Придумывать способ, как передать ей письмо, я не стал. Просто положил его в машину, в отделение для перчаток, пусть думает, что Федор оставил там конверт во время их последнего свидания.
Еще меня мучил вопрос: насколько близки были Зоя с Федором, к примеру, поделилась ли бы она с ним тем, что произошло в нашей семье, или все-таки нет? Рассказала бы о том, что мой отец совершил убийство?
В любом случае Федора не было в живых (но мне еще долгое время в это не верилось!), и оставалась надежда, что Зоя будет молчать.
Я спрашивал себя, почему она так плачет и рыдает: на самом ли деле ей жаль моего отца – он несколько раз за вечер порывался пойти в полицию и сдаться – или она элементарно боится остаться без средств к существованию? После истории с Федором, когда мне стало ясно – она не любит отца, что еще я мог предположить в отношении этой женщины? Я запутался во всем этом, не знал, что мне и думать.
А думать-то было необходимо. И действовать. Быстро. Требовалось избавиться от трупа, срочно.
…Они пили водку, когда я, вернувшись из гаража, откуда я как бы принес моток проволоки (хотя на самом деле я относил в машину письмо «от Федора»), вошел в кухню и внятным голосом, проговаривая каждое слово, сказал, отрезвляя их и приводя в чувство:
– Значит, так! Я сейчас упакую тело в ковер, замотаю его проволокой и ночью, когда весь дом будет спать, мы с тобой, папа, вынесем его из квартиры, погрузим в машину и поедем за город, в лес. Мы должны спрятать тело, закопать его. Если ты намерен идти сдаваться – иди! – Я почти выкрикнул это, захлебываясь в подступивших к горлу рыданиях. Оказывается, я в тот момент тоже был на грани. – Тебя, ясное дело, посадят, потому что, как ни крути, ты убил человека, а тот пистолет, которым он пригрозил тебе, ты сам знаешь, – просто игрушка… К тому же в полиции свои правила и законы помимо реально существующих. Еще одно раскрытое убийство! Ура! Ты понимаешь, о чем я? Если ты признаешься, – продолжал я втолковывать ему, – тебя посадят! Твое дело, которым ты занимался всю жизнь, погибнет на корню, если, конечно, кто-нибудь из твоих коллег не окажется слишком ушлым и не воспользуется твоими драгоценными формулами… Зоя вновь останется одна, без поддержки, и к ней начнут свататься какие-нибудь придурки, для которых она, – я старался не смотреть на нее, – с ее шикарной машиной и деньгами окажется лакомым кусочком… Ты разве не видишь, как она добра и наивна, ее же охмурят, обманут, ограбят и бросят…
Когда я все же взглянул на нее, Зоя стояла вся пунцовая, в пальцах она сжимала хрустальную рюмку, наполовину наполненную водкой. Она вся горела, словно мысленно соглашалась с нарисованной мною отвратительной картиной ее будущей безрадостной жизни. Хотя на самом деле, я думаю, она испытывала стыд перед моим отцом (а может, и передо мной), что обманывала нас… отца, изменяя ему с Федором. Или же (о чем мне совсем не хотелось думать) она успела нарисовать себе совершенно другую картинку будущего, в котором были только она и Федор и не было отца?! Что, если тюрьма решит все ее проблемы?
– Гриша, пожалуйста, – проговорила она дрогнувшим голосом, – пожалуйста, послушай, что говорит тебе Алик! Тебе нельзя идти в тюрьму! Ты там умрешь. Ты же ботаник, там таких не любят. Ты физически не выдержишь там, понимаешь? Тебя уничтожат, раздавят… Ты же в душе не преступник, ты очень хороший и добрый человек, ты не должен сидеть в тюрьме. Посуди сам! Этот парень, проникший в наш дом, очень подлый, и знаешь почему?
– Почему? – Отец словно очнулся, посмотрел ей в глаза.
– Да потому, что он из твоего близкого круга. Он знает тебя! Иначе как объяснить, что он появился здесь именно в тот момент, когда в твоем старом, не оборудованном сигнализацией сейфе оказалась такая крупная сумма денег? Ты ведь наверняка кому-нибудь рассказывал о том, что собираешься купить дом, так? Хотя можешь не отвечать, это и так ясно. Словом, получилась какая-то цепочка – кто-то сказал кому-то, пока информация не дошла до исполнителя. Ну, не случайно же он здесь оказался! И ключи от двери наверняка подобрал, взлома-то не было! Вот и вычисли – кто это такой?
Она так уверенно об этом говорила, что я сразу понял – ей и в голову не может прийти, что это Федор. И именно он – из нашего ближнего круга общения, и именно у него были ключи от нашей квартиры, и он один из первых узнал о предстоящей покупке. И о том, что там наличные деньги, ему могла сказать только Зоя. И именно ему понадобились деньги. Он и не предположил, что в квартире кто-нибудь окажется. Зоя должна была лежать в больнице, я – в университете, отец – на работе. Он все рассчитал. Но все равно оказался в глубоком проигрыше. И теперь его тело коченело под кроватью его любовницы.
– Ты должен послушать Алика: вы отвезете тело в лес и закопаете. Я помогу вам. Думаю, вам обоим нужно просто абстрагироваться… Забыть о том, что в багажнике лежит труп, вот и все. Я тоже могу поехать с вами, чтобы в случае, если полиция остановит вас пусть даже для обычной проверки документов, никто ничего не заподозрил… Я даже могу надеть вечернее платье, накраситься, словно мы едем из ресторана или из гостей… Мы должны выглядеть спокойными и веселыми, понимаете?
Нет, она не хочет, чтобы отец сел, подумал я. Она жалеет его, она на его стороне.
– Или я отвезу его на своей машине, а вы спрячетесь на заднем сиденье…
– Глупости! – воскликнул отец, живо представивший себе Зою, нервно отбивающуюся от придирок скучающих гаишников. – Ты останешься дома, замоешь паркет.
– Вот, наконец-то! – вздохнул я с облегчением, понимая, что отец постепенно приходит в себя и теперь с ним будет куда проще договориться. – Обещаешь не сдаваться? Поверь мне, явка с повинной тебя не спасет…
– Да-да, конечно… Просто я подумал, что ни в чем не виноват и меня отпустят… Но так… я хотя бы спокойно доживу свою жизнь…
– Алик, что я должна делать? – Зоя была полна решимости. – Чем я могу тебе помочь?
– Сидеть в кухне и ждать, пока мы не уедем, а потом, как правильно сказал папа, привести в порядок спальню…
– Послушай. – Отец внезапно помрачнел. – Тело же все равно найдут.
– Мы обыщем карманы, чтобы не осталось никаких зацепок… Ни документов, ничего такого, что помогло бы им идентифицировать труп, – сказал я со знанием дела, на какую-то долю секунды осознав, что речь идет о моем убитом друге. В кармане куртки Федора, возможно, лежит его студенческий билет, какая-нибудь опасная визитка, записка с нацарапанным на нем номером телефона девушки или… Зои… Телефон!
Я бросился в спальню, плотно задернул занавески, включил свет, затем вернулся к двери и заперся изнутри. Я не хотел, чтобы за мной наблюдали. Мне было страшно. У меня волосы на голове зашевелились от ужаса!
Тело было тяжелым. Я старался не смотреть на его голову, на эту окровавленную шапку: в прорезях мне могли померещиться открытые, живые глаза моего друга. Я принялся изучать карманы. И действительно нашел кое-что, чего не должны были обнаружить те, кто когда-нибудь в будущем захочет выяснить, чей это труп. Визитка ресторана «Пилигрим» (думаю, с легкой руки Зои они с Федором стали там завсегдатаями, и эта визитка, возможно, служила гарантией скидки), магазинные чеки, старая квитанция из сервисного центра по ремонту компьютеров, смятая пачка сигарет с написанным на ней телефонным номером… Все это я вытащил и положил к себе в карман, чтобы потом сжечь. Номера телефона я не нашел.
Я представил себе, что мы уже зарыли тело. И даже – что его нашли какие-нибудь грибники, мать их… Что дальше? Вот труп доставили в морг, произвели экспертизу… Что же дальше? О чем расскажет им мертвое тело?
И вдруг мне стало дурно. Пуля! Пуля из пистолета моего отца.
Она в его голове. Когда я вошел в спальню и увидел труп, он лежал, слегка завалившись на бок, кровь заливала правую сторону головы. Значит, где-то глубоко внутри при вскрытии обнаружат пулю.
Я мысленно вязальным крючком попытался извлечь пулю из головы Федора. От этой картины меня замутило…
Я опустился перед Федором на колени, молясь – пусть окажется, что пуля прошла навылет! Но для проверки мне понадобилось повернуть его голову. Тошнота подступала к горлу, меня всего трясло, я ощущал необычайную слабость, дурноту… Но голову все же повернул, и глаза мои расширились при виде пропитанной кровью левой стороны лыжной шапки с отверстием в центре алого пятна. Навылет! Это было спасение, и мне захотелось громко закричать об этом, обрадовать, успокоить отца.
Но вместо этого я принялся тщательно изучать спальню. Требовалось во что бы то ни стало найти эту пулю.
И я начал искать. Я отошел к двери, пытаясь представить себе всю картину произошедшего. Вот отец входит в комнату, останавливается на пороге спальни с пистолетом в руке. Федор в это время сидит на корточках перед сейфом и выкладывает деньги… Стоп! Ага, вот и черная спортивная сумка, забившаяся под кресло, словно живое существо в ожидании наказания… Ее тоже следует сжечь. И все это мы сделаем в лесу. Может, в другом, не там, где наш дом, но все равно в лесу…
Но вместо этого я принялся тщательно изучать спальню. Требовалось во что бы то ни стало найти эту пулю.
И я начал искать. Я отошел к двери, пытаясь представить себе всю картину произошедшего. Вот отец входит в комнату, останавливается на пороге спальни с пистолетом в руке. Федор в это время сидит на корточках перед сейфом и выкладывает деньги… Стоп! Ага, вот и черная спортивная сумка, забившаяся под кресло, словно живое существо в ожидании наказания… Ее тоже следует сжечь. И все это мы сделаем в лесу. Может, в другом, не там, где наш дом, но все равно в лесу…
Итак. Он сидел на корточках и вытаскивал деньги… Вот они, пачки денег, часть их рассыпана на полу. Слава богу, кровь до них не дотекла. Она впиталась в ковер, а рулон стоял, прислоненный к косяку балконной двери, и был скрыт занавесками.
Увидев отца, он поднялся на ноги. Выхватил пистолет, прицелился. И отец выстрелил. С близкого расстояния. Пуля оказалась вовсе не дура и, угодив Федору в висок, прошла навылет, повредив мягкие ткани мозгового вещества… Я мысленно проследил ее траекторию, и у меня получилось, что она должна была попасть в узкий старинный шкафчик с книгами и журналами Зои. Книги стояли неплотно, и пуля запросто могла пролететь между ними… Я принялся вынимать пачки женских и детективных романов и укладывать их на кровать. И вот когда я, сняв почти целый ряд книг, увидел на задней стенке шкафчика небольшую вмятину, сердце мое запрыгало от радости: в темном углу полки (тускло мерцая золотом свободы!) лежала пуля. Я схватил ее и сунул в карман. Ну вот, собственно, и все. Оставалось только упаковать тело. В ковер – нет, не получится. Ковер большой, тяжелый, проблемный. Я сорвал с кровати покрывало, плотное, стеганое, розовое в цветочек. Расстелил его на полу. Затем перекатил на него тело и завернул в рулон. Вспомнил, что оставил проволоку в кухне. Вернулся, увидел, что мой отец целует Зою. Возможно, эта история его возбудила, или, наоборот, таким образом он пытался успокоить жену.
Увидев меня, они отпрянули друг от друга.
Я молча взял моток проволоки, вернулся в спальню и принялся обматывать проволокой бело-розовый рулон. Теперь мне было почему-то все равно, смотрит на меня кто-нибудь или нет. Думаю, потому, что уже не было риска сдвинуть шапку с головы Федора. Теперь уже никто никогда не узнает, кого именно мы собираемся закопать в лесу…
– Все, готово! – сказал я, вернувшись в кухню. – Пулю я нашел, она, к счастью, прошла навылет. Из карманов я тоже все вынул.
– Гриша, хочешь еще выпить? – спросила заботливая Зоя. – Ты как, мой хороший, в порядке?
– Зоя, в каком порядке, о каком порядке ты вообще говоришь?! – раздраженно ответил отец, до него только что дошло, что ему предстоит. – Алик, ты сядешь за руль, я выпил.
– Хорошо. Я так я.
– Можно, я тоже с вами поеду? Мне страшно здесь оставаться одной… – прошептала Зоя.
– Зоя, тебе надо вымыть пол. Ты что, забыла? – напомнил я ей.
– А ковер? Ковер? – Она растерянно осмотрелась.
– Ковер мы увезем. Да, его тоже надо увезти. Может, другим рейсом, – сказал я.
– Нет, ковер повезу я. Это же просто ковер! Это же не труп! – заявила Зоя. – Алик, где он?
Она вошла в спальню и увидела его за занавеской.
– Только помогите мне спустить его вниз и уложить в багажник, – сказала она.
– Хорошо. Так и сделаем. Но увезти ты его сможешь и завтра утром. Нечего тебе кататься по Москве ночью, – строго приказал отец.
Никогда прежде я не слышал от него таких приказных интонаций. Я даже успел заметить в этой адовой ситуации, как приподнялась Зоина бровь – она удивилась. Но промолчала.
Мы с отцом вынесли рулон в прихожую. Затем вышли на площадку, прислушались. Было очень тихо.
– Я спущусь, посмотрю, у кого из соседей горят окна… – сказал отец.
Он вернулся и сказал, что весь дом спит.
Благополучно погрузив рулон в лифт, мы спустились, уложили его в багажник подогнанной к подъезду машины, сели и, перекрестясь, медленно выехали со двора…
18. Следствие
– Белов пропал еще весной, – сказали Седову в деканате филологического факультета. – Ни заявления не написал, ни позвонил.
Яркая женщина в белой кружевной блузке с жабо, в красном сарафане беззастенчиво подкрашивала губы, разговаривая с Седовым.
– Вы не могли бы назвать фамилии студентов, с кем он был особенно дружен?
– Да он тесно дружил только с Аликом Семеновым, можете у кого угодно спросить. Они вообще были неразлейвода. Но потом, правда, между ними что-то произошло, словно кошка черная пробежала… И эта ссора, по моим наблюдениям, совпала как раз со временем перехода Белова на заочное отделение. Первые три года он старался учиться на очном – знаю, что ему было трудно, но он пытался совмещать лекции с каким-то приработком, в сущности, у нас так многие поступают… А потом, вероятно, он нашел более или менее постоянную работу и перешел на заочное. Но и там, я думаю, вам ничего определенного не скажут. Он пропал. Исчез.
– Может, его связывали некие отношения… с какой-нибудь девушкой? – предположил Седов. – Вы не могли бы назвать ее фамилию?
– У него было много девушек. Мила Козырева, Аллочка Ванеева… Поговорите с ними, может, они что-то вам и скажут. Но Федор был не из тех юношей, которые исчезают бесследно. Уверена: он жив-здоров, просто переместился в пространстве, уехал подальше от Москвы. Я даже не удивлюсь, если узнаю, что он женился в каком-нибудь в Нефтеюганске, вот так!
Через некоторое время Игорю Седову удалось собрать кое-какую информацию о погибшем Федоре Белове. Оказывается, он был очень способным, талантливым человеком, писал стихи и даже публиковал их в разного рода изданиях. Кроме того, он хорошо разбирался в компьютерах, умел водить машину (одна из его девушек рассказала, как он учил ее водить машину по ночной Москве). Белов был сиротой, он потерял своих родителей в раннем детстве, его воспитывала бабушка, но она уже умерла. Он жил один, соседи о нем отзывались как о спокойном и очень вежливом, воспитанном молодом человеке. Оргий не устраивал, вел себя прилично. Да и вообще он дома редко показывался – то в университете был, то на работе, то у Алика. Соседи подтвердили факт его дружбы с Аликом Семеновым, сыном известного ученого Григория Яковлевича Семенова.
Алика Семенова Седов дождался в университете. Высокий худенький юноша с черными вьющимися волосами и черными глазами. Задумчивый, со стремительной походкой. Он бы так и пролетел мимо, если бы Игорь не остановил его, чуть ли не поймав за руку.
– Семенов?
Алик остановился, сощурился, взглянул на Седова:
– Мы знакомы?
– Моя фамилия Седов. Я следователь. Хочу поговорить с вами о Федоре Белове.
– О Федоре?
Седову показалось, что глаза его забегали. Парень чем-то напуган? Хотя люди, как правило, ведут себя подобным образом, когда речь заходит о каком-либо неблагополучии, не говоря уже об исчезновении человека.
– Его нашли? – спросил Семенов.
– Предлагаю поговорить в машине.
Алик заметно побледнел, оказавшись наедине с Игорем в машине.
– Слушаю вас, – сказал он едва слышно.
– Скажите, Алик… Можно я буду вас так называть?
– Да, разумеется… Так что с Федором? Его нашли?
– Нашли тело. Знакомая девушка опознала его. Ваши университетские товарищи сказали, что вы прежде были очень дружны.
– Постойте… Как вы сказали? Знакомая девушка его опознала?! И кто же это такая? Этого не может быть! Федор жив, он в Сургуте!
– Вот взгляните на эти фотографии. – И Белов разложил на собственных коленях фотографии извлеченного из-под земли трупа. – Узнаете?
– На трупе шапка… Это может быть кто угодно… Я не вижу лица.
– Вы можете проехать с нами в морг?
– Да. Но еще раз повторяю – он жив. Он уехал в Сургут, это точно!
– Тогда поехали.
В морге Алик сильно нервничал, когда же его пригласили на опознание, он и вовсе ужасно побледнел и уже возле самых дверей неожиданно потерял сознание, с трудом пришел в себя.
– Продолжим? – спросил Седов, поддерживая его под локоть.
– Да…
Но опознания как такового не получилось.
– Вы подсовываете мне разложившийся кусок мяса и хотите, чтобы я узнал в нем моего друга?! Нет, это не он. Волосы светлые, да, но это не он! Одежда тоже его, но это не он!
– Молодой человек, я все понимаю. Не так-то легко узнать в… гм… в том, что вы увидели, своего друга. Но Татьяна-то опознала его…
– Татьяна? Какая Татьяна? А… Понял. Ну, что ж, ей виднее, она женщина… Женщины – существа более внимательные.
– Вы сказали, что ваш друг уехал в Сургут, это так?
– Да, он сам мне сообщил о своем намерении.
– А после этого он вам писал или звонил? Может, вы общались по Интернету?
– Нет, не общались. Вернее, не то чтобы не общались, просто у него не было такой возможности. Думаю, он устроился на работу по вахтовому методу, на какие-нибудь разработки, где нет ни телефона, ни Интернета, поэтому и не писал ничего. Уверен, что, если бы у него был Интернет, мы с ним постоянно переписывались бы.