– Брось! – зло оборвала его Инна. – Ты всегда смотрел на нее так, будто готов был съесть или…
– Или что?
– Сам знаешь, что…
– Ну хорошо… Признаюсь, что после того, как ты запала на этого Алика…
– Алика?!!
Антонов смешался:
– Ну… я подумал, что Альбертов вполне могут называть Аликами… Так короче…
– Ты же слышал, что Ленка звала его Бертом!
– Ну и что… Мне не нравится, когда с претензией на иностранщину… И вообще! Не об этом речь! Я начал говорить, что… В общем, я недавно предложил Лене: не знаю, как лучше сказать… свои чувства, что ли…
– Ну и?!
– Ну и ничего… Получил от ворот поворот. Так что, Инулька, не удастся тебе меня пристроить и тем самым развязать себе руки.
– Дурак ты, Антонов! – покачала головой Инна. – Будь мужчиной! Добивайся!
– А ты поделись соображениями?
– Какими?
– Как ты собираешься добиваться Альберта?
Инна поскучнела. Она налила себе еще кофе и сказала:
– Не знаю… думаю, тут важен элемент неожиданности и натиска.
– То есть ты собираешься явиться к нему на дом с признанием в любви, предварительно заголившись прямо на лестничной площадке?!
Она невесело усмехнулась:
– Да, собираюсь сделать нечто в этом роде. Но позорить тебя по лестничным площадкам не буду. Не бойся.
Антонов не стал больше ничего говорить жене, поскольку ему уж давно пора было на работу. Он допил холодный чай, откусил сразу половину еще одного бутерброда и, сдернув с вешалки куртку, с колбасой в зубах вышел из квартиры.
Инна составила в мойку грязную посуду и пошла собираться на свидание с Альбертом Соколовским. Нынешним утром она отменила все уроки, потому что именно сегодня намеревалась действительно самым вульгарным образом предложить себя Альберту. Накануне созвонившись с ним, Инна попросила о свидании. Она сказала ему, что речь пойдет о Лене, а потому нужна строгая конфиденциальность разговора. Берт предложил Инне на выбор несколько мест в центре города, где они могли бы встретиться, но она все забраковала. В конце концов, хитро плетя разговор, она добилась того, что он пригласил ее к себе домой на двенадцать часов сегодняшнего дня, предупредив, что в половине второго ему уже надо будет срочно уезжать по каким-то неотложным делам. Инна подумала, что полтора часа вполне достаточно для того, чтобы Соколовский либо пал к ее ногам, либо с позором выставил за дверь. На позор она, правда, не особенно рассчитывала, потому что никакой мужчина не сможет отказаться от женщины, которая сама себя предлагает.
Первым делом Инна прошла в ванную, разделась догола и на все места собственного тела, где пробивались нежелательные волоски, нанесла депиляционный крем. Пока крем производил свое действие, Инна покрасила перламутровым лаком еще вчера приведенные в порядок ногти на ногах. Она больше любила яркие цвета, но Ленка всегда предпочитала белый перламутр, и в данном конкретном случае был смысл следовать ее вкусу.
Депиляционный крем сделал свое дело в лучшем виде. Инне показалось, что она даже помолодела телом, если, конечно, им можно помолодеть. Конечно, кондрашовское лицо получше будет Инниного, но чье тело теперь выигрышней смотрится – об этом можно и поспорить. Конечно, у рожавшей Инны кожа немного растянулась на груди и бедрах, но совсем чуть-чуть… Так… только кое-где раскиданы бледные штришки. Кто не знает, в чем дело, тот ничего и не поймет.
Теперь черед дезодорантов. Тут главное – мера. Инна специально купила дезики для ног и тела одной фирмы, чтобы не смешивались запахи. Собственно, она искала такие, чтобы запаха почти и не было. Благоухать она будет духами, а не дезодорантами. Кстати, вот белье можно как раз слегка сбрызнуть духами. Она купила эти духи за сумасшедшие деньги и теперь никак не может прочесть название. Впрочем, какая разница, как духи называются. Главное – это как они пахнут. А пахнут они так, что у Инны сердце заходится. Можно себе представить, как они подействуют на мужчину!
За белье тоже отданы большие деньги. Она купила такую красоту первый раз в жизни. Почему-то никогда не надевала специальное белье для Евгения… Носила всегда одни и те же обычные хлопковые трусики белого цвета и такие же невыразительные бюстгальтеры. Для такого мужчины, как Берт, все должно быть особенным! Инна купила черное кружевное белье в магазине «Дикая Орхидея». Ей даже разрешили его примерить прямо там, в специальной кабинке, чему она очень удивилась. Еще живы были в памяти объявления в бельевых отделах магазинов: «Нательное белье примерке, обмену и возврату не подлежит!». В «Орхидее» все всему подлежало. Инна очень понравилась сама себе в крошечных полупрозрачных трусиках и бюстгальтере, который приподнял грудь так, что ее без всякого стеснения можно было демонстрировать в самом откровенном декольте. Никакого декольте у нее в наличии, конечно, не имеется, а потому она наденет черный джемпер с глубоким вырезом углом. Вообще-то, Инна раньше всегда надевала его только сверху на блузку. Сегодня на ней не будет никаких блузок. Только джемпер с вырезом, в котором так красиво будет смотреться приподнятая специальным бюстгальтером грудь.
Юбка или брюки? Брюки или джинсы? Джинсы или все-таки юбка? Все-таки юбка? Конечно, юбка! Как глупо женщина выглядит со спущенными джинсами… Надо же, как все-таки по-разному смотрятся спущенные джинсы и приподнятая юбка! Хотя… и то и другое – ужасно… Но если уж придется снимать, то все-таки элегантнее будет смотреться юбка: не надо присаживаться или прыгать на одной ноге…
Инна посмотрела на себя в зеркало и схватилась руками за пылающие щеки. Неужели ей действительно сегодня повезет, и она будет снимать для Берта эту самую юбку? Неужели он увидит ее в обалденном черном кружеве? Неужели прикоснется к гладкой коже, которая все еще хранит следы летнего загара? Она, Инна, готова за это все отдать! Какой ужас!!! Неужели все?!! Ну… не все, конечно, но многое… многое… Например, она готова сразу же, то есть к половине второго, когда Соколовскому надо будет уйти по своим неотложным делам, превратиться в страшную сморщенную горбунью, как в какой-нибудь сказке. Ей потом уже все будет нипочем!
А туфли… Черт возьми, как же она забыла про туфли? У нее их всего две пары, и обе старые! Нет, они, конечно, внешне еще ничего, но внутри… В общем, черные туфли красятся. Можно, конечно, надеть черные колготки, но когда колготки снимешь, то можно оказаться с черными пятками. Некомильфо… А белые туфли глубокой осенью будут выглядеть странно, тем более что юбка черная, куртка – из темно-бордовой замши, да и джемперок с вырезом – черный. Может быть, оживить туалет белым шарфиком? Как раз получится к туфлям. Прикинуть, что ли?
После «прикида», который окончательно разочаровал Инну в собственной обуви, она со всех ног помчалась в магазин под народным названием «Растаможка», где купила новые туфли за смешные пятьсот шестьдесят рублей. Времени оставалось впритык: только-только накраситься. К волосам цвета воронова крыла Инна никак еще не могла приспособиться. Вся ее косметика, рассчитанная на каштановый колер, не годилась. Вчера она купила алую помаду и жемчужно-серые тени, но когда нанесла краску на лицо, аж присвистнула от отвращения к себе: в таком виде – только на панель. В конце концов, после промокания губ ватными дисками и нанесения сверху коричневой помады удалось смягчить ненужную алость губ. Инна еще раз сбрызнулась духами с непонятным названием и вылетела из дома.
Уже на подходе к метро у нее начала дико болеть голова. От духов. От их мощного шлейфового запаха некуда было деваться. В срочном порядке Инна купила бутылку минеральной воды без газа и попыталась осторожно, не привлекая к себе внимания прохожих, носовым платком стереть с шеи духи. В конце концов носовой платок насквозь пропитался ароматом, от которого у Инны голова уже не просто болела, а шла кругом. Она выбросила платок в урну, купила в ларьке у эскалатора анальгину и выпила таблетку, запив ее последним глотком воды из бутылки. На подходе к электричке Инна поняла, что новые туфли здорово трут ноги. Обе. Правая туфля – пятку, левая – мизинец. Стараясь ступать правой ногой на носок, а левой – на пятку, она, хромая на обе ноги, проковыляла в вагон. Сесть было некуда, и Инна так и стояла до нужной ей остановки, опираясь правой ногой на носок, а левой – на пятку и согнувшись от напряжения крючком, будто уже началось превращение в ту самую страшную горбунью, которую она совершенно некстати зачем-то вспомнила дома.
Не без труда выбравшись сначала из вагона, а потом с эскалатора, Инна поняла: дальше идти не в силах, разве что босиком. Хорошо, что в последнее время почти на всех станциях метро имелись аптечные киоски. Инна купила несколько пластинок бактерицидного пластыря и очень глубоко задумалась над тем, где ей снять колготки, чтобы налепить пластырь на натертые до крови места. По всему выходило, что негде. Инна совсем было упала духом, но обнаружила у метро целую батарею голубых кабинок-пеналов платных биотуалетов. Никогда в жизни она не опускалась до подобных способов отправления естественных нужд почти у всех на виду. Утешив себя тем, что ее естественная нужда в корне отличалась от нужд тех, кто, сунув чирик женщине с кондукторской сумкой на животе, нырял за голубую дверцу, она сделала то же самое.
То, что сегодня не ее день, Инна поняла, когда в нечеловеческой тесноте довольно зловонной кабинки разодрала колготки о собственный же серебряный перстень. Отвратительная дырень активно расползалась во все стороны от правой коленки. Если бы на ней были джинсы, то это бы еще куда ни шло… Но на Инне была стильная узкая юбка. От усилий и расстройства Инна вспотела, и пушистый джемпер стал так безбожно кусать взмокшую кожу, что хотелось срочно потереться спиной о какой-нибудь забор.
В магазине, где можно было купить колготки, не было ни кабинок для переодевания, ни платного туалета. Взмыленная Инна ворвалась с коробочкой второпях купленных колготок в первый же подъезд жилого дома, на дверях которого отсутствовал домофон, а значит, был свободный вход. Долго прислушиваясь к шуму и разговорам за дверями, она все-таки решилась переодеться рядом с квартирой, из которой не раздавалось ни звука. Когда она стояла в углу лестничной площадки с задранной вверх узкой юбкой и наполовину спущенными колготками, дверь как раз этой квартиры открылась, и из нее вышел мужчина лет пятидесяти с толстым портфелем. Инна попыталась вернуть юбку в исходное положение, но она была слишком узкой, чтобы ей повезло это сделать. Мужчина презрительно хмыкнул, позвонил в соседнюю квартиру, и из нее моментально вылетела бравая пенсионерка в байковом халате и фиолетовом перманенте, будто только и ждала за дверью, чтобы кто-нибудь позвонил.
– Полюбуйтесь, Елизавета Петровна! – сказал мужчина, тыркнув в сторону Инны своим портфелем. – Вот кто, оказывается, гадит в нашем подъезде! А мы-то с вами думали, что это алкаш Шурик из пятьдесят восьмой квартиры!
– Да я ж вам говорила, что это не Шурик! – радостно отозвалась фиолетовая Елизавета Петровна. – Шурик – он же бывший интеллигент! Это он сейчас пьет, а раньше был ответственным работником! – И она с большим любопытством уставилась на Инну, которая уже даже и не пыталась одернуть юбку или натянуть колготки.
– Что же это вы, милочка, гадите по чужим подъездам?! – сурово спросил мужчина с портфелем. – Мы вот сейчас сдадим вас в милицию!
– Я… я… не гажу… – пролепетала Инна и даже обвела вокруг себя ослабевшей рукой. – Вы же видите… все чисто…
– Конечно, чисто! Хорошо, что я вышел, а то было бы… В общем… – Мужчина глянул на часы и снова обратился к пожилой даме с фиолетовыми волосами. – Мне некогда… и так уже опаздываю… поэтому, Елизавета Петровна, я оставляю на вас эту… с позволения сказать… женщину… Если что, звоните Шурику. Он как раз дома и еще не успел выпить… За спичками приходил. Трезвый, как стекло. – И мужчина вызвал лифт.
Когда лифт увез сердитого гражданина с портфелем вниз, Инна натянула колготки, показала Елизавете Петровне дырень на коленке и только что купленную коробочку, на которой были нарисованы стройные женские ножки.
– Видите, что случилось… Я всего лишь хотела переодеться… – обреченно сказала она, уже не веря в возможность счастливого избавления из лап алкаша Шурика, которого непременно вызовут на подмогу.
Елизавета Петровна совершенно бесстрашно подошла к Инне, внимательно осмотрела под ней пол, потом дыру на колготках, потом повертела в руках еще не распечатанную коробочку и сказала:
– То есть вы хотите сказать, что… не… того…
– Не того… – согласилась Инна.
– То есть вы здесь… как бы… по случаю…
– Да… случайно… Негде переодеться… понимаете… а с такой дырой…
Елизавета Петровна еще раз внимательно осмотрела рваные колготки и подтвердила:
– Да… с такой дырой… Но… вы знаете, я на вашем месте постеснялась бы вот так…
– Иногда бывает, что припечет…
– Ну… вообще-то бывает… – кивнула фиолетовой головой пожилая женщина.
– Тогда… может быть… вы меня прикроете… а я все-таки переоденусь? – предложила Инна, когда заметила, что Елизавета Петровна настроена совсем не так воинственно, как мужчина с портфелем, что, в общем-то, было объяснимо. Мужчине никогда не приходилось попадать в ситуации, когда в самый неподходящий момент рвутся колготки.
Елизавета Петровна сначала попыталась растопыриться всем телом, чтобы прикрыть Инну, но потом сказала:
– Слушайте… как вас зовут?
– Меня-то? – оторопела Инна. – Инной… Хотите, я могу и паспорт показать…
– Да ну… – отмахнулась от нее Елизавета Петровна. – Зайдемте-ка лучше, Инна, ко мне в квартиру, а то не ровен час… Шурик выйдет… Ему, думаю, уже давно пора… – И она сделала рукой широкий пригласительный жест.
Инна не заставила себя долго упрашивать и тут же юркнула в квартиру женщины, оказавшейся такой добросердечной. Прямо в ее коридоре, оклеенном желтенькими обоями с ромашками, Инна стащила рваные колготки. Новые оказались отвратительного кирпичного цвета. Через круглое отверстие коробочки сквозь темный целлофан они казались благородно дымчатыми, на деле же… Что ж… после приключения в этом подъезде покупать новые колготки Инна уже ни за что не будет, тем более что и так здорово опаздывает.
Елизавета Петровна пыталась оставить у себя неожиданную гостью выпить чаю по случаю так удачно разрешившейся неприятности, но Инна очень вежливо отказалась, рассыпавшись в словах благодарности и признательности.
– Мне надо бежать, честное слово! – закончила она.
– Но вы заходите, если опять окажетесь в наших краях, – предложила Елизавета Петровна. – А то, знаете, порой бывает так тоскливо… я ведь одна живу…
– Да-да, конечно, – промямлила Инна, понимая, что в этот подъезд уже никогда, ни ногой… И пулей вылетела из приютившей ее квартиры.
На улице, кое-как отдышавшись и отключившись от позора, она поняла, что ее сегодняшнее предприятие будет безнадежно и с громким треском провалено. То, что так отвратительно началось, хорошо кончиться не может. Но и отступать от намеченного она, пожалуй, не станет. Когда еще все так хорошо сложится, чтобы и уроки можно было отменить, и Ленка на работе, и Берт свободен на целые полтора часа!
В роскошном холле подъезда не менее роскошного дома, где проживал Альберт Соколовский, удалой секьюрити в темно-синей форме с ярко-желтыми нашивками спросил Инну:
– Вы к кому? – и, как ей показалось, очень подозрительно оглядел ее кирпичные колготки, и даже настороженно принюхался к резким испарениям ее хорошо продушенного навязчивыми французскими духами разгоряченного тела.
– Вам назначено? – еще раз спросил он после того, как она назвала фамилию Берта, и, не слушая ответа, вызвал по местному телефону квартиру Соколовского. Видимо, Альберт подтвердил, что ждет именно Инну, потому что секьюрити, опустив трубку, нажал на своем пульте какую-то кнопку и предложил Инне пройти через турникет.
Восхищаться огромным лифтом и устланными ковровыми дорожками коридорами Инна уже не могла, потому что ее охватило страшное беспокойство. Одно дело мечтать о том, как ты явишься к мужчине, который в качестве честного человека должен бы тут же заключить тебя в объятия. И совсем другое – когда ты уже подходишь к заветным дверям. По мере приближения к ним надежды на объятия почему-то сами собой испаряются, как дым, а джемпер «кусается» все больше и больше.
Порог квартиры Альберта Инна переступила на неприятно мягких ватных ногах. Одно при этом было хорошо: натертые места мгновенно перестали болеть. При входе на стене висело огромное зеркало, в коем она мгновенно отразилась. Честно говоря, узнала Инна себя не сразу. Она еще не привыкла к брюнетистому колеру волос, и собственное лицо под черными прядями показалось ей излишне бледным, а нервный румянец – неестественно малиновым. Берт помог ей снять куртку, и в то же самое зеркало Инна увидела, что черный джемпер «искусал» ей всю шею и открытую грудь, которые покрылись пятнами почему-то красно-коричневого цвета. Конечно, этот цвет гораздо больше гармонировал с кирпичными колготками, чем малиновое лицо, но все-таки ее абсолютно не украшал.
Берту, похоже, не было дела ни до ее колготок, ни до лица, потому что, проведя ее в ту часть квартиры, которая могла условно называться комнатой, и усадив на обитый скользкой кожей диван, он тут же с тревогой в голосе спросил:
– Ну! Что там с Леной?
Инна подумала, что тянуть резину не имеет смысла, раз уж она на все решилась, и чужим голосом произнесла:
– Лена сказала, что у вас с ней все кончено…
Альберт как-то непонятно то ли улыбнулся, то ли скривился, что одинаково шло его красивому лицу, и спросил:
– Она просила вас передать мне именно это?
– Нет… – замотала головой Инна. – Конечно же, нет… Она вообще ничего не просила передавать…
– А что же тогда? – не понял Берт. – Вы ведь… ее подруга… Она же что-то вас просила?..
– Нет… То есть… да… То есть я, конечно, подруга… лучшая… мы с ней с детства… – замялась Инна. – Но я пришла не потому, что подруга… Я пришла… В общем… вас это, конечно, не удивит… Вы, конечно же, привыкли, да?