Что же получается? Что он, оставшись – из-за меня – без денег и потеряв, по сути, свою квартиру, узнав, что в сейфе находится крупная сумма, решил вернуть все потраченные на меня деньги таким изуверским способом?! Решил ограбить всех нас? И это после того, как он, казалось бы, искренне радовался предстоящей покупке загородного дома?! Мы же с ним были так счастливы, строили планы, мечтали… Да мы с ним даже ездили туда и прогуливались вокруг этого дома, восхищались его уединенностью, мы были на седьмом небе от счастья! Конечно, и моей вины было предостаточно, ведь в том, что я придумала, тоже заключалась изрядная доля цинизма – мы же планировали и дальше обманывать Григория, превратив купленный на его деньги дом в наше любовное гнездо, но все равно это было куда более невинно, нежели то, что совершил по отношению ко всем нам Федор.
Мало того что он решился нас ограбить, так еще и прихватил с собой пистолет! Я же отлично помнила, как Гриша рассказывал, что в руках у грабителя был пистолет… Хотя не в пистолете, конечно, дело. Он растоптал наши чувства. Он превратил меня, по сути, в свою сообщницу, наводчицу, и это было отвратительно!
Вот и получалось, что я, вместо того чтобы оплакивать смерть любимого мною человека, отца моего ребенка, испытывала к нему смутное и сложное чувство – смесь презрения и жалости.
Но оставался Алик. Его образ заметно посветлел и облагородился на фоне нового образа Федора. К тому же я не могла не оценить тот факт, что он-то, Алик, знал, оказывается, с самого начала о нашем романе с Федором, знал и молчал, не выдал нас отцу. А ведь отца-то он любит сильнее: Гриша – самый близкий его человек. Хотя, может, он потому ничего и не рассказал отцу, что жалел его, к тому же ведь он сам и заварил эту кашу. Возможно, он молчал еще и из страха быть разоблаченным Федором. Вот уж этого поступка отец бы ему точно не простил.
Алик. Пока я рожала, он, перепуганный насмерть, дожидался известий обо мне наверняка где-нибудь в больничном коридоре, прикорнув на жесткой скамейке. Возможно, он уже знает о том, что на свет появился ребенок Федора. Знает и теперь думает, как бы забрать меня с малышом, вернуть отцу. Своему отцу. Моему законному мужу.
Месяцы этой моей новой, одинокой, очень странной, наполненной страхами и отчаянием жизни позволили мне о многом подумать. Я вспоминала в мельчайших подробностях нашу жизнь с Гришей, пытаясь понять, как же я к нему относилась и что связывало нас тогда? И понимала, что самое важное между нами возникло еще в те дни, когда он устроил меня на своей служебной квартире в самом начале наших отношений. Он был так нежен и предупредителен со мной, так ласков, что во мне начало зарождаться ответное чувство любви. Первые ночи, которые мы с ним проспали, обнявшись, были поистине наполнены нашей любовью. Возможно, будь Гриша чуточку проще устроен, погрубее, что ли, он повел бы себя так же, как и остальные мои мужчины, которые буквально набрасывались на меня, как животные. Гриша же с самого начала поразил меня своей тонкой душевной организацией, деликатностью, воспитанностью, тактом, интеллигентностью. В нем было все то, что я мечтала увидеть в своем потенциальном муже. Мне бы и в голову никогда не пришло, что такой приятный мужчина, являющийся в каком-то смысле моим идеалом, окажется не в состоянии проявить себя как мужчина – в самом обыкновенном смысле этого слова. И, конечно же, я не представляла себе, каково это вообще – жить с импотентом? Я легко обошлась бы без половых контактов, если бы речь шла только об этом. Но вся беда моего мужа заключалась в том, что он страдал от невозможности стать для меня мужчиной психологически! Он страдал невероятно, и это сказывалось на его самочувствии, настроении и поведении. Он повел себя… противоестественно. Вместо того чтобы, предположим, перед сном в постели, прижавшись ко мне, поговорить со мной, обнять, поцеловать, он бурчал что-то о том, что ему завтра рано вставать, он просто отворачивался от меня и засыпал. Словно я была в чем-то виновата. Он злился на себя, а получалось, что и на меня тоже. Он стал очень задумчивым, и все чаще проявлялось его дурное настроение. Безусловно, он стал излишне ревнивым. Приревновал меня, как мне показалось, к своему другу – Денису. Постоянно звонил мне, проверяя, где я, в машине ли или еще где-то, пытался как-то контролировать мои перемещения в пространстве. Исчезли та нежность и мягкость, которые так привлекли меня к нему во время первых наших встреч. Остался лишь его восторг, холодноватое восхищение мною – исключительно эстетического плана. Мол, какая же ты красивая, Зоя! Как вещь, честное слово!
К тому же меня стали раздражать его не очень-то ловкие попытки убить вечер, сократить до минимума наше с ним вечернее общение. Мы перестали даже прогуливаться перед сном, словно он боялся, что я не выдержу и заговорю о его мужских проблемах. Или – озвучу свое желание уйти от него.
…На следующий день я уже смогла встать и немного пройтись. В большой белой столовой нас, пациентов, если так можно выразиться, было всего трое: одна пожилая женщина с приступом гастрита, мужчина (после операции аппендицита) и я – роженица. На обед нам подали щи, макароны с мясом и компот.
Я знала, что у меня родился сын, как знала и то, что назову его Федором. Пусть Федя и совершил преступление, но лишь по молодости, по глупости. В сущности, он собирался ограбить не меня, а моего мужа. И пусть это был отвратительный поступок, но он за него уже заплатил.
После обеда я вернулась в палату, где обнаружила еще двух женщин – одну положили на сохранение, вторая, с огромным животом, лежала, часто моргая перепуганными глазами, и ждала, скрестив руки на груди и тихонько молясь, новых схваток… Она сказала, что ее привезли из какого-то дальнего села на тракторе. Все дороги замело, и это просто чудо, что она не родила прямо посреди заснеженного поля…
Мне принесли записку от Алика: «Зоя, я здесь. Ничего не бойся». Был указан номер его телефона. Я позвонила. Услышала его голос и от нахлынувших чувств разрыдалась. Мне так захотелось его увидеть, обнять и почувствовать вновь, что я не одна, что у меня есть семья… я готова была сию секунду вскочить и бежать к нему. Тут дверь палаты открылась, и улыбающаяся медсестра внесла туго спеленатого младенца и подала его мне.
– Ну что, мамочка, пора кормить вашего сынишку. Прекрасный здоровый малыш!
Я схватила ребенка и растерянно посмотрела на сестру. Потом, понимая, что выгляжу глупо, расстегнула сорочку, успевшую намокнуть от сочившегося молока, и приложила малыша к груди.
– Федя. – Я осторожно поцеловала его розовое маленькое личико – точную копию моей любви. – Федор…
23. Григорий
Выслушав мою исповедь, Алик посмотрел на меня долгим, задумчивым взглядом, после чего сказал, что мне не в чем было признаваться. Он, как мужчина, понимает меня и уж тем более не осуждает.
– Ты же хотел проверить свои чувства, и мне важно, что ты практически здоров, – сказал он мне и нахмурился, словно о чем-то вспомнил. Чувствовалось, что его что-то гложет. И тут он сделал мне совершенно неожиданное, потрясшее меня признание: – Я знал о твоей проблеме: случайно зашел на открытый тобой сайт, помнишь, я какое-то время работал на твоем компе… Может, я и молодой, и мало во всем этом смыслю, но мне так хотелось помочь тебе…
И он рассказал мне, каким образом он решил мне помочь. Словом, он рассказал мне все. О том, как он поговорил с Зоей и внушил ей мысль, что только ребенок может спасти наш брак, наши отношения. Только после того, как я увижу, что Зоя – настоящая женщина, из плоти и крови, а не некий фантом, я испытаю к ней здоровое физическое влечение.
Я слушал его, не веря, что называется, своим ушам! Заблуждение Алика по поводу наших с Зоей интимных проблем поистине ошеломило меня! Я хорошо знал своего сына, знал, что он на протяжении всей своей молодой сознательной жизни пытается разгадать великое множество психологических загадок и почти всегда находит правильное решение. Он учится жить, внимательно наблюдая за окружающими его людьми, и постоянно пытается сделать какие-то полезные выводы. В сущности, мы все только этим и занимаемся. Вот только выводы, которые мы делаем на примере других людей и которые в окончательном варианте должны бы сложиться в облегчающие нашу жизнь закономерности, почему-то не работают! И сколько раз я лично убеждался в этом. Но говорить об этом юному Алику я считал преждевременным. Пусть он сам попытается во всем разобраться, а вдруг я ошибаюсь, и он найдет, выстроит собственную систему жизненных закономерностей?..
– Алик, родной. – Я обнял сына и прижал его голову к своей груди.
Как же я любил его тогда! Я всегда его любил, с самого его рождения, словно заранее зная, что он всегда будет единственно близким и дорогим мне человеком. И я не знал, как ему сказать о том, что на этот раз он ошибся, глубоко ошибся.
– Алик, родной. – Я обнял сына и прижал его голову к своей груди.
Как же я любил его тогда! Я всегда его любил, с самого его рождения, словно заранее зная, что он всегда будет единственно близким и дорогим мне человеком. И я не знал, как ему сказать о том, что на этот раз он ошибся, глубоко ошибся.
Ведь по его схеме выходило, что если Зоя, зажмурив, что называется, глаза, переспит с другим мужчиной с целью забеременеть от него, то, с одной стороны, она как бы упадет в моих глазах, станет похожей на миллионы других неверных, склонных к измене женщин, и это сделает ее в моих глазах предательницей, а с другой стороны, она возвысится как будущая мать. И я вновь протяну ей, заблудшей душе, руку помощи. Поддержу ее и уж точно не брошу, позволю ей родить ребенка…
– Алик, и ты в самом деле считал, что я смогу простить ее?
– Да, я так считал. И считаю до сих пор, – сказал он, правда, не совсем твердым голосом. – Я подумал, что тебя постоянно гложет чувство вины перед Зоей и ты хотя бы таким великодушным поступком, каким будет твое прощение и понимание, сумеешь загладить эту вину. А то, что произошло с Зоей – ее беременность, как мне думалось тогда, – лишь обновит ваши отношения.
– Ты и сейчас так считаешь?
Задавая ему этот вопрос, я на самом деле спрашивал себя. Простил бы ее я. Сумел бы?
– Нет, я думаю, что я полный дурак, раз так поступил, если сумел ей внушить эту мысль…
– И что, она тебя послушала? Нашла мужчину и переспала с ним? – Мне было трудно говорить, я почти хрипел.
Я и не знал, что иногда от переживаний так сильно напрягаются горло и связки.
– Все гораздо сложнее…
– Выходит, она потому и ушла, поняв, что беременна?.. А тут еще я это убийство… Она просто пожалела меня, подумала, что я не в состоянии буду вынести все это, и решила исчезнуть… Она не надеялась на мое прощение… Так кто он? Где она его нашла? Алик, почему ты молчишь? Я прав? Прав?!
– Она никого не искала. Я сам нашел его. Убедил его сделать это.
Уф… Как же мне тяжело дался этот разговор! Если бы мне когда-нибудь сказали, что мой сын так активно вмешается в мою личную жизнь и разлучит меня с любимой женщиной – исключительно из добрых соображений, – я бы расхохотался этому человеку в лицо! Потому что Алик всегда был умным и рассудительным мальчиком, да и его представления о многих вещах, составляющих нашу жизнь, были созвучны моим собственным мыслям на эти темы. Разве что он более практичный и развитый в техническом отношении. Словом, он был современным, говоря повседневным языком, продвинутым молодым человеком, наделенным прекрасным комплектом универсальных качеств, позволявших ему чувствовать себя в этом мире вполне гармонично. Более того, я подозревал в нем яркие задатки лидера.
Быть может, он совершил этот дичайший проступок просто по молодости, что называется? С той легкостью, которая исчезает у нас с возрастом?
Я не знал, что ему сказать. И не нашел ничего лучшего, чем спросить у него имя любовника моей жены.
– Это Федор, – сказал он мне, не задумываясь, и я понял, что он мысленно уже тысячу раз называл мне это имя и объяснял мотивацию своего поступка.
– Наш Федор? Твой друг?! – Сегодня поистине был день потрясений. Федор! Я знал его еще мальчишкой, поэтому он (в сущности, как и мой сын, Алик) никогда не виделся мне в роли взрослого мужчины. Симпатичный, серьезный, добрый и ужасно обаятельный парень с лицом эльфа. Я, между прочим, всегда относился к нему с уважением, учитывая, что он, рано осиротев, все же нашел возможность учиться в университете, причем на очном отделении, и параллельно работал вечерами или ночами, зарабатывая себе на жизнь. Словом, рано повзрослевший, вполне сформировавшийся молодой человек. – Но почему он?!
– Стыдно сказать, но я пообещал ему за это деньги, – сказал Алик, заметно покраснев.
– За что?! За то, что он переспит с Зоей?! Алик, как ты мог?! Господи, да я, выходит, совсем не знаю тебя! И что? Ты ему заплатил? И сколько, интересно?
– Нисколько, – ответил он неуверенным голосом. – Там все вышло сложнее, чем я мог бы предположить. Федор влюбился в нашу Зою.
Да, он именно так и выразился – в «нашу Зою».
– Влюбился…
Я не успел среагировать на услышанное. Вероятно, в эту минуту у меня было совершенно идиотское выражение лица. Хотя уже через доли секунды я понял, что готов в душе разделить с Федором то восторженное чувство, которое он испытывал к Зое. Что ж, поначалу он, видимо, воспринимал ее как мачеху Алика. И только после того, как его внимание таким искусственным образом обратили на Зою, он взглянул на нее по-другому. Как мужчина.
– И что, она быстро согласилась? И не ломалась? Алик, пожалуйста, не тяни… Расскажи все как есть!
– Он влюбился и начал совершать глупости. Ты помнишь тот букетище – огромный, из разноцветных роз?
Да кто же такое забудет?! Фантастический букет, свидетельствующий либо о высокой степени любви к женщине, либо о том, что у человека, купившего его, денег куры не клюют.
– Алик!
– Да, он влюбился и начал по-настоящему ухаживать за Зоей. Понятное дело, она не воспринимала его всерьез, смеялась ему в лицо, сильно, признаться, обижала его…
– Что было потом? – Я уже терял терпение. – Она согласилась? Как он ей все это преподнес? Ты что-нибудь об этом знаешь?
– Па, все произошло очень прозаично. Он пригласил нас…
– Подожди… Что ты сказал? Нас?.. Кого это – «нас»?!
– Он пригласил нас с Зоей на день рождения к себе домой. Нас было трое… Зоя знала, зачем она пришла, понимала, но сильно нервничала…
– Алик, ты вообще-то слышишь, что ты говоришь?!
– Па, но я должен был когда-нибудь рассказать тебе правду! Ведь Зоя ни в чем не виновата, во всем надо винить только меня!!!
– Что было потом?
– Он растворил в вине снотворное, и, когда оно подействовало, я ушел.
– Алик, боже мой, что ты такое говоришь… Ты оставил там Зою и ушел?
Я вдруг физически ощутил всю тупиковость, всю безвыходность ситуации. С одной стороны, мне открывалась правда, и целью было объяснение, почему Зоя бросила меня. То есть Алик пытался представить мне ее как жертву своего тайного заговора, поэтому я должен был – как бы заранее – простить ее. С другой стороны, у меня появилось смутное чувство, что меня попросту дурачат! Ну не мог Алик пойти на такое, не мог… И если он на самом деле попросил Федора поухаживать за Зоей, так скорее уж для того, чтобы вызвать в моей душе, к примеру, ревность… Или же существовала какая-то другая причина для его поступков, о которой я не знал. Возможно, все было совсем не так, и виновата была именно Зоя, которая предпочла мне Федора, а Алик, зная об этой связи, сейчас делал все возможное, чтобы это скрыть и оправдать Зою. Возможно, он и не стал бы ничего этого предпринимать, если бы… не беременность Зои. Можно многое скрыть от людских глаз, но не беременность, не наличие ребенка…
В любом случае этот разговор лишь усугубил мое положение. Получалось: я мало того что был бессилен как мужчина, так еще и оказался виновным в том, что моя жена пошла налево!
– Алик, постой… Мне надо осмыслить все, что ты мне рассказал… И, пожалуйста, впредь, когда заговоришь со мной о Зое, избавь меня от всех этих подробностей… Вино, снотворное, твой друг – и Зоя…
– Думаю, Зоя забеременела, поэтому и ушла. Чтобы не причинить тебе боли. Чтобы ты не страдал.
– Алик, как все это понять?! Сначала ты говоришь – она хотела забеременеть, чтобы сохранить семью, и даже «подписалась» на то, чтобы переспать с твоим другом… А теперь – из твоих слов – следует, что она постеснялась своей беременности. Где же последовательность? Где логика, наконец?! Я уже ничего не понимаю! Ты хочешь сказать, что она ушла с Федором?
Алик какое-то время молчал, словно обдумывая ответ, после чего посмотрел на меня с невыразимой грустью на лице и сказал:
– Федора больше нет, папа. Мы с тобой убили его.
24. Зоя
Меня выписали на третий день. Алик привез меня домой, вернее, в старый дом, который все эти месяцы был моим прибежищем. Соседка побеспокоилась заранее и на деньги, которые ей дал Алик, купила для малыша все необходимое. Алик вымыл полы, приготовил суп – чувствовалось, что он ждал меня. Хороший мальчик. Такой хороший, что даже не верилось – именно он, со своей добротой, и стал причиной всех наших бед…
– Зоя, теперь, когда все позади, мы все вместе должны вернуться домой, – убеждал меня Алик. – Я все рассказал отцу. Он понял и простил – все простил. Правда, мне пришлось кое-что придумать, чтобы он не догадался о том, что между вами была настоящая любовь, понимаешь? Я сказал, что заплатил Федору, чтобы он… сделал тебя беременной. А беременной ты должна была стать, по моей легенде, для того, чтобы укрепить ваш брак. Вот так.
– Алик, тебе не кажется, что ты скоро запутаешься в своих легендах и версиях?! – Я была возмущена тем, как он свободно манипулировал нами, как легко, помимо нашей воли, сочинял варианты нашего прошлого. – Скажи мне главное: он знает, что застрелил… Федора?