Только одного не умела Инка — быть скучной.
Тем лучше, думала Ольга.
Тем лучше, даже если с ней что-то случится, у отца останется Инка с ее нынешней готовностью к воспроизводству.
Она родит отцу здорового, не отягощенного дурной наследственностью мальчика. Или двух. Или мальчика и девочку.
Девочку даже не станут называть в честь старшей сестры — Ольгой: чтобы, не дай бог! — она не повторила ее собственный путь…
Девочка будет похожа на Инку.
А Марк, прежде чем жениться во второй раз, от корки до корки изучит медицинскую карту потенциальной кандидатки…
* * *Когда она проснулась. Марка в комнате не было.
Она прошлась по коттеджу, заглянула в ванную — никаких следов. Даже записки он не оставил. Это были лишь маленькие штрихи к изменившемуся поведению мужа, но Ольга воспринимала их болезненно. Обычно Марк оставлял смешные и трогательные записки — в самых непредсказуемых местах: в ее белье, в ее обуви, в стиральной машинке и микроволновке. Их содержание было всегда одним и тем же — «люблю, люблю, люблю». Даже здесь он умудрился написать ей записку.
Но это было еще до… До всех этих кошмарных галлюцинаций.
Теперь ей нужно привыкать к новой реальности — или ирреальности, — где скорее всего больше не будет таких записок.
— Марк! Ты скотина! Ты ублюдок! Ты предал меня, — беспомощно закричала Ольга, стоя посреди комнаты. Слова мелкой шрапнелью отскочили от стен, поразив ее в самое сердце. В ее сумасшедше колотящееся сердце…
Ольга подошла к двери, со страхом и отчаянием подергала ручку: что, если он действительно закрыл ее во избежание эксцессов?..
Дверь оказалась незапертой.
«Хоть на этом спасибо, Марк: ты даешь мне свободу выбора».
…Оставаться в коттедже было невыносимо, и она отправилась бродить по «Розе ветров». Еще один — сегодняшний — день, и они покинут ее навсегда. Иона, с которым она так и не согрешила, довезет их до аэропорта, и всего лишь через несколько часов ее будет ждать Москва. Благословенная Москва, единственная Москва. В Москве ей будет хорошо, и она сделает все, чтобы Марк забыл об этом прискорбном факте их семейной жизни. Она будет хорошей, рассудительной девочкой, никакого снотворного на ночь, только любовь. Любовь до изнеможения, до взмокших волос, до третьих петухов, которых в Москве днем с огнем не найти…
Быть может, ей удастся вырваться из замкнутого круга, подбросить горам свою болезнь, как подбрасывают нежеланных детей в Дом малютки: завернутую в одеяльце, с биркой на пухлой ручке… Нужно только дождаться завтрашнего дня.
День был удивительно ясным, полным синего снега, синего мороза, синих гор, — удивительная гамма, не оставляющая места сомнениям: все будет хорошо. Даже странно, что по «Розе ветров» несколько минут назад неожиданно было объявлено штормовое предупреждение, Ольга сама слышала его по радио, когда выходила из коттеджа. Турбазы внизу уже пострадали от схода лавин, да и пара перевалов оказалась погребенной под снегом. Интересно, как Марк собирается добираться до города? Не исключено, что через несколько часов они будут отрезаны. Нужно настоять на том, чтобы выбраться из «Розы ветров» сегодня. Если, конечно. Иона согласится их подвести. «Похоже, он тоже начинает ненавидеть меня — так же, как и все остальные…»
Попадавшимся навстречу праздным гулякам в дорогих горнолыжных костюмах было наплевать на причуды стихии далеко внизу. Они скалили фарфоровые челюсти (пятьсот долларов за каждый резец, никак не меньше) и не проявляли к Ольге повышенного внимания.
Она ничем не отличалась от них, она была — как все, и это наполняло ее существо торжествующей силой.
Как все, как все, как все!
…Дойдя до административного корпуса, в котором помещались все службы, включая хорошо оборудованный медпункт, Ольга остановилась: собственно, этого и следовало ожидать, из медпункта выходил Марк, ее собственный горячо любимый муж.
Синие снежные тени сразу же померкли в ее глазах.
Наверняка педантичный Марк решил получить консультацию на тот случай, если на дражайшую женушку вдруг скопом навалятся шизофрения, циркулярный психоз в маниакальной фазе, сенильный, пресенильный и инволюционный психозы, а также кататония и упорная бессонница.
И снова Ольга почувствовала приступ ярости: похоже, Марк решил добить ее, окончательно свести с ума… Это уже слишком!
Дождавшись, пока Марк скроется за хорошо ухоженным поворотом на трассы, Ольга решительно взбежала по ступенькам и толкнула дверь медпункта;
…Врача звали Артем Львович.
Она познакомилась с ним накануне, когда он приходил в коттедж по самому невинному поводу — простуженное после ночи в горах горло, то ли грипп, то ли ангина, то ли банальное ОРЗ.
Артем Львович, молодой человек лет тридцати, при очках и бритом черепе, придающем ему сходство с Маяковским, сидел в кресле, забросив ноги на стол. Обувь у него была просто загляденье. «Nagelschuhe» <Nagelschuhe — горные сапоги с гвоздями (нем).>, как сказал бы Отто Шриттматтер, бывший немецкий компаньон отца, спустивший в унитаз две очень выгодные сделки. Ольга сильно подозревала, что отец и Отто просто не поделили Инку, и посрамленный немец, наплевав на свой стерильный менталитет, начал откровенно гадить — как раз в духе забойных аргентинских телесериалов.
Вот тебе и горные сапоги с гвоздями. Этот продвинутый Артем Львович наверняка купил их где-нибудь на распродаже в бесснежном равнинном Ганновере (вероломный Отто Шриттматтер был из Киля). В тесном союзе с гениталиями такие гиперсексуальные сапоги должны производить сильное впечатление на шлюх средней руки. Наверняка все они просят Артема Львовича не снимать обувь во время акта.
Очень демократично, ничего не скажешь. И выглядит он неплохо, особенно хорош череп, испещренный многочисленными шрамами. Такому отпетому врачу хочется сразу доверить все, что только можно, — запущенный цистит, эрозию шейки матки, гланды, тахикардию и болезнь Паркинсона.
Артем Львович совершенно не удивился визиту Ольги, и это сразу насторожило ее.
— Привет, — сказал он. — А мы только что о вас говорили.
— Я знаю. С моим мужем.
— Точно, — осклабился Артем Львович.
— Что порекомендовали? — Ольга решила, что иронический тон будет самым уместным. Ирония — единственная эмоция, которой напрочь лишены душевнобольные.
— То же, что и всегда, — Артем Львович даже не соизволил сбросить ноги со стола. — Аспирин, горчичники, постельный режим и компрессы на ночь. Желательно водочные. Вы напрасно встали, горло — вещь обманчивая.
— При чем здесь горло?
— Ну, когда я осматривал вас, если вы помните…
— Я помню! — Она повысила голос. — Я все помню!
— Охотно верю. — Улыбка Артема Львовича стала еще шире, Ольга даже увидела золотую коронку, загнанную глубоко в пасть. — Только зачем же так кричать? Мы все-таки не в горячем цеху на сталепрокатном заводе. И не на рынке.
Изысканное вальяжное хамство тоже шло ему.
— Что он сказал вам?
— Кто?
— Мой муж. Зачем он приходил?
— За аспирином.
— Врете. У нас есть аспирин. О чем вы говорили?
— Я давал клятву Гиппократа, душа моя. — Он посмотрел на Ольгу прозрачными глазами клятвопреступника.
— Он все вам рассказал, да? — Опять этот приступ неконтролируемой ярости, включающий в свою орбиту не только Марка, но и этот бритый медицинский клистир. Лоб Ольги покрылся испариной.
— Что вы имеете в виду? — Ее плачевный вид все-таки произвел на врача впечатление. Он наконец-то снял со стола свои сапоги.
— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду… Оставил меня дома, а сам побежал к вам — уговорить, чтобы вы вкололи мне какую-нибудь гадость.
— Успокойтесь, у вас просто разыгралось воображение.
— Не смейте говорить мне о воображении. — Ярость душила Ольгу, застилала глаза, не давала вздохнуть. Если бы под ее рукой оказался сейчас какой-нибудь традиционный скальпель, еще неизвестно, как бы она им распорядилась.
— К сожалению, я хирург, — Артем Львович с любопытством разглядывал Ольгу. — К тому же малопрактикующий.
Ну и патологоанатом по совместительству. А вам, похоже, действительно нужен психиатр.
Он в курсе. Ну конечно же, он в курсе. Дисциплинированный Марк, уже давно мечтавший о карманном психоаналитике для их дома, поделился с этим типом своими опасениями. Все правильно, так и должен был поступить нормальный здравомыслящий человек.
Ольга с ненавистью взглянула на врача и выбежала из медпункта.
…Даже улица не привела ее в чувство: перед глазами плыли круги, сухость во рту, к которой она успела привыкнуть за последние несколько дней, усилилась. Но ярость не проходила, она отступила в мрачные глубины организма и теперь накатывала на Ольгу волнами.
Она с трудом добралась до коттеджа.
Ольга вдруг подумала о том, что забыла взять ключи (ничего подобного с ней не случалось никогда раньше), но ключи бы и не понадобились.
Она с трудом добралась до коттеджа.
Ольга вдруг подумала о том, что забыла взять ключи (ничего подобного с ней не случалось никогда раньше), но ключи бы и не понадобились.
Дверь была открыта, Тем лучше, значит, Марк дома, и теперь у нее будет повод поговорить с ним серьезно.
Марк действительно оказался дома.
Он сидел за компьютером и сосредоточенно набирал какой-то текст: губы его шевелились, а на безмятежном лбу залегла горизонтальная складка.
— Стряпаешь историю болезни, милый? — Голос Ольги не предвещал ничего хорошего. — И что, интересно, мы имеем в анамнезе? Параноидальное состояние? Мания преследования? Навязчивые идеи? Больная желает знать всю правду, перед тем как угнездиться в «желтом доме».
— О чем ты, кара? — Он поднял голову и непонимающе посмотрел на Ольгу.
— Ты прекрасно знаешь о чем! — наконец-то она сорвалась на крик. — Втихаря бегаешь к этому придурковатому плейбою-доктору и стучишь на мое тяжелое психическое состояние. Я видела тебя там.
— У тебя действительно навязчивые идеи, кара, — со скрытой злостью сказал он. — Я устал тебя успокаивать.
— Нисколько в этом не сомневаюсь. Я даже знаю, что ты сейчас сделаешь. Закончишь строчить донос на меня и отправишь электронной почтой отцу. Пусть знает, что у него дочь-шизофреничка!
Похоже, все это время он давал себе слово держать себя в руках; уговаривал себя, стоя под душем; уговаривал себя, сидя на унитазе; уговаривал себя, лежа в кровати, — не волнуйся, Марк, если ничем нельзя помочь, то лучше переждать.
Но пережидать бессмысленные выходки жены ему явно расхотелось. Он вскочил из-за стола и бросил ей в лицо:
— Черт возьми, кара! Я хотел, я пытался… Но ты действительно ведешь себя как идиотка. Иди и посмотри, что я пишу!
Подчиняясь его взвинченному тону, она подошла к столу и заглянула в компьютер: на экране мерцали колонки цифр.
— Ты поняла? — Ее ярость передалась Марку, и он с наслаждением ею воспользовался. — Я просто работаю, я отслеживаю одну из сделок по поручению твоего отца… А с самого утра улаживал последствия твоих ночных подвигов! Хочешь знать, во сколько нам это обошлось, не говоря уже о моральных издержках?! Один визит к этой астигматичке чего стоил…
— Марк, пожалуйста, — Ольга подняла руку, защищаясь, но Марка уже невозможно было остановить.
— И ты… Ты не нашла ничего другого, кроме как попытаться отравить мне существование…
Лучше бы он этого не говорил.
Ольга моментально сникла и поплелась в ванную. На полочке по-прежнему стояла коробочка с нитразепамом. Ольга взяла в руки пузырек со снотворным: ничего не стоит выпить его весь и освободить от страданий и себя, и мужа.
Дальше будет только хуже.
Искушение было так велико, что Ольга даже зажмурилась.
Нет, она не может так поступить, но успокоиться все же стоит. Она высыпала на ладонь содержимое пузырька, но взяла только одну таблетку: суточная норма, к которой за несколько дней приучил ее Марк. Плевать на Марка, сейчас она отправится спать, чтобы хотя бы во сне отдохнуть от себя самой.
В дверь настойчиво постучали, — похоже, Марк начинает серьезно беспокоиться о возможном самоубийстве, это вполне в духе ее сегодняшнего состояния. Странно, он убрал все режущие предметы, но даже не подумал о стоящем на самом видном месте пузырьке со снотворным. Удивительная непоследовательность. А может быть, он сам этого хочет? Он не так терпелив с ней, как был терпелив с Мананой отец. Тоска и растерянность сменили ярость, но это были чувства из той же колоды крапленых карт: она никогда не держала их в руках, она никогда не была такой…
— Открой, кара!
Ольга с тоской посмотрела на дверь ванной, но даже не двинулась с места. Марк громыхнул в мореный дуб кулаками.
— Открой сейчас же, слышишь!
— Здесь не заперто, — громко сказала Ольга омертвевшим голосом.
Дверь тотчас же открылась, и на пороге показался Марк: увидев горсть таблеток на ладони у Ольги, он бросился к ней и выбил их из рук. Таблетки рассыпались по полу.
— Зря, Марк… Это было отличное снотворное.
Нагнувшись и почти сталкиваясь лбами, они принялись собирать чертовы таблетки. Нельзя сказать, что это особенно их сблизило, но ярость Ольги прошла.
— Ты действительно думал, что я могу покончить с собой?
— Нет, что ты… — Видно было, что он по-настоящему испугался. — Прости меня, кара… Может быть, я был не совсем корректен и абсолютно нечуток…
Боже мой, она от него ждала совсем других слов.
Марк хотел сказать что-то еще, но телефонный звонок заставил их обоих вздрогнуть. Он выскочил из ванной, как показалось Ольге, — с облегчением. Засунув таблетки в пузырек, она посмотрела на себя в зеркало: "Слава богу, что я все еще вижу знакомое лицо. А с возрастом становлюсь все больше похожей на Манану.
Совсем скоро я стану походить на нее во всем".
Резкий голос Марка вывел Ольгу из задумчивости.
— Что?! Да, конечно, мы сейчас будем.
— Что-то случилось, Марк? — Ольга остановилась возле дверного косяка и внимательно посмотрела на мужа.
Он стоял, бледный как полотно, все еще держа в руках телефонную трубку.
— Инка! — с трудом выговорил он.
— Инка?..
— Она… Разбилась.
Комната поплыла у Ольги перед глазами. Она вцепилась пальцами в дерево, чтобы не упасть. Инка разбилась, какой-то бред, ведь они расстались только ночью. В это невозможно поверить, это похоже на дурную шутку, одну из многочисленных дурных шуток, которые Инка плодит в геометрической прогрессии…
— Как разбилась? — Ольга ужаснулась тому, как глухо и буднично прозвучал ее голос.
— Она жива, — поспешил успокоить ее Марк. — Она жива, но, похоже, получила какую-то серьезную травму.
— Где она?
— Ее перенесли в медпункт.
— Она в сознании?
— Я ничего не знаю, кара! Нужно идти туда, вот и все. — Он старался держать себя в руках, хотя это удавалось ему с трудом.
— Конечно, милый…
* * *У медпункта их встретил Артем Львович.
Он сидел на ступеньках крыльца и курил. Рядом с ним кучковалась живописная группа молодых людей, совершенно незнакомых Ольге. Их лица дублировали друг друга, на них застыло выражение недавно пережитого веселого ужаса.
— Что случилось? — крикнул Марк еще на подходе к медпункту.
Артем Львович ничего не ответил, поднялся с крыльца и направился в помещение, оставив дверь открытой. Ольга и Марк последовали за ним.
— Что случилось? — снова спросил Марк у Артема Львовича, который кивком головы пригласил их сесть: никакой фамильярности старого знакомого, абсолютная сосредоточенность.
Всю дорогу до медпункта Ольга ощущала неприятную, сосущую боль под ложечкой; картины — одна страшнее другой — проносились в ее голове. Инка, лежащая на скалах с окровавленной головой, рваные раны на мальчишеском затылке, перепачканный сукровицей лоб… Инка, лежащая в ущелье с переломанными лыжами, с переломанными ногами, с переломанными щиколотками: ступни неловко подвернуты, на лице ни кровинки. Инка, скорчившаяся на снегу с раздробленной, изуродованной правой рукой…
Почему именно правой?
Проклятые горы навлекли несчастье на всю их семью…
Теперь Ольга сидела рядом с Марком и не могла выговорить ни слова, кто бы мог подумать, что несчастья, которые происходят с другими, могут так деморализовать ее?
Артем Львович прошелся по комнате и погладил бритый череп.
— Я поставил ей димедрол с анальгином. Сейчас она спит.
— Что произошло? — снова повторил Марк.
— А что происходит с лыжниками, которые катаются где ни попадя без соответствующих навыков? — с неожиданной молодой злостью ощерился врач. — Сковырнулась с горы — и вот, пожалуйста.
— Что-то серьезное?
— Не знаю. Пока не знаю. Нужен рентген.
— Так делайте рентген! — Ольга не узнала своего голоса; спеленутый простуженным горлом, он наконец-то вырвался на свободу и прозвучал неожиданно громко.
— Для этого надо спустить ее вниз. Здесь я могу только зафиксировать повреждения и стабилизировать ее состояние.
Не больше.
— Черт знает что такое! — не выдержал Марк. — Солидный курорт… Неужели вы не обеспечены соответствующим оборудованием?
— Вы имеете в виду скиаграфию <Скиаграфия — метод рентгенодиагностики.>?
— Вам лучше знать, как это называется!
— К сожалению, наш аппарат вышел из строя.
— Замечательно! И когда это только он успел?
— Пару дней назад. Отказался работать, и все. Как какой-нибудь деятель забастовочного движения. Но, если это вас утешит, я могу наложить гипс. На предполагаемые места повреждений. У меня это очень хорошо получается.
Ольга закрыла глаза и представила Артема Львовича студентом какого-нибудь заштатного медицинского вуза в заштатном краевом центре: проспанные лекции, культпоходы в морг в компании с любимыми шлюхами, медицинский спирт в компании с любимыми санитарами, «хвосты» по основным дисциплинам, академ-отпуск между третьим и четвертым курсом…