Когда Николай свернул на эту улочку, он даже остановился от неожиданности. Впереди густо чернела толпа.
«Хоронят, что ли, кого?» — растерянно подумал Николай и зачем-то взглянул на табличку, висевшую на угловом доме.
«Улица Валерия Чкалова» — было написано там.
Снова потянуло студеным холодком с Волги, и Николай поежился. Он никогда не был на этой улочке, но название почему-то было знакомо ему. Как-то машинально, чтобы только пересилить легкий, растекающийся изнутри холодок тревоги, направился он к толпе, над которой возвышались конные милиционеры в синих шинелях.
— Кого хоронят-то? — спросил он у тетки, стоящей с краю. Приподнявшись на цыпочки, попытался взглянуть поверх голов людей, но ничего, кроме конных милиционеров, не увидел.
А тетка не ответила, быстро перекрестилась и, как показалось Николаю, испуганно отошла в сторону. Николай удивленно проводил ее взглядом и хотел уже было пожать плечами, но тут глаза зацепились за табличку с номером дома — «80».
И снова знобящим холодком потянуло внутри.
Николай помотал головой, словно бы пытаясь очнуться от нехорошего, тревожного полусна, но и это не помогло. Он уже совершенно точно вспомнил, откуда знакомо ему название этой улицы, — в кармане его полушубка лежала бумажка с этим адресом.
Сюда, в этот низенький дом, путь к которому преграждало сейчас оцепление конной милиции, собирался он прийти вчера.
Пройти к дому было невозможно, но Николай зачем-то начал пробираться сквозь толпу, словно здесь, среди плотно друг к другу вставших людей, мог он избавиться от тревоги. Не обращая внимания на косые взгляды, проталкивался вперед, пока путь не преградили сбившиеся кучкой старушки.
— Ой-е-ей… — вздыхала одна. — Страсть-то какая…
— Страсть… Страсть… — кивала другая. — Кланька-то рассказывала, что вихорь налетел. Молоньи засверкали. Разбежались все кто куда, а Зойка одна стоит посреди комнаты с иконой в руках — и окаменелая…
— Дак а Кланька-то чего своим умом думала?
— А ее дома не было, в церковь она ходила. Без ее собравшись молодежь была. Кланька-то, когда вернулась домой, уже случилось все. Стоит посреди комнаты девка, а дохторы в ее шприцами тыкают. А шприцы не лезут. Все иголки дохтора изломали, а толку никакого не добились. Девка-то каменна стала!
— Каменна?! — Маленькая старушка перекрестилась. — Вот наказание-то, а…
— А шали больно много в молодежи нынешней! — ответила ей подружка. — Мыслимое ли дело с иконой танцевать. С божницы Николу сняла и плясать пошла.
— Хахаля, говорят, она ждала… — сказала, оборачиваясь к старушкам, женщина в цветастом платке. — А хахаль-то, видишь, обманул, не пришел на вечеринку.
— Отчаянная какая…
— Ой, отчаянная! Говорили ей — не доведет тебя до добра, Зойка, шаль. Дак смеялась только. Вот и досмеялась.
— Страх-то какой…
— Ой, бабоньки… Милиционерик-то, которого дежурить вчера оставили, говорят, поседел совсем… А молоденький ведь еще. Тридцать пятого году только…
Старушки дружно закрестились, бормоча слова молитв.
— Бабушки! — не выдержал Николай. — Да объясните мне, чего случилось-то?!
— Дак кто же тут чего объяснит… — ответила маленькая старушка. — С самой утрени сегодня начальника за начальником возят, а видно, и они не больно чего понимают. Посмотрят, да и восвояси едут.
— А девушку-то как звали? — нарочито равнодушно спросил Николай.
— Дак Зойкой ведь… Зоей…
— А фамилия ее как, не знаете?
— А на что тебе фамилия ейная? — насторожились старушки.
— Да так… — ответил Николай. — Для интересу просто.
— Для какого это интересу?..
— Ну, просто так… — Николай торопливо отошел в сторону.
2Выбравшись из толпы, он остановился.
Оглянулся по сторонам… Подход к дому номер восемьдесят со стороны улицы Чкалова ограждала конная милиция, но во дворе милиционеров было не видно. Если бы кто-то решился пробраться в дом, можно было через соседний двор, незаметно, вдоль сплошного забора пробраться к штакетнику, отгораживающему его двор от палисадника дома номер восемьдесят.
Николай подумал об этом как-то отстраненно, не связывая план с собою.
Просто так подумал…
Только прикинул, что, в принципе, пробраться в охраняемый дом не сложно. Тем более, похоже, что в соседнем доме никого нет. Занавески на окнах задернуты. Конечно, во дворе может оказаться собака, но это маловероятно. Наверняка подавала бы голос, когда столько народа толпится перед домом…
И опять-таки ничего еще толком не решил Николай, когда подобрался к тесовым воротам дома номер восемьдесят два и как бы невзначай потрогал рукою запор…
Калитка в воротах открылась неожиданно легко.
Николай оглянулся, но никто не смотрел на него, и он, прошмыгнув во двор, сразу же прикрыл за собой калитку.
Покосившись на окна, — ни одна занавеска не шевельнулась на них, — Николай вытащил из кармана полушубка листочек бумаги. На нем симпатичная девушка Зоя, с которой Николай познакомился на трубочном заводе, написала адрес, куда он должен был прийти вчера на вечеринку. Вернее, куда обещал прийти, но не пришел, потому что день рождения у соседа по номеру затянулся…
Да…
Он не ошибся. Получалось, что это его и ждали вчера вечером в соседнем доме. Николай долго смотрел на бегущие по тетрадному листку буквы:
«Улица Валерия Чкалова, дом 80…»
Николай сложил бумажку и засунул в карман полушубка. Посмотрел на соседний дом — во дворе никого не было. За припушенными снежком ветками яблонь, за штакетником совершенно ясно видел он темно-зеленую входную дверь. Она была чуть приоткрыта…
Николай не собирался идти туда, но какая-то непонятная сила толкнула его вперед, и, удивляясь себе, Николай шагнул с расчищенной дорожки в снег и побрел к тоненькому штакетнику, в котором был проломан лаз.
Николай шел, не спуская глаз с зеленой двери. И он был уже совсем близко. Уже взялся руками за причелину, чтобы пробраться сквозь пролом, когда сверху:
— Эт-та куда ты?! — обрушился на него голос.
Николай дернулся.
Полушубок зацепился за проломанную штакетину, и удалось повернуть только голову. Вверху, над высоким дощатым забором, возвышался верховой милиционер в синей шинели.
— А что? Я так… Я не знал… — Николаю наконец-то удалось освободить полушубок, и, понукаемый милиционером, он пробрался сквозь лаз и вышел на улицу.
— Ну! — грозно загремел вверху голос. — Куда это ты проникнуть хотел?
— Почему проникнуть… — пробормотал Николай. — Я просто так…
— Прохоров! — прогремел вверху голос. — Отведи этого в отделение. Ишь, прыткий какой!
Что-то мягко подтолкнуло Николая в спину, и он шагнул вперед.
Толпа молча расступилась. Николай ловил на себе сочувственные взгляды. Кто-то перекрестил его…
Но миновали толпу, снова потянулся тихий переулок, присыпанный свежим снежком, и снова Николаю показалось, что все это сон.
Кошмарный сон.
Николай, засунув руки в карманы, медленно двигался вперед. И тут пальцы его обожгло. Он нащупал в кармане тетрадный листок с адресом.
Не останавливаясь, Николай оглянулся.
Верховой милиционер смотрел в сторону, заглядывая хозяйским взглядом, со своей высоты, за непроницаемые дощатые заборы, а лошадь смотрела на Николая, и большие, добрые глаза ее, казалось, были полны сочувствия.
Сделав еще несколько шагов, Николай решился. Осторожно скомкал в кармане листок и зажал в кулаке. Потом вытащил руку из кармана и, шмыгнув, провел рукавом полушубка по носу, показывая, что вот, дескать, сморкнулся он, а сам разжал пальцы, и комок бумажки упал в снег под его ноги.
И сразу стало легко, словно не клочок бумаги выбросил, а огромную тяжесть свалил с плеч. Даже идти легче стало. И тут…
— Стой! — раздалась сверху команда.
Николай остановился. Пытаясь изобразить недоумение, простодушно посмотрел на конвоира.
— Бумажку подними! — настороженно глядя на него, приказал милиционер.
— Какую бумагу?! — заволновался Николай. — Где бумага?
Но тут же, заметив, как с каждым мгновением все жестче, все колючее становится взгляд милиционера, сник. Безвольно поднял выброшенный комок бумаги. Протянул его милиционеру. Тот, чуть нагнувшись, взял листок и положил в карман. Колючки ушли из глаз, снова глаза наполнились добродушной крестьянской заботой.
— Шагай, шагай… — сказал он, и Николай только вздохнул, бессильно отдаваясь во власть непонятных ему событий.
— А это он выбросить по дороге хотел… — доложил милиционер, сдавая Николая в дежурном отделении милиции. — Еще и отпирался.
— Выбросить? — переспросил лейтенант, разглаживая на столе скомканный листок. — Т-так… Улица Чкалова, восемьдесят. Зоя… Т-так… Интересно получается… Посмотри-ка, Щеглов… — И он продвинул листок сидевшему тут же, в дежурке, седовласому милиционеру.
— Выбросить? — переспросил лейтенант, разглаживая на столе скомканный листок. — Т-так… Улица Чкалова, восемьдесят. Зоя… Т-так… Интересно получается… Посмотри-ка, Щеглов… — И он продвинул листок сидевшему тут же, в дежурке, седовласому милиционеру.
Тот наклонился над листком. Покачал головой.
— Ну, я пойду, что ли… — спросил милиционер. — Мне старшой вернуться сказал.
— Иди, Прохоров… — ответил лейтенант. — Скажи, что разбираться с этим субчиком будем.
— Да какой я вам субчик! — возмутился Николай. — Я командировочный. Мне в Москву надо ехать сегодня. Вот, посмотрите, тут в документах все написано.
И он вытащил из кармана паспорт с командировочным удостоверением и гостиничным пропуском, вложенными в него.
— Давай-давай! — сказал лейтенант. — Будем разбираться. А пока, Щеглов, отведи его в камеру.
— Пошли! — сказал седовласый милиционер, цепко взяв Николая под локоть.
3В камере было сумрачно. Жиденько лился из зарешеченного оконца свет. Он сделался еще серее, еще как будто убавился, когда загремел засов на захлопнувшейся двери.
Николай почти на ощупь добрался до нар и опустился на них. А когда поднял голову, чтобы оглядеться, даже вздрогнул от испуга. Прямо напротив сидел седобородый старик с колючими глазами и, наклонившись вперед, смотрел на него.
— Здравствуйте! — смутившись, что не сразу разглядел в сумерках сокамерника, пробормотал Николай. — Я вас и не приметил сразу. Вы — здешний?
— Можно и так сказать… — ответил старик.
— А я — приезжий, — сказал Николай. — Я из Москвы в командировку сюда на трубный завод приехал. У нас в НИИ технологию одну разработали, так мы внедрить здесь пытаемся. Понимаете? Интересное очень дело… Но не в этом суть. Я с девушкой одной на заводе познакомился. Зоей звать. Симпатичная такая, веселая… Ну, мы и шутили все, что, дескать, вот, надо бы поближе как познакомиться. А позавчера она на вечеринку меня пригласила, к своим приятелям. Хозяйка, говорит, в церковь на весь вечер уйдет, а мы потанцуем. Приходи, говорит. И адрес свой написала…
Николай и сам не понимал, зачем он это рассказывает, но седобородый старик слушал его внимательно, не перебивая, и Николай уже не мог остановиться.
Рассказал, что вообще собирался вчера уехать в Москву, но задержался из-за соседа по номеру, который отмечал день рождения… А сегодня решил на плотину сходить, и вот… Он очень подробно рассказал о своей утренней прогулке, о том, как случайно забрел на улицу Чкалова и увидел там толпу, как услышал странные разговоры и решил все-таки пробраться к дому, чтобы самому увидеть все. Это глупость, конечно. Затмение какое-то нашло… Вот и попал в милицию, а тут еще и бумажка с адресом в кармане…
Седой старик не поддакивал, не кивал, только его колючие, близко посаженные глаза как-то очень внимательно, словно бы заглядывая внутрь, смотрели на Николая, и, может быть, потому и рассказывал Николай так подробно, что старался словами загородиться от пронизывающего насквозь взгляда.
Может быть…
Но вот слова кончились, уже не спрятаться было за ними, а старик продолжал смотреть, как будто чего-то ждал еще. И Николай как-то опустошенно подумал, что никакой не арестант этот седобородый старик. Наверняка здесь и работает…
Но Николай не жалел, что рассказал все. Он ни в чем не виноват, и ему нечего скрывать от органов. И все же он счел нужным добавить:
— А вообще-то чепуха все это! Подумайте сами, в какое время мы живем… Обнинская атомная электростанция начала работать. У вас перед Новым годом такую гидроэлектростанцию достроили! А тут…
Он не договорил. Старик уже не прокалывал его своими колючими глазами. Смотрел куда-то сквозь него…
— Ну, я не знаю… — нерешительно сказал Николай. — Может быть, я и не прав… Только я все равно не понимаю ничего…
Возбуждение погасло в нем.
Он почувствовал, как после пережитого волнения накатывает страшная усталость. Веки стали тяжелыми.
— Я посплю лучше… — сказал он. — И так после вчерашнего тяжело, а тут еще это…
Стащил с себя полушубок и, бросив его на нары, лег, отвернувшись лицом к стене. И сразу заснул, как-то легко позабыв и о старике, и о тюремной камере, и о несостоявшейся экскурсии на Куйбышевскую ГЭС.
Разбудило его лязганье засова.
— Костромин! — скомандовал стоящий в двери седовласый милиционер. — На выход!
Николай сел на нарах. Провел рукою по лицу. Потом удивленно оглянул камеру. Седобородого старика нигде не было.
— Сам пойдешь или пендаля дать, чтобы помочь?!
— Пойду… — Николай встал и надел полушубок. — А старик где?
— Какой еще старик? — выпуская его в коридор, проворчал милиционер и сразу же посуровел. — Руки за спину! Не разговаривать. Вперед!
4Допрашивал Николая мужчина в штатском.
На столе перед ним лежала папка, в которой — Николай увидел это, когда следователь раскрыл ее, — лежал его паспорт и уже прошитые на скоросшивателе и разглаженная бумажка с адресом, и командировочное удостоверение, и анкета, которую Николай заполнял в гостинице…
— Садись… — перелистывая бумажки, сказал следователь. Отодвинув папку, он раскрыл паспорт. — Значит, так, гражданин Костромин Николай Сергеевич, — строго сказал он. — Ваше дело поручено вести мне, старшему оперуполномоченному МГБ по Куйбышевской области. Фамилия моя Делаков. Вопросы есть?
Николай ничего не ответил. Он смотрел, как вкладывает следователь паспорт в аккуратно подклеенный изнутри папки конверт, как захлопывает папку. Сердце его сжалось. Он никогда не был под следствием, даже рассказов не слышал таких — не было у него ни родни, ни знакомых подследственных, а тем более осужденных — но сейчас, увидев вшитые в скоросшиватель документы, он как-то сразу понял все… Вернее, даже не понял, а почувствовал, что совсем не документы, а вся его такая короткая, совсем еще не распробованная жизнь зажата казенно-бездушными обложками папки-дела.
— Вопросов нет… — резюмировал следователь. — Ну, так как? Сам будешь рассказывать или помочь?
— Я уже рассказал все вашему сотруднику…
— Какому сотруднику?
— Ну, в камере который меня допрашивал. Седобородый такой… Очень пожилой.
— Т-так… — Следователь побарабанил пальцами по столу. — Но ты повтори все-таки сначала. Всю свою историю.
— Так ведь и нет никакой истории, — сказал Николай. — С Зоей я на заводе познакомился. Я в командировке у них был, мы там новую технологию внедряем. Поговорили пару раз. Позавчера она меня на вечеринку пригласила, адрес дала. А я не пошел. День рождения у соседа в гостинице был… Ну, в общем, выпили мы чуть-чуть больше, чем следовало бы. А сегодня перед отъездом я на плотину хотел сходить посмотреть, а тут…
— Как он выглядел? — перебил его следователь.
— Кто? Сосед?!
— Нет! Человек, который вас в камере допрашивал!
— Ну, я не знаю… Я как-то не особо к нему присматривался. Ну, пожилой мужчина… Глаза близко посаженные и, знаете, колючие такие, но не злые. И такое ощущение, будто насквозь прокалывают. Ну и борода, конечно. Меня, кстати сказать, борода эта и смутила. Я его вначале за арестанта принял… А в чем, собственно, дело?
Следователь не ответил ему. Нажал на кнопку в крышке стола.
Вошел все тот же седовласый милиционер.
— Щеглов! — сказал ему следователь. — Возьми дежурный фургон и отвези заключенного в Управление.
— Подождите! — отчаянно воскликнул Николай. — Но мне же надо в Москву сегодня уехать. У меня командировка сегодня кончается, понимаете?
Следователь убирал в портфель папку с документами Николая. Защелкнув портфель, он внимательно посмотрел на Николая, но взгляд его был какой-то пустой и равнодушный, словно и не видел он Николая.
— Пошли! — цепко сжав локоть, сказал седовласый милиционер. — Разберутся…
Дежурную машину ждали довольно долго.
Николай сидел на неудобно-широкой скамейке с высокой спинкой. Странное оцепенение снова охватило его.
Как бы со стороны видел он себя и седовласого милиционера Щеглова, не спускающего с него глаз. Видел других милиционеров, что входили и выходили из дежурной комнаты… Некоторые из них здоровались со Щегловым, а заодно оглядывали и его, Николая. И Николай — это тоже как бы со стороны — видел, как ежится он под быстрыми, но цепкими взглядами, как ерзает на широкой казенной скамейке.
— Ну что, Щеглов… — останавливаясь поздороваться с седовласым милиционером, спросил капитан, вышедший из дежурной комнаты. — Оклемался?
— Так точно, товарищ капитан! — вскакивая и вытягиваясь, ответил милиционер.
— Да, сиди-сиди… — остановил его капитан. — А мне, брат, туда на всю ночь ехать.
Седовласый милиционер сочувственно вздохнул.