Антонов, зная про это свойство Лениного коридорчика, на правах старого знакомого задерживаться в нем не стал, а сразу прошел в кухню, оставляя за собой мокрые следы и поблескивая дождинками на расстегнутой кожаной куртке. Он плюхнулся на табуретку у стола и без всяких предисловий выпалил:
– Выходи за меня замуж, Лена.
– А ты разве холост? – усмехнулась она.
– Мы с Инной разведемся.
Лена решила обратить дело в шутку и весело проговорила:
– Ну уж нет! Я не собираюсь донашивать за лучшей подругой ее старых мужей!
– Хорошо, не сказала: доедать объедки, – без всякой улыбки отозвался Евгений.
Улыбка угасла и на Ленином лице.
– Антоновы! Вы с ума посходили! – сказала она. – У вас же дочь! Вы о Дашке-то хоть подумали, прежде чем подобные фортели выкидывать?!
– Дашка уже взрослая. У нее уже любимый мальчик имеется. Денисом зовут. Ей не до нас.
Лена промолчала, не зная, что еще сказать. Зато Антонов знал. Он вскочил с табуретки и, подойдя очень близко к лучшей подруге своей жены, заговорил:
– Мы не о том говорим… Я очень хочу быть с тобой…
Его светлокожее лицо пошло красными пятнами, крылья носа задрожали. Он справился с волнением, которое все еще несколько кривило ему губы, и продолжил:
– Я как только увидел тебя первый раз… ну ты знаешь… когда Инка нас знакомила, я сразу понял, что все… что Инна – это не то… ошибка…
– Замолчи, Антонов! – выкрикнула Лена. – Даже если что-то тебе тогда и показалось, с тех пор семнадцать лет прошло!
– Время, конечно, прошло, но меня к тебе по-прежнему тянет… Да что там… Я давил в себе чувства к тебе все эти семнадцать лет… Или, если правильнее сказать… не давал прорваться им… что ли… А тогда, в юности, я не мог отменить свадьбу, потому что… не мог… и все! Я чувствовал бы себя негодяем… преступником… У Инки платье до полу, фата в коробочке, куча гостей в доме, а я вдруг – нате вам – до свидания… Я не мог… Не поверишь, я в нашу с Инкой брачную ночь о тебе думал. Целую ее, а представляю тебя… Уже кольцо на пальце, а я все еще размышлял, не сбежать ли мне из постели молодой жены к тебе!
– Я не приняла бы тебя, Евгений, – тихо сказала Лена.
– Да знаю я… Еще и поэтому не сбежал. Понимал, что не герой твоего романа… Но… Лен! Разве ты была счастлива со своими героями?!
– Не твое дело, – буркнула она.
– Мое! Если бы ты знала, как я мог бы…
И он протянул руку к ее щеке. Лена испуганно отпрянула. Антонов болезненно скривился.
– Неужели я до такой степени тебе противен? – спросил он.
Лене стало жаль его.
– Нет… конечно, не противен, – сказала она, – но ты муж моей подруги, и я не могу…
– Брось, ты прекрасно знаешь, что Инка совсем с ума сошла от твоего Соколовского.
Лена вздрогнула:
– Ты знаешь его фамилию?
Антонов смутился:
– Нет… то есть… да… то есть я где-то слышал… может быть, он тогда, в ресторане, представлялся… Словом, не помню… Какая разница… Главное, что Инка совсем сбрендила. Впрочем, ее можно понять.
– Да? – удивилась Лена.
– Конечно. Во-первых, я и сам влюбился бы в Альберта, если бы был женщиной. А во-вторых, в Инкиной жизни я первый и единственный мужчина. Она вышла замуж совсем юной. Не исключено, что приняла первый интерес к человеку противоположного пола за любовь, а теперь наконец в ней проснулась женщина, которая хочет настоящего чувства. Тогда, в юности, у нас сразу родилась Дашка. Начались пеленки, соски, горшки, кашки… Особенно и не до любви было… Да и потом то же самое: детский сад, бесконечные ангины, фигурное катание, английский, опять ангины… Потом жуткое безденежье… я на работе до ночи, Инна чуть не до двенадцати уроки на дому давала, а в выходные – свои классы в театры да в музеи вывозила. Если оглянуться назад, то нам с Инкой некогда было как следует и приласкать-то друг друга. Так что… я ее нисколько не осуждаю, я… боюсь за Инку… Альберту ведь не до нее, не так ли?
Лена не ответила. Она хотела сесть на табуретку, но Антонов прижал ее к стене кухни и заговорил еще более взволнованно:
– И ты ему нужна всего лишь на время! Неужели ты не понимаешь?!! Такие, как он, выжимают из женщин соки и бросают! Топчут ногами!! Уж я-то знаю!!
– И откуда же у тебя, примерного мужа, такие глубокие знания предмета? – зло спросила Лена, пытаясь оттолкнуть его от себя.
Он схватил ее за плечи твердыми одеревеневшими пальцами и, не отвечая на вопрос, тихо попросил:
– Ну… уступи мне, Ле-е-ена… Подари хотя бы одну ночь…
– Я не могу со всеми подряд, Женя, – невесело усмехнулась она.
– А ты и не со всеми. С Альбертом – как с любимым мужчиной, а со мной – в подарок… за многолетнюю преданность…
Лена напряглась изо всех сил и вырвалась из объятий Антонова.
– Уходи, – сказала она, с трудом сдерживая слезы.
Она не очень понимала, отчего ей опять хочется плакать. Может быть, оттого, что Берт где-то целуется с другой? Или оттого, что она самым отвратительным образом отдается Руслану назло Соколовскому? А может быть, ей жалко Инку с Женькой? Лена отвернулась к окну и принялась обрывать листья у кудрявой лечебной герани. Ее пряный аромат заполнил всю кухню, но Лена, стоя спиной к Антонову, никак не могла остановиться.
– Вот только не надо расстраиваться по этому поводу, – сказал Антонов, и Лена почувствовала на своей шее его горячие губы.
Она резко обернулась, чтобы ударить его куда придется, но он уже был в коридоре. От лязга замка входной двери, которая захлопнулась за Евгением, Лена вздрогнула. Покрытый яркой глазурью горшок с общипанной геранью упал на пол и разбился. Его хозяйка пнула ногой один из особо отвратительных осколков и разрыдалась в голос.
* * *– Твоя новая баба тебя не любит, – заявила своему заместителю и совладельцу «Ягуара» Жанна Олеговна Успенская.
Альберт Соколовский продолжал молча курить сигарету, развалившись в том же самом неудобном кресле, в котором Жанна не так давно предлагала Руслану Доренских приударить за Еленой Кондрашовой.
– Я тебе это абсолютно точно говорю, – вынуждена была продолжить Жанна. – Она параллельно встречается с нашим фотографом!
– Похоже, что все женщины Санкт-Петербурга параллельно встречаются с нашим фотографом! – ответил Альберт, не глядя на главного редактора.
– Камешек в мой огород?
– В ваш общий питерский огород… в розарий… так сказать…
– Ты прекрасно знаешь, почему я иногда встречаюсь с Русланом, – очень тихо, без диктаторских нот главного редактора ответила Жанна.
– Меня совершенно не интересует, почему.
– Слушай, Алик!
– Не смей меня так называть!!! – взревел Соколовский.
– Но тебя именно так называла твоя мать.
– Вот именно! Это имя… умерло… вместе с моей матерью, поняла?!!
Жанна вышла из-за стола, встала перед Бертом, скрестив руки на груди, и сказала:
– Нет, не умерло… потому что я – еще жива!!
– Что тебе от меня нужно, Жанна? – с гримасой крайнего раздражения спросил Берт, яростно раздавив в пепельнице недокуренную сигарету.
– Тебя!!!
– Ты и так уже высосала из меня все соки!
– Еще много осталось!
– Жанна! Ведь все уже опробовано! Сколько можно?! Мы не будем счастливы вместе! И ты это знаешь!!!
Альберт выбрался из кресла и отошел к окну. Даже его спина выражала протест против того, что происходило в кабинете главного редактора журнала «Ягуар». Жанна тут же скакнула к нему, прижалась к его протестующей спине всем своим телом и самым задушевным тоном сказала:
– Это вовсе не факт, Алик… Переезжай ко мне, пожалуйста!!! Все теперь будет по-другому!
Поскольку он так и не ответил, Жанне опять пришлось говорить самой:
– А хочешь, продадим журнал и уедем?
– Куда? – глухо спросил Берт.
– Подальше от твоей Леночки…
Альберт обернулся к ней, взял ее за запястья, крепко сжал их и спросил:
– Скажи честно, Жанна, это ведь твоих… вот этих самых… ручек дело?
– Что именно?
– Сама знаешь! Ты подсунула Лене этого… своего любовника… Доренских?! – Берт отбросил от себя руки Жанны так резко, что она, покачнувшись, чуть не упала. Она еще раздумывала, что ему сказать, а он уже не нуждался в ее ответе. – Ну конечно! Как это я сразу не догадался?! Этот «раб лампы» выполняет все твои указания! Джинн по имени Руслан!!!
– Да! Да! Да! – крикнула Жанна. – Я попросила Руслана, чтобы он… но… Берт! Она могла бы послать его подальше, если бы любила тебя! А она не послала! Она с ним спит! А он делает ее фотографии, сам знаешь… какие…
– Врешь!!! – во всю силу своих легких гаркнул Соколовский.
– Хочешь посмотреть? – еле слышно спросила Жанна.
– Нет… – ответил он.
Жанна увидела, что на его лбу выступила испарина. Ей тоже сразу стало плохо. Неужели он так сильно влюбился в эту Кондрашову? Только не это…
– А ты все-таки посмотри, – сказала она и достала из стола фотографии.
Берт метнулся к столу и, стараясь изо всех сил не глядеть на изображение, начал рвать снимки на мелкие куски. Потом перевел бешеный взгляд на Жанну и произнес сквозь зубы:
– Хочешь посмотреть? – еле слышно спросила Жанна.
– Нет… – ответил он.
Жанна увидела, что на его лбу выступила испарина. Ей тоже сразу стало плохо. Неужели он так сильно влюбился в эту Кондрашову? Только не это…
– А ты все-таки посмотри, – сказала она и достала из стола фотографии.
Берт метнулся к столу и, стараясь изо всех сил не глядеть на изображение, начал рвать снимки на мелкие куски. Потом перевел бешеный взгляд на Жанну и произнес сквозь зубы:
– Ты дождешься, что я… придушу тебя…
Вместо того чтобы испугаться, женщина расхохоталась:
– Я буду жить вечно, Алик! Впрочем, нет! Вечно – это еще никому не удавалось. Я буду жить ровно столько, сколько можно будет… держать тебя на привязи… сам знаешь чем…
– Жанна! Ну зачем тебе это надо? Почему бы тебе не найти… другого мужика и не жить с ним нормальной человеческой жизнью?! Хотя бы с тем же Русланом?!
– Я тебя люблю!
– Это не любовь!
– А что же?!
– Сумасшествие, Жанна! Паранойя!!! Болезнь!!!
– Да!!! Я на всю жизнь больна тобой! – крикнула Жанна изо всех сил и жалко заплакала.
Берт не бросился ее утешать. Он вдруг улыбнулся и сказал:
– Жанка, я придумал, что делать! Напечатай в «Ягуаре» мою самую мерзкую (или, наоборот, самую хорошую) фотографию, а рядом – разгромную статью, в которой расскажешь преданным читателям все, что про меня знаешь. Спрос сразу превысит предложение! Может быть, тогда ты наконец успокоишься?!
Услышав это, Жанна сразу перестала плакать. Оглядев его уже не влюбленным, а ненавидящим взглядом, она процедила:
– Нет, милый мой! Я не стану ничего печатать в журнале. Ты же знаешь, что у меня есть более действенное средство! Да-да! Я расскажу обо всем твоей ненаглядной Леночке!
– Ты не сделаешь этого! – крикнул он, и глаза его побелели от гнева.
– Запросто!
– Зачем!!!
– Чтобы она знала, кто ты есть… на самом деле… Что получается, когда ты…
Не выдержав, Соколовский ударил Жанну по щеке. Ее голова мотнулась в сторону, а из глаз опять посыпались слезы. Очнувшись, Берт прижал ее голову к своей груди и быстро заговорил:
– Ну, прости, прости… Сил уже нет все это слушать… Зачем ей что-то рассказывать, если она и так меня не любит… Сама же говоришь… Если она… спит с Доренских… то какая разница, кто я есть на самом деле…
– Ты самый лучший, Алик, – захлебываясь слезами, проговорила Жанна, потом приподнялась на цыпочки и начала покрывать мелкими поцелуями лицо Соколовского. – Тебя одного люблю… Всю жизнь любила… Ну поцелуй же меня, милый мой… ненаглядный… счастье мое…
– Жа-а-анна… – скривился Берт. – Не стоит начинать все сначала…
– Стоит, стоит, – ответила она, ловкими пальцами расстегнула рубашку на его груди и приникла к ней губами.
Проснувшись утром следующего дня, Альберт с неприязнью оглядел лежащую рядом Жанну. Она спала, слегка запрокинув голову и приоткрыв рот. Даже в такой позе она была красива, натуральная блондинка с очень густыми волосами и такими же густыми белыми ресницами. Они, эти светлые ресницы, как она сама выражалась, были фишкой ее внешности. Жанна никогда их не красила. Она красила только губы. Очень ярко и вызывающе. Сейчас на ее губах остался лишь бордовый кантик. С этим кантиком и поблескивающими в щелке рта влажными зубами обнаженная женщина выглядела настолько чувственно, что Берт даже передернул плечами. Он поторопился укрыть Жанну одеялом и вышел в кухню ее большой трехкомнатной квартиры.
Оставив одну женщину, Альберт Соколовский тут же вспомнил о другой. Лена-а-а… Неужели Жанна права? Неужели она спит с Доренских? Если и не спит, то зачем-то позирует ему. Когда он рвал предложенные ему фотографии, изо всех сил старался не показать Жанне, что пытается их рассмотреть. И рассмотрел-таки. На них действительно была Лена. Ему ли ее не узнать…
Берт закашлялся, глотнув чересчур много дыма второй сигареты, которую закурил сразу вслед за первой. Откашлявшись, он отпил апельсинового сока из стоявшей рядом на столе початой пачки и задумался о том, что ему лучше всего сделать. Может быть, набить Руслану морду? Он представил, с каким наслаждением ее ему расквасит. В том, что расквасит именно он, сомневаться не приходится. Доренских уже как-то пытался провести с ним неравный бой за Жанну Олеговну. И хотя Берт без всякого сожаления мог подарить ему редакторшу «Ягуара», драться пришлось всерьез. Жанна потом чуть не выцарапала Руслану глазенки за эту драку. Две недели Берта нельзя было фотографировать, а старые фотографии журнал принципиально не печатал. Пришлось сочинять для постоянных читателей басню о его внеочередном отпуске по семейным обстоятельствам.
Помахать кулаками, конечно, можно, но даже самая яростная драка с фотографом не вернет Берту Лену. А может быть, все это блеф?! И фотографии вовсе не Ленины? Руслан большой мастер компьютерной обработки! И как же он, Альберт, сразу не догадался? Вот кретин! Надо было самым подробным образом рассмотреть фотографии! Он же знает ее тело! Он сразу понял бы, если Доренских просто приставил Ленино лицо к чужим формам! Нет… Все же он правильно сделал. Лучше не смотреть, потому что если…
Берт раздавил в пепельнице недокуренную сигарету и опять передернул плечами. А может быть, рассказать Лене все как есть? Тогда не надо будет больше бояться Жанны. Неужели он ее и впрямь боится?! Конечно, боится… только не самой Жанны, а того, другого… страшного и унизительного и, одновременно, теплого и щемящего, что все время стоит за их спинами, что порой приходит к нему во сне и заставляет просыпаться со трудом переносимым чувством вины. Он в горячке предложил Жанне написать об этом статью в «Ягуаре», но, конечно же, никогда не позволит ей этого сделать. Он убьет ее, если она вынесет эту его вину, которой он мучается уже второй десяток лет, на суд читателей. Потому что если она вынесет, тогда… Тогда семьи у него никогда не будет. Ни с Леной и ни с какой другой женщиной. Впрочем, к черту других женщин! Ему хотелось бы быть с Леной! Но если она узнает… В общем, заколдованный круг, да и только! Как ни пытайся из него вырваться, возвращаешься все равно к исходной точке. Ему придется время от времени спать с Жанной, чтобы она держала язык за зубами. А Лена в это время будет с Доренских… От эдакой безысходности только стреляться, честное слово…
* * *– Ма-а-а, я все-таки не понимаю, зачем ты так выкрасилась? – спросила Дашка, очередной раз неприязненно оглядев за завтраком материнскую стрижку интенсивно вороного цвета, и тут же обратилась за разъяснением к отцу: – Па-а-а, неужели тебе нравится?
– Да… вроде бы ничего… Для разнообразия можно и так походить, – булькнул из своего бокала с чаем Евгений Антонов.
– Нет! Черные волосы старят! – не сдавалась Даша.
– Тебе же всегда нравились волосы тети Лены, – отозвалась наконец Инна.
– У тети Лены волосы темно-русые!
– Ну… я же не могла из своего каштана сделать темно-русый цвет… Осветляться сначала надо было бы, да и вообще… сплошная морока…
– А зачем тебе понадобилось стать такой, как тетя Лена? – удивилась Дашка. – У тебя был красивый каштановый цвет! Многие такого специально краской добиваются, а у тебя – натуральный!
– Седина полезла, – тут же нашлась Инна, которая вообще-то не видела у себя еще ни одного седого волоса.
– Ерунда какая-то, – совершенно рассердилась Дашка и опять обратилась к отцу: – Знаешь, папа, я бы на твоем месте пригрозила ей разводом, если она немедленно не перекрасится обратно.
Евгений прожевал кусок бутерброда и, не глядя на дочь, ответил:
– А вдруг она обрадуется?
– Чему?
– Ну… тому, что можно развестись, не перекрашиваясь?
Дашка расхохоталась. Ей показалось, что отец очень удачно пошутил. Она вскочила из-за стола и чмокнула его в щеку. На пороге кухни девочка обернулась к матери и сказала:
– А с тобой не буду целоваться, пока не вернешь себе каштановый цвет!
После этого она помахала рукой обоим родителям и ушла в школу.
Некоторое время после ухода дочери Антоновы молчали, потом Евгений, отодвинув от себя бокал с недопитым чаем, спросил:
– Ну, и что же ты выбираешь: каштановый цвет или развод?
– Ленка сказала, что у нее с Альбертом все! – выпалила Инна. – Так что ты можешь подвалить к Кондрашовой. Она ведь мечта всей твоей жизни, не так ли?
– Да, она мне всегда нравилась, – согласился Евгений, – но примерно так же, как Дашке нравится Вадим Кудеяров.
– То есть? – не поняла Инна. – Кто это – Кудеяров?
– Тот молодой человек, чьими физиономиями заклеена вся Дашкина комната.
– А-а-а-а… певец… с «Фабрики звезд»…
– Вот именно! Дашка балдеет от этого Кудеярова, а встречается с одноклассником Денисом Максимовым. Так и я… Мне всегда нравилась Лена, но моя семья – это ты и Дашка! И я никогда не давал тебе повода…
– Брось! – зло оборвала его Инна. – Ты всегда смотрел на нее так, будто готов был съесть или…