— Что нужно делать? — спросил я.
— Ложись, — велела Мэри.
Я подчинился.
Вытянувшись на Камне Одиночества, я закрыл глаза. Пригревало солнце, среди цветов лениво жужжали пчелы. Мэри немного отступила от камня и запела:
Это был «Плач Дейдры» — песня, которую я впервые услышал на концерте в пабе «Заскочил — опрокинул». По древней ирландской легенде, Дейдра с детства была предназначена в жены королю Ульстера Конхобару. Но, как это часто бывает, девушка полюбила молодого героя Найси, сына Уснеха, и стала его женой. Спасаясь от гнева короля, Найси с Дейдрой и два его брата Ардан и Андле были вынуждены бежать в Шотландию, где некоторое время жили мирно и спокойно. Но мстительный старый король обманом заманил их назад в Ирландию, пообещав полное прощение всем четверым. Когда беглецы вернулись в Ульстер, вероломный Конхобар приказал убить трех сыновей Уснеха и овладел Дейдрой.
Дейдра-мученица, как ее часто называют, стала символом Ирландии — прекрасной, страдающей от несправедливостей страны, знававшей и счастливые дни, которые, похоже, уже никогда не вернутся. О реальной, живой Дейдре, ставшей прототипом такого количества легенд, что, будь каждая из них камнем, ее погребальная пирамида поднялась бы до самых облаков, мало что известно. Согласно легендам, Дейдра-мученица покончила с собой, но ее история получила неожиданное продолжение. Коварство Конхобара привело к кровопролитной войне, а допущенные в ее ходе жестокости, в свою очередь, вызвали новые войны. И так по сей день.
Впрочем, вся эта череда несправедливостей и взаимных обид выглядит подозрительно стройной.
Ей-богу, создатель «Плача Дейдры» был бардом из бардов.
Впрочем, все это я вспомнил потом. Тогда я даже не думал о легенде. Стоило мне лечь на холодный камень, и я почувствовал, как все невзгоды Ирландии наполняют каждую клеточку моего тела. Камень Одиночества очаровывал, словно источник в Буррене. Говорили, что он способен излечивать от ностальгии, поэтому во времена голода и невзгод эмигранты, навсегда покидавшие Ирландию, проводили на нем последнюю ночь на родной земле. Мне же, распростертому на упавшем менгире, казалось, что все страдания, от которых эти люди когда-то избавились, перетекли в мое тело. Каждую их горькую утрату я ощущал как свою. Не в силах справиться с чувствами, я начал всхлипывать и в конце концов разрыдался. Я уже почти не понимал, о чем пела Мэри, хотя ее голос звучал по-прежнему громко. Разобрал я только последние слова:
На этом песня закончилась. Осталась лишь звенящая тишина, гулко отдававшаяся во мне с каждым ударом сердца.
А потом Мэри сказала:
— Теперь, я думаю, ты готов кое с кем встретиться.
* * *Мэри привела меня к какому-то неопределенного вида зданию из шлакоблоков. Она вошла первой. Кое-как преодолев страх, я последовал за ней. Внутри было так темно, что я споткнулся о порог, но потом мои глаза привыкли к недостатку освещения, и я понял, что нахожусь в баре. Не в уютном и приятном пабе, куда приходят пообщаться семьями, где взрослые чинно сидят за кружкой пива, а дети тянут безалкогольные напитки, а именно в баре — заведении, куда мужчины отправляются, чтобы надраться. В воздухе пахло паленым ирландским виски и прокисшим пивом. Дверь сортира была сорвана с петель, и никто не потрудился повесить ее на место. По-видимому, Мэри была первой женщиной, появившейся в этом странном и зловещем месте за долгое-долгое время.
В полутьме за столиками сидели спиной к двери три-четыре посетителя, а за стойкой стоял тощий мужчина с лицом нездорового цвета.
— Слушаю вас, — произнес он без особого энтузиазма.
— Не обращай на Лаэма внимание, — сказала мне Мэри и снова повернулась к нему: — Что-нибудь приличное выпить найдется?
— Нет.
— Впрочем, мы пришли не за этим. — Мэри кивком показала на меня. — Со мной доброволец.
— Что-то не очень похож.
— Доброволец? — резко спросил я. До меня вдруг дошло, что Лаэм держит руки под стойкой. Настоящий крутой парень спрятал бы там оружие — дубинку или ствол.
— Не смотри, что он американец. Кстати, во многом поэтому он нам и нужен.
— Так ты, значит, патриот?.. — по тону Лаэма было понятно: он меня сразу раскусил.
— Я не понимаю, о чем вы говорите…
Лаэм бросил быстрый взгляд в сторону Мэри и презрительно скривился.
— А-а, ему просто захотелось…
Он употребил ирландское словцо, которое могло означать и «приключения», и «перепихон». Оскорбление было явным, и я сжал кулаки, но Лаэма это, похоже, ничуть не испугало.
— Заткнись! — оборвала его Мэри и повернулась ко мне: — Ты тоже возьми себя в руки. Дело нешуточное… Лаэм, я ручаюсь за этого человека. Отдай ему коробку.
Лаэм наконец вытащил руки из-под стойки. В руках он держал какой-то предмет размером с бисквитную жестянку, завернутый в чистую бумагу и перевязанный шпагатом. Бармен подтолкнул сверток ко мне.
— Что это?
— Одно устройство, — насмешливо ответил Лаэм. — При правильной установке оно способно взорвать весь административный комплекс космопорта Шеннон, не причинив вреда гражданскому населению.
Я похолодел.
— Значит, от меня требуется тайно заложить эту штуку в терминале космопорта, так? — спросил я, впервые за весь месяц отчетливо ощущая, как неестественно и фальшиво звучит мой ирландский акцент.
Выхватив кулон-нейрокомпьютер из-под рубашки, я швырнул его на пол и раздавил каблуком. Вот так!.. Хватит притворяться — пора становиться собой.
— Вы что, хотите, чтобы я проник в здание и подорвал себя к чертовой матери?
— Боже упаси, — спокойно возразила Мэри. — Для этого у нас есть агент. Но он…
— Или она, — поправил Лаэм.
— …Он или она не могут доставить эту штуку внутрь. Наемным служащим из числа людей запрещено приносить с собой на работу любые предметы крупнее карандаша… Это, кстати, весьма красноречиво свидетельствует о том, сколь невысокого мнения пришельцы о наших умственных способностях… В общем, наш агент не может, а ты можешь. От тебя требуется всего лишь спрятать устройство в своей ручной клади. Оно сделано так, что их аппаратура определит его просто как коробку сигар. Как только ты окажешься внутри, к тебе подойдет человек и спросит, не забыл ли ты передачку для бабули. Тогда отдашь ему сверток.
— И всего-то, — вставил Лаэм.
— Когда все произойдет, ты уже будешь на полпути к Юпитеру, — добавила Мэри.
Оба, не мигая, смотрели на меня.
— И не мечтайте! Я не стану убивать невинных людей.
— Не людей. Инопланетян.
— Они тоже ни в чем не виноваты.
— Они оккупанты, которые захватили нашу планету. И ты говоришь, что они ни в чем не виноваты?!
— Вы нация долбаных оборотней! — заорал я, рассчитывая этим положить конец разговору, но Мэри моя вспышка ничуть не задела.
— Да, мы такие, — согласилась она. — День за днем мы притворяемся белыми и пушистыми, но по ночам хищник, таящийся в нас, отправляется на охоту. В общем, мы вовсе не барашки, которые только жалобно блеют под ножом мясника. Ну а ты, мой милый? Кто ты — ягненок или волк?
— Он не годится для дела, — подал голос Лаэм. — В коленках слабоват.
— Хватит. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. — Мэри уставилась на меня своими изумрудными, как трава Ирландии, глазами, и под этим завораживающим взглядом я действительно почувствовал себя беспомощным ягненком. — Это не слабость заставляет тебя проявлять нерешительность, — говорила она, — а глупая обманутая совесть. Я размышляла над этим намного дольше тебя, сокровище мое. Я думала над этим чуть ли не всю свою жизнь. То, о чем я тебя прошу, — дело святое и благородное.
— Я…
— По ночам, когда мы с тобой были вместе, ты клялся совершить для меня невозможное. Нет, не словами, но жестами, взглядом, всей своей любящей душой. Я, как наяву, слышала все слова, которые ты не решался произнести вслух. Сейчас я прошу тебя исполнить невысказанные клятвы и совершить один-единственный мужской поступок. Если не ради своей планеты, то ради меня…
Я вдруг понял, что за все время, пока продолжался этот разговор, мужчины за столиками не издали ни звука. Никто из них даже не взглянул в нашу сторону. Они просто сидели — не пили, не курили, не разговаривали, только слушали. Они были молчаливы, серьезны и насторожены. Внезапно мне стало ясно, что если я отвергну предложение Мэри, мне не выбраться отсюда живым.
Я вдруг понял, что за все время, пока продолжался этот разговор, мужчины за столиками не издали ни звука. Никто из них даже не взглянул в нашу сторону. Они просто сидели — не пили, не курили, не разговаривали, только слушали. Они были молчаливы, серьезны и насторожены. Внезапно мне стало ясно, что если я отвергну предложение Мэри, мне не выбраться отсюда живым.
Значит, выбора у меня нет.
— Я все сделаю, — сказал я наконец. — И… и будь ты проклята за то, что требуешь этого от меня.
Мэри хотела меня обнять, но я грубо ее оттолкнул.
— Нет! Я сделаю это, и мы квиты. Знать тебя больше не желаю.
На протяжении одной бесконечно долгой минуты Мэри хладнокровно меня изучала. Я лгал, когда говорил, что больше не хочу ее видеть, потому что еще никогда не желал ее так сильно, как в эти мгновения. А она понимала, что я лгу. Если бы она позволила себе что-то сказать, я бы, наверное, ее ударил, но Мэри сдержалась.
— Вот и прекрасно, — заключила она.
С этими словами Мэри повернулась и быстро вышла, и я понял, что больше никогда ее не увижу. Лаэм проводил меня к выходу.
— Поаккуратнее со свертком, — предупредил он, вручая мне зонт. — На улице дождь. Смотри, чтобы устройство не намокло, иначе не сработает.
* * *В терминале космопорта Шеннон меня встретили люди из Службы планетарной безопасности. Двое крепких парней встали по бокам, а пришелец, их командир, сказал:
— Не соблаговолите ли пройти с нами, сэр?
Прозвучало это не как вопрос.
«Мэри, Мэри, — с грустью подумал я. — Похоже, в вашей организации завелся еще один предатель».
— Я могу взять с собой багаж?
— О ваших вещах позаботятся, сэр.
Меня отвели в комнату для допросов.
Через пять часов я поднялся на борт лихтера. Задерживать меня дольше они не могли, поскольку ничего незаконного в моих вещах не оказалось.
Еще в гостинице я достал устройство, которое дал мне Лаэм, и на всю ночь замочил в рукомойнике, а рано утром, до отъезда в космопорт, потихоньку выбросил сверток в люк водостока.
* * *Лихтер доставил меня на орбиту, где дожидался звездолет. Он был огромным — больше самого большого небоскреба; ничего подобного вы еще не видели и наверняка не увидите — к нашей планете звездолет вернется только через несколько сотен лет. Шагая по пассажирской палубе к своей каюте, я пребывал в состоянии легкой эйфории от сознания того, что обратного пути нет. Скоро Земля станет легендой, которую я поведаю своим детям, а до их внуков дойдут лишь обрывки искаженных фактов да ворох сентиментальных небылиц.
Родная планета за кормой все уменьшалась и наконец исчезла совсем. Я глядел на огромные экраны из черного стекла, до рези в глазах всматривался в переполненную звездами и галактиками Вселенную, не имея ни малейшего представления о том, где сейчас нахожусь и куда направляюсь. Мы все, как корабли, думал я. Корабли, потерявшие в тумане порт и оставившие на берегу экипаж.
Когда-то я любил повторять, что только Ирландия и семья могут вызвать у меня слезы. Я плакал, когда умерла мама и когда после этого у отца случился сердечный приступ. Моя малышка-сестра скончалась через считаные часы после своего рождения, убившего маму, и я оплакивал обеих. Когда моего брата Билла сбил пьяный водитель, я рыдал в голос — ведь у меня больше не было семьи. Оставалась только Ирландия…
Но с меня хватит.
Перевел с английского Андрей МЯСНИКОВ
© Michael Swanwick. For I Have Lain Me Down on the Stone of Loneliness and I'll Not Be Back Again. 2011. Печатается с разрешения автора. Рассказ впервые опубликован в журнале «Azimov's» в 2011 году.
Алексей Калугин Слайдеры
Иллюстрация Виктора БАЗАНОВАВыскочив из душа, Вадим концом полотенца хлестко щелкнул Сергея по голой спине. Тот от неожиданности даже расческу выронил.
— Черт! Больно же!
— А ты не подставляйся!
Вадим перекинул полотенце через плечо и раскрыл дверцу шкафчика.
Сергей недовольно скривился, поднял с пола расческу, посмотрел на себя в зеркальце, прилепленное с внутренней стороны дверцы шкафчика, и слегка подправил прическу.
Вадим выглянул из-за приоткрытой дверцы своего шкафчика и толкнул приятеля в плечо.
— Ну?.. Берем или нет?
Сергей посмотрел на новичка, переодевавшегося на дальней скамейке, и с сомнением поджал губы.
— Что тебя смущает? — Вадим снова ткнул приятеля в плечо. — Ты не видел, что он выделывал на тренировке?
— Да он здесь всего неделю… Я даже не знаю, как его зовут.
— Джеффри. Джеффри Боум. С Франка-Пять. Учился во Фрейре.
— А почему перевелся?
— Вот давай у него и спросим.
Сергей, посмотрев на себя в зеркальце, еще раз провел расческой по волосам и положил ее на полку.
— Ну что?
— Может, лучше кого-то из наших пригласим?
— Кого? — возмущенно хлопнул дверцей шкафчика Вадим. — Покажи мне, кого ты хочешь пригласить на слайдинг? Тебе что, совсем все по фигу?.. Да такой случай подворачивается только раз в жизни! А ты хочешь все угробить?
Не дождавшись ответа, он безнадежно всплеснул руками.
— Отлично, давай возьмем Генриха, — он взглядом указал на того, о ком шел разговор. — Ты видел, на какой скорости он проходит «вертушку»?.. Или Арсена! Его об стену шарахнуло так, что вон он, до сих пор скособоченный. И хорошо еще, что стена на треке мягкая. А представь: на переборку его кинет… — Вадим азартно щелкнул пальцами. — Возьмем лучше Отто! Ты не считал, сколько раз он сегодня со слайда свалился?.. Или, может, ты хочешь пригласить Олега Доргомилова с математического?
— А чем тебе Олег не нравится? Он слайдингом третий год занимается…
— И до сих пор управляется со слайдом, как девчонка, — Вадим безнадежно вздохнул и покачал головой. — Хотел бы я посмотреть на тебя в тот момент, когда ты скажешь Герде, что за напарничка ты ей подобрал.
— Да я еще никого не подобрал, — Сергей натянул брюки и сунул ноги в шлепанцы. — Я пока что думаю.
— А пока ты думаешь, — просунув голову в майку, с осуждением посмотрел на него Вадим, — новичок домой уйдет. И придется-таки тебе объяснять Герде…
— А при чем тут я? — Сергей выдернул из шкафчика сумку и захлопнул дверцу. — Я тебя жду.
— Вот это другой разговор!
Вадим быстренько уложил спортивную форму в сумку, застегнул ее на магнитный замок и кинул на плечо.
Вместе они подошли к скамейке, возле которой переодевался новичок, недавно переведенный в Университет Видар из Фрейра. И, судя по его одиночеству, еще не успевший обзавестись здесь приятелями. Что друзьям было только на руку.
— Привет! — окликнул новичка Вадим.
Тот оглянулся с таким видом, словно до сих пор не замечал демонстративно направлявшуюся в его сторону пару, окинул их изучающим взглядом и как-то не особенно радостно произнес в ответ:
— Виделись уже, на тренировке.
В студенческих городках старожилы бывают не очень-то приветливы к новичкам. А если ты переводишься уже не в первый раз, то знаешь, с чем можно столкнуться в первые дни на новом месте.
— Это Сергей, — указал на друга Вадим. — Меня зовут Вадим. Мы с факультета современного искусства.
Новичок смотрел все так же с подозрением.
— Тебя, кажется, Джеффом зовут?
— Джеффри, — уточнил новичок.
— Классно катаешься, Джеффри! — Сергей показал большой палец. — Давно занимаешься?
— Третий год.
— Ты ведь из Фрейра? Были какие-то причины?
— Ничего не бывает без причин.
— Слушай, что ты такой напряженный? — Вадим дружески хлопнул Джеффри по плечу. — Мы с Серегой действительно рады, что ты теперь у нас учишься. Сам видел на тренировке: во всем универе только два толковых слайдера, — Вадим улыбнулся вроде бы смущенно и указал открытой ладонью сначала на Сергея, затем на себя. — Все остальные — любители.
— Девчонка одна хорошо гоняла, — заметил Джеффри.
— Точно! — Вадим щелкнул пальцами. — Герда. Она с нами.
— В Видаре есть еще один хороший слайдер, — добавил Сергей. — Сэм Ишимура с астрофизики. Но сегодня его на тренировке не было.
— А что так?
— У родителей годовщина. Круглая дата, — в воздухе перед собой Вадим двумя пальцами нарисовал круг. — Отвертеться было никак, так что Сэм улетел на неделю в Виз-да-Тор.
— Ничего себе, — впервые за все время разговора улыбнулся Джеффри. — Это ж какая даль…
— Вот именно, — кивнул Сергей. — Раньше среды точно не вернется.
— А у тебя есть какие-нибудь планы на выходные? — тут же спросил у новичка Вадим.
— А что? — снова насторожился тот.
Вадим с Сергеем переглянулись. Как будто мысленно советуясь, стоит ли посвящать новичка в свои планы? Хотя на самом деле они все уже решили. Или обстоятельства все решили за них.