Мистер Бикерсдайк положил газету и вышел из курительной.
Четверть часа спустя Псмит обнаружил его в карточном салоне, сел рядом с ним и принялся с безмолвным интересом следить за его игрой. Мистер Бикерсдайк и в лучшие моменты не очень большой мастер бриджа, был настолько выведен из равновесия этой слежкой, что в решающей партии сделал ренонс, и роббер остался за его противниками с очень внушительным превосходством в счете. Псмит сочувственно прищелкнул языком.
Благородная сдержанность не отличает манеры картежников клуба «Старейших консерваторов» в подобных случаях. Партнер мистера Бикерсдайка не принял постигшее его бедствие с мужественным смирением и незамедлительно подал голос. Расплавленной лавой хлынули «да как, черт побери!» и «почему, черт побери!». Мистер Бикерсдайк сидел и закипал в безмолвии. Псмит сопровождал извержение сочувственными пощелкиваниями языка.
Мистер Бикерсдайк утратил тот контроль над собой, который надлежит иметь каждому члену любого клуба. Он обернулся к Псмиту с бешеным фырканьем.
— Как я могу сосредоточиться на игре, когда вы сидите тут и пялитесь на меня, как… как…
— Я сожалею, — сказал Псмит со всей серьезностью, — если мой взгляд с какой-либо стороны не дотягивает до вашего представления об идеальном взгляде, но я взываю к этим джентльменам. Мог ли я следить за игрой более тихо?
— Разумеется, нет, — горячо сказал обездоленный партнер. — Ни у кого не может быть ни малейших претензий к вашему поведению. Причина — в полнейшей бестолковости. Казалось бы, в таком клубе можно ожидать, что ваш партнер проявит элементарное…
Но мистер Бикерсдайк уже исчез. Он бесшумно унесся, как гонимый ветром снег.
Псмит занял его место за столом.
— В какой-то мере нервно возбудимый субъект, мистер Бикерсдайк, сказал бы я, — заметил он.
— В какой-то мере он чертов проклятый идиот! — поправил Псмита недавний партнер управляющего банком. — Хорошо хоть, что он проиграл столько же, сколько и я. Небольшое, но утешение.
Вернувшись в квартиру, Псмит обнаружил, что Майк все еще отсутствует. В начале вечера Майк отправился в Мюзик-холл, дабы освежить голову после дневных трудов. Когда он вернулся, Псмит сидел в кресле, закинув ноги на каминную полку, умиротворенно размышляя о Жизни.
— Ну? — сказал Майк.
— Ну? А Мюзик-холл? Хорошие танцорки?
— Очень даже. А как Бикерсдайк?
Лицо Псмита омрачила скорбь.
— Не могу разобраться в товарище Бикерсдайке, — сказал он. — Казалось бы, человек должен обрадоваться при виде сына старого друга. Отнюдь. Возможно, я несправедлив к товарищу Б., но почти готов сказать, что мое присутствие в клубе «Старейших консерваторов» сегодня вечером допекло его. В его манере не было никакой дружелюбности. На мой взгляд, он был почти готов изобразить человека с клубящейся изо рта пеной. Я прилагал все усилия, дабы развлечь его. В ответ он покинул комнату. Я последовал за ним в карточный салон и наблюдал его весьма поразительную и мозговитую тактику в бридже, а он обвинил меня в том, что из-за меня сделал ренонс. Прелюбопытнейшая личность наш товарищ Бикерсдайк. Но изгоним его из наших мыслей. До меня дошли слухи, — переменил тему Псмит, — что можно получить недурственный ужин в забавной старомодной харчевне под названием «Савой». Не сопроводишь ли меня туда с целью обновления тканей? Было бы опрометчиво не проследить эти слухи до их источника и не установить истину.
10. Мистер Бикерсдайк выступает перед своими избирателями
На следующее утро наблюдательные служащие банка подметили, что мистера Бикерсдайка что-то гнетет. Уильям, рассыльный, понял это, когда его почтительное приветствие осталось без внимания. Фитюлька Бриггс, бухгалтер, понял это, когда его заискивающее, но бодрое «с добрым утром» получило в ответ «хм!», прозвучавшее почти как проклятие. Мистер Бикерсдайк пронесся по центральному проходу в кабинет, будто восточный ветер. Он сел к столу и нажал кнопку звонка. Гарольд, брат Уильяма и его сорассыльный, вошел с готовностью увернуться от любого запущенного в него предмета. Слухи о настроении управляющего циркулировали по отделам, и Гарольда томило дурное предчувствие. Ситуация очень походила на ту, когда Джордж Барстел, прежде служивший в Новом Азиатском банке в роли рассыльного, опрометчиво засмеялся на, как он полагал, шутку мистера Бикерсдайка и был мгновенно уволен за наглую грубость.
— Попросите мистера Смита… — начал управляющий. Затем помолчал. — Нет, неважно, — добавил он.
Гарольд в недоумении застыл на пороге.
— Не стойте там, глазея на меня, — крикнул мистер Бикерсдайк. — Убирайтесь.
Гарольд удалился и сообщил своему брату Уильяму, что по его, Гарольда, мнению, мистер Бикерсдайк съехал с катушек.
— Кумпол у него треснул, — согласился Уильям, воспаряя еще выше в сферы поэтической образности.
— Свихнулся, — был сухой вердикт Сэмуэла Джейкса, третьего рассыльного. — Я всегда говорил.
И на этом штат рассыльных Нового Азиатского банка покончил с обсуждением мистера Бикерсдайка и сосредоточился на своих обязанностях, которые сводились главным образом к болтанию без дела и обсуждению пророчеств нового провидца, капитана Коу.
Мистер Бикерсдайк столь резко отказался от своего намерения, вдруг сообразив, что у него нет никаких фактов против Псмита. Как управляющий банка он не мог применить санкции к Псмиту за его поведение после окончания рабочего дня. Тем более, что Псмит никаких действий не совершал, а только глядел на него. Никого не убедить во внутрибанковости глядения Псмита. Теоретически мистер Бикерсдайк обладал властью уволить любого служащего, которого счел бы непригодным. Но власть эту следовало употреблять с тактом. Управляющий должен отчитываться в своих решениях перед советом директоров. Уволь он Псмита, Псмит, несомненно, подаст в суд на банк за необоснованное увольнение, и при отсутствии каких-либо конкретных причин, дело выиграет. Мистера Бикерсдайка не прельщала перспектива объяснять директорам банка, что он навлек на акционеров банка штраф в сумме, которую могут назначить въедливые присяжные, — и потому лишь, что на него глядели, пока он играл в бридж. Оставалась лишь одна надежда — поймать Псмита на служебных провинностях.
Он снова нажал кнопку звонка и послал за мистером Росситером.
Рассыльный застал главу Почтового Отдела за беседой с Псмитом. Накануне «Манчестер Юнайтед» потерпели поражение со счетом «один — ноль», и Псмит заверял мистера Росситера, что судья, конечно же, разбойник с большой дороги, финансово заинтересованный в исходе матча. Лично он, сообщил Псмит, считает случившееся нравственной победой «Юнайтед». Мистер Росситер сказал, да, и он того же мнения. И именно в этот момент мистер Бикерсдайк прислал за ним, чтобы спросить, удовлетворительна ли работа Псмита.
Глава Почтового Отдела без колебаний изложил свое мнение. Работа Псмита отличается наилучшими качествами, какие ему доводилось наблюдать. Работа Псмита… ну, уникальна. Ей невозможно подыскать сравнение. Совершенство степеней не имеет. Работа Псмита — само совершенство, и дело с концом.
Выразился он иначе, но такова была суть сказанных им слов.
Мистер Бикерсдайк сказал, что рад это слышать и погубил перо, всадив его в стол.
А на следующий вечер управляющему банком предстояло выступить на митинге в мэрии Кеннингфорда.
Этого знаменательного события он ожидал со смешанным чувством. Он уже один раз выставлял свою кандидатуру в парламенте на Севере несколько лет назад. И потерпел поражение на пару тысяч голосов, а теперь уповал, что этот эпизод забыт. И не просто потому, что проигрыш его был весомым. Имелась другая причина. Тогда он баллотировался как либерал. В Кеннингфорде он баллотировался как юнионист. Разумеется, человек имеет полное право изменить свои взгляды, если у него появится такая нужда. Однако в результате у его противника возникал шанс (используя вдохновенный язык мюзик-холлов) сцапать его за ворот. И мистер Бикерсдайк несколько опасался, что легкомысленные кеннингфордские избиратели этого шанса не упустят.
Кеннингфорд (Южная Англия) бесспорно округ не из легких. Его обитатели склонны к сочному юмору, находящему словесный выход в солоноватых шутках, а физический — в битье витрин и пинании полицейских. Мистер Бикерсдайк опасался, что митинг в мэрии может оказаться чуточку слишком шумным.
Все политические митинги более или менее одинаковы. Кто-то встает и представляет оратора, а затем оратор подробно сообщает, что он думает о скандальном поведении правительства или о черных деяниях оппозиции. Время от времени сообщники в гуще присутствующих встают и задают тщательно отрепетированные вопросы и получают от оратора исчерпывающие ответы. Когда вопрос исходит от подлинного любопытствующего, оратор либо пропускает его мимо ушей, либо высокомерно указывает, что может снабдить его доводами, но не мозгом. Или же порой, если вопрос несложен, он на него отвечает. Умело проведенный политический митинг принадлежит к самым восхитительным английским играм в закрытых помещениях. Если же возникают заварушки, присутствующие получают массу развлечений, оратор же заметно меньше.
Представлял мистера Бикерсдайка шотландский пэр в годах, превосходный выбор для этой цели во всех отношениях, если не считать очень сильного акцента.
Присутствующие оглушительно одобрили этот акцент. Кеннингфордские избиратели с твердыми политическими мнениями разделялись почти точно поровну. Имелось примерно столько же убежденных либералов, сколько и убежденных юнионистов. Однако вдобавок наличествовал внушительный контингент тех, кому было все равно, за кем останется победа. Выборы они считали подарком Небес для поднятия хорошей бучи. На митинги они приходили поразвлечься, а голосовали — если голосовали — совершенно безответственно. Смешная история, рассказанная про одного из кандидатов утром в день выборов, вполне могла подначить десятки этих молодцов заполнить бюллетени в пользу противника злополучной жертвы анекдота.
Солидный блок этих весельчаков расположился в глубине зала. Они приветствовали шотландского пэра с бурным восторгом. Он напомнил им Гарри Лодера, как они и объявили. На протяжении его довольно-таки долгой речи они ласково окликали его «Харя». И упрашивали не брыкаться, а спеть «Приют семьи» или на крайний случай «Люблю горянку я». Убедившись, что им не удастся его упросить, они спели сами. И не единожды. Когда пэр, истощив свой запас рекомендаций мистера Бикерсдайка, наконец, сошел с трибуны, они несколько минут провожали его овацией и требовали повторения «на бис».
Когда мистер Бикерсдайк встал, чтобы выступить, собравшиеся были в наилучшем расположении духа.
Усилия воздать должное предыдущему оратору несколько расслабили независимых избирателей в глубине зала. Вступительные фразы управляющего банка были выслушаны без каких-либо демонстраций.
Говорил мистер Бикерсдайк хорошо. У него был проникновенный, хотя и резкий голос, и говорил он то, что говорил, очень внушительно. Мало-помалу он завораживал слушающих. Когда в конце искусно построенной фразы он сделал паузу и отхлебнул воды, раздались аплодисменты, к которым присоединились и многие поклонники мистера Гарри Лодера.
Он продолжил свою речь. Присутствующие слушали со всем вниманием. Мистер Бикерсдайк, не поскупившись на разные гадости по адресу свободы торговли и нашествия иммигрантов, перешел к нуждам военно-морского флота и необходимости пополнить его состав любой ценой.
— Сейчас не время для полумер, — сказал он. — Мы должны приложить все усилия. Мы должны сжечь наши корабли…
— Прошу прощения, — произнес мягкий голос.
Мистер Бикерсдайк умолк. В центре зала воздвиглась высокая фигура. Мистер Бикерсдайк обнаружил, что смотрит на сверкающий монокль, который просивший прощения только что пополировал и вставил в глаз.
Подлинно любопытствующего мистер Бикерсдайк раздавил бы. Он завладел слушателями и, проигнорировав его и продолжив, он мог бы благополучно прорваться. Но внезапное возникновение Псмита его ошеломило. И он умолк.
— Каким образом, — спросил Псмит, — вы намерены укрепить военно-морской флот, сжигая корабли?
Бессмысленность вопроса оскорбила даже искателей удовольствия в глубине зала.
— К порядку! К порядку! — призвал серьезный контингент.
— Сядь, рожа! — взревели искатели развлечений.
Псмит сел с терпеливой улыбкой.
Мистер Бикерсдайк возобновил свою речь. Однако огненность ее угасла. Он потерял своих слушателей. Еще минуту назад он держал зал в тисках и завораживал умы (или то, что в Кеннингфорде сходило за умы), играя на них, как на струнных инструментах. Теперь он утратил власть над ними. Он продолжал говорить торопливо, но не мог войти в колею. Пустяковое отвлечение рассеяло чары. Его слова не подчиняли. Мертвая тишина, которой сопровождалась первая часть его речи, тишина, величайшая похвала оратору превыше любых аплодисментов, сменилась смесью разнообразных звуков — тут кашель, там шкрябанье подошвы по полу, словно ее владелец нетерпеливо ерзал на сиденье. Слушатели заскучали.
Мистер Бикерсдайк оставил в покое военно-морской флот и продолжал на более общие темы. Но был неинтересен. Привел цифры, секунду спустя сообразил, что напутал, и вместо того, чтобы смело продолжать, остановился и внес поправку.
— Валяй, не жалей! — донесся голос из глубины зала. Разразился общий смех.
Мистер Бикерсдайк неуверенно прогалопировал дальше. Он осудил правительство. Сказал, что оно предало доверие народа.
А затем рассказал Анекдот.
— Правительство, джентльмены, — сказал он, — не совершает ничего, что требовало бы совершения, и каждый отдельный член правительства присваивает всю честь сделанного себе одному. Их метод, джентльмены, напоминает мне забавный случай, которому я был свидетелем, когда как-то летом удил рыбу в Озерном краю.
В произведении под названием «Трое в лодке» есть история о том, как автор с другом зашли в гостиницу на берегу и увидели в стеклянном ящике очень крупную форель. Они начали расспрашивать про нее, и каждый посетитель в свою очередь заверял их, что форель поймал он. А в конце концов она оказалась гипсовой.
Мистер Бикерсдайк поведал эту историю, как случай из собственной практики, пока он занимался ловлей рыбы в Озерном краю.
Она была принята хорошо. Присутствующие развлеклись. Далее мистер Бикерсдайк провел язвительнейшее сравнение между отсутствием истинной полезности у этой форели и отсутствием истинной полезности в свершениях правительства Его Величества.
Раздались аплодисменты.
Когда они стихли, Псмит вновь поднялся на ноги.
— Прошу прощения, — произнес он.
11. Непонятый
Майк в этот вечер отказался сопровождать Псмита на митинг, указав, что с него и так хватает возможностей слушать, как говорит мистер Бикерсдайк в банке, и он никуда не пойдет, чтобы послушать его дополнительно. А поэтому Псмит отправился в Кеннингфорд один, а Майку лень было искать развлечений на стороне, и он остался в квартире с романом.
Он ушел в него с головой, когда в замке скрипнул ключ, а затем в комнату вошел Псмит. Чело Псмита несло печать задумчивой озабоченности, а также заметный синяк. Когда он снял пальто, Майк увидел разорванный воротник и отсутствие галстука. На его в былом сияющей белизной рубашке виднелись отпечатки пальцев такой четкости и безупречности, что специалист по системе Бертильонна подпрыгнул бы от радости.
— Привет, — сказал Майк, роняя книгу.
Псмит молча кивнул, прошел к себе в спальню и вернулся с зеркалом. Водрузив его на стол, он принялся исследовать себя с величайшим тщанием. Слегка содрогнулся, когда его взгляд упал на отпечатки пальцев, и, не сказав ни слова, вновь удалился в ванную. Вновь он появился по прошествии десяти минут в небесно-голубой пижаме, тапочках и блейзере Старого Итонца. Закурил сигарету, сел и уставился в огонь.
— Чем это ты развлекался, черт дери? — требовательно спросил Майк.
Псмит испустил вздох.
— Тут, — сказал он, — дать точный ответ я не могу. Одну секунду это смахивало на регби, в другую — на джиу-джитсу. Позднее возникло сходство со схваткой в пантомиме. Однако то или не то, а было это очень ярко и интересно.
— Ты с кем-то сцепился? — спросил Майк. — Что произошло? Была драка?
— В определенной степени, — сказал Псмит, — то, что произошло, можно определить, как драку. По крайней мере, когда ты обнаруживаешь, что совершенно незнакомый человек прикрепляется к твоему воротнику и дергает, ты начинаешь подозревать, что на повестке дня что-то вроде того.
— Это они тебя?
Псмит кивнул.
— Лавочник в траченом молью котелке принялся щебетать со мной. Для носителя культуры это было крайне тягостно, Он, я бы сказал, задолго до докторов открыл, что алкоголь — это пища. Возможно, хороший типус, но со слегка буйными манерами. Ну-ну.
Псмит скорбно покачал головой.
— Он съездил тебе по лбу или кто-то еще? Скажи же, что случилось? Черт подери, мне надо было пойти с тобой. Мне в голову не приходило, что там может завязаться драка. Что произошло?
— Товарищ Джексон, — сказал Псмит печально, — как грустно, что жизнь наша состоит из сплошных недоразумений. Вам, разумеется, известно, сколь меня занимает благополучие мистера Бикерсдайка? Вам известно, что все мои усилия были направлены на то, чтобы сделать из него порядочного человека, что, говоря вкратце, я самый истинный его друг. А он хотя бы словечком выразил, что ценит мои труды? Только не он. Мне представляется, что типус начинает питать ко мне неприязнь, товарищ Джексон.
— Да что случилось? Хватит о Бикерсдайке.
— Быть может, моя ревностность была не совсем разумной… Но поведаю тебе все. Протяните руку к совку, товарищ Джексон, и подбросьте уголька. Благодарю вас. Ну, некоторое время все шло гладко. Товарищ Б. в хорошей форме. Взбодрился и устремлялся к финишу, когда случился прискорбный инцидент. Он сообщил собравшимся, что, занимаясь ловлей рыбы в Озерном краю, зашел в гостиницу и увидел поразительно крупную форель в стеклянном ящике. Он навел справки и обнаружил, что пятеро совершенно разных людей…