удивляться.
Возился он долго, потом принял душ, потом попросил чаю. Мне стало ясно: покидать мое жилье он не торопится.
– Можешь остаться у меня, – решила я облегчить ему жизнь, – раз уж здесь целых две гостевых спальни.
– Дед тоже там спит? – спросил он. Я ответила:
– Конечно. А ты что подумал?
Тимур подошел, ухватил меня за плечи и с минуту разглядывал мою физиономию, словно намеревался прочесть мои мысли. Прочитал чего или нет, не скажу, но мне особенно приятным это не показалось. Я ждала, что он скажет, но он ничего не сказал и вскоре удалился, оставив меня наедине с моими беспокойными и скверными мыслями.
В кухне сразу появился Сашка. С Тагаевым у них была дружба, и я немного ревновала, правда утешала себя тем, что Сашка нуждается в мужском обществе.
Пес взирал на меня укоризненно, и это переполнило чашу моего терпения.
– Вы сговорились, что ли? – рявкнула я, но быстро выдохлась и принялась жаловаться Сашке на жизнь.
И в самом деле выходило, что все в ней нескладно, а если и появляется мужчина, то становится даже хуже, так что вовсе никакой радости от его присутствия. – Если так пойдет дальше, одна мне дорога – в монастырь. Хотя можно попытать счастья с девицами. – При одной мысли об этом мне стало так тошно, что даже Тагаев показался чистым золотом. Я посоветовала себе отправляться спать и вняла своему же совету.
Утром Сашка разбудил меня очень рано, в отместку за мое вчерашнее нытье. Мы отправились гулять, потом я приготовила завтрак, но все равно было еще слишком рано, чтобы звонить Вешнякову.
– Кто рано встает, тому бог подает, – буркнула я и все-таки позвонила.
Голос Вешнякова звучал бодро, но отнюдь не оптимистично, из чего я сделала вывод: встать он уже встал, но никакого удовольствия от этого не испытывает.
– Не могу поверить, что ты на ногах в такую рань, – съязвил он. – Чего вскочила ни свет ни заря? Или не ложилась?
– Ложилась. Всю-то ноченьку ты мне снился... Не знаешь, к чему такое?
– К покойнику, – убежденно ответил Артем.
– Девчонку нашли? – насторожилась я.
– Нашли, только не ту, которую искали.
– А потолковее нельзя? – возмутилась я.
– Можно. Приезжай к Никитскому мосту.
Никитский мост самый старый в городе и в настоящее время ремонтировался, проезд по нему был закрыт, так что для обнаружения трупа место вполне подходящее. Правда, до Горбатого моста, который меня в последнее время интересовал, оттуда довольно далеко – километра три-четыре.
Оставив Сашку тосковать дома, я полетела к мосту.
Свернув с проспекта, увидела несколько машин на маленькой площадке возле моста. Вокруг бродили люди в форме с постными лицами. Машину мне пришлось бросить в переулке, здесь ей просто не нашлось бы места.
Ниже площадки, возле спуска к реке стояло оцепление. Навстречу мне вышел давний знакомый Валера, как всегда с улыбкой на устах. Такое впечатление, что трупы только прибавляют ему оптимизма.
– Привет, – помахал он рукой. – Интересуешься покойной?
– Вешняков звонил, – пояснила я.
– Он внизу. Дай закурить, – попросил Валера.
– Бросила.
– Надо же, какая сила воли у людей, – подивился он, привалясь к капоту своей машины. Ее по большому счету стоило отправить в металлолом, но Валерку и это не печалило.
Закурить ему дал один из ментов, проходящих мимо, я устроилась на корточках в трех шагах от него и спросила:
– Кого убили?
– По виду проститутка. Лет тридцати. Документов при ней не оказалось, в сумочке только ключи и двести рублей. Так что на ограбление не похоже. Вот такие дела.
– Есть что-нибудь необычное? – спросила я, прикидывая, с какой стати меня сюда позвал Вешняков.
– Нет, – пожал плечами Валера. – Убийство как убийство. Проституция – работа опасная, всегда можно нарваться на психа. Этой не повезло.
– Когда ее убили?
– Примерно сутки назад. Точнее буду знать после вскрытия.
Тут и Вешняков появился. Дышал он тяжело после подъема в гору, лицо откровенно свирепое, машинально протянул руку, и я ее пожала. Артем точно очнулся, вздохнул и пожаловался:
– Задолбала эта жизнь.
– А в чем суть претензий? – поинтересовалась я.
– У пацана зубы режутся, третью ночь не спим.
В отпуск не пускают, а у меня за прошлый год еще три недели остались. И что?
– Ничего, – пожала я плечами.
– Вот именно, – обиделся он. – Мало мне трупов, ты еще с этой девчонкой... Вчера начальство домой звонило, просили поиски ускорить, сделать их максимально результативными, – передразнил он неведомого начальника. – Что я им, девчонку из-под земли достану?
– Из-под земли лучше не надо, – флегматично заметил Валера. – Возни с ними... нам бы тех оприходовать, что на поверхности.
– Помолчи, ради Христа, – хватаясь за голову, попросил Артем. – Без тебя тошно. Водка, что ли, паленая... – добавил он с печалью.
– А еще на жизнь жалуется, – хмыкнул Валера. – Поаккуратней надо с водкой-то.
– Послушай друга, счастливый отец, – поддакнула я.
– Чего ржете, придурки? Говорю, всю ночь пацан спать не давал. Хватил стакан под утро, чтоб расслабиться.
– Ты б лучше мальцу налил, – Своему нальешь, – огрызнулся Вешняков. Валера полез в машину и достал из-под сиденья флягу, молча сунул ее Вешнякову. – Водка? – с надеждой спросил тот.
– Обижаешь. Коньяк.
– Нам все равно, – забубнил Артем. – Мы неприхотливые. – Сделал несколько глотков и слабо дернулся. В руках Валеры появился огурец, Вешняков откусил от него добрую половину, задышал ровнее, а потом и улыбнулся.
Тут снизу кто-то зычно позвал:
– Артем Сергеевич!
– Чего? – недовольно отозвался он.
– Взгляните, пожалуйста.
– Никакого покоя, – покачал Артем головой и кивнул мне:
– Идем.
– Мне-то зачем? – удивилась я, потому что в отличие от Валеры при виде покойников особо не радовалась. Валера, кстати, поспешно сел в свою машину и, помахав нам рукой, отбыл. Как любой нормальный человек, он не жаждал, чтоб его заваливали работой.
– Идем, – повторил Вешняков. – Может, какие мысли появятся.
Мы спустились к реке, возле кустов, там, где замер милицейский «газик», стояли трое мужчин, один из которых что-то рассказывал, размахивая руками. В стороне, ближе к дороге, на корточках сидели еще двое, один курил, а другой делал записи в блокноте. Увидев нас, тот, что курил, выпрямился и махнул рукой.