Владимир Яценко Ржавая Хонда (сборник)
© Владимир Яценко, 2013
© ООО «Издательство АСТ», 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
РЖАВАЯ ХОНДА (повесть)
ЧАСТЬ 1 Московия. Калуга – Брянск
1. КАИН ГУДЛАЙ
Я так понимаю – право на ошибку человек получает вместе с рождением. Это как клеймо на лбу: если уж сглупил и родился, то и быть тебе дураком до последнего выдоха. Отдельный вопрос: что при жизни делать с гамузом ошибок? Кто-то выкладывает на бумагу и прячет в библиотеках, другие травят разведенным спиртом или дымом запретной ботаники. Но есть и такие, кто наступает на грабли и твёрдо стоит на своём, не замечая стремительного приближения черенка.
– …не с улицы пришёл, – тошнит Рыжий. – Люди тебя посоветовали. Сказали: иди к Каину, он не обманет…
От него несёт потом и дешёвым вином. Алчный блеск глаз пробивает ржавую чёлку навылет. Протухшая папироса прочно приклеена к нижней губе и почти касается кончика носа. Того самого, который в скором времени встретится с рукоятью садово-огородного инструмента. Но больше всего беспокоят руки: огромные, загорелые, почти чёрные. Руки заготовителя, а не вора. Мог бы и не говорить, что «не с улицы». Сам вижу – с Поля. Откуда же у него воровская сноровка?
– Редкая вещь. – Сырой резиной тянется время. Я лишь оттягиваю неизбежное. Сейчас любое слово во вред, а ыспасти может только чудо. – Режик нужно было регить у Сальтана.
– Много слов, Каин. – Лениво колышется вверх-вниз окурок. Длинная чёлка вот-вот смахнёт вчерашний пепел с его серого кончика. – Режик-шмежик… Я вещь принёс. Аты взял. Выходит – должен.
На столешницу из-под чёлки падает капля. Рыжий не спеша достаёт платок и долго с наслаждением прочищает нос. Удивляют две вещи: серебристый просверк паутины на платке и папироса, которая не мешает сморкаться. Пока я раздумываю: не из того ли сундука платок, что и оружие, «клиент», не замечая капли на столе, прячет сокровище обратно в карман. Кажется, этот болван не догадывается о ценности платка точно так же, как не сумел два отбоя назад отличить режик от обычного ножа.
Я качаю головой: как жаль, что наше общение вот-вот прервётся! Обирать бродяг – моё ремесло. Беру с полки тряпку и старательно вытираю прилавок.
– Ты принёс нож, Рыжий, – отвечаю ему в тон: не спеша и значительно. – О режике уговора не было. Режик – это другая статья. Выходит – подставил.
Злюсь на свою нерасторопность. Надо было сразу с ним расплатиться. За нож он просил дорого, но как для режика пустяк. Пожадничал я. Поскупился. Хотел дважды на одном обороте сыграть. Вот и попал на цугундер. Дурак!
И вдруг будто из подвала холодом потянуло. Я-то не первый год у Фортанцера в стряпчих хожу: если по ногам сифонит, значит, кто-то зашёл. И точно – дружинник. Очки, тренч, шляпа… высокий воротник, широкие поля… весь в чёрном, в серебристую паутину. Богатый фандряк! Это не жалкий лоскут в кармане Рыжего. К такому с мелочью не сунешься: государственный служащий на стрёме общественных интересов.
– Добрый день, молодые люди, – весело так говорит. Будто и вправду ночь видел. – Не помешал?
– Каин, какого депа? – А чинарик-то отвалился! И спеси убавилось. – Это кто?
И к двери оборачивается. Понятно, что там его приятели у входа. Были. Ведь если человек всё-таки зашёл, то с приятелями что-то приключилось. Не могли они никого впустить… а меня выпустить.
– Данилой кличут, – представляется дружинник. – Слышал о таком?
– Приятно познакомиться, – цедит Рыжий – и ко мне: – В другой раз сочтёмся.
И к двери скользкой походкой. Будто нет служивого вовсе – как мимо пустого места прошёл.
– Не валяй дурака, парень, – скрипит Данила. – Вещица твоя ко мне залетела. Обкашлять бы…
И режик из кармана вынимает. Рыжий – ходу к дверям. Думал на рывок взять. Только уже через секунду вернулся. Не понравилось ему то, что за дверью увидел.
– Бегать лучше, чем говорить? – улыбается Данила.
Весело ему… а что ему не веселиться? Считай, на горячем поймал. Холера! То-то он такой счастливый. Теперь к Сальтану – и амба! Разве что страж мой небесный за меня заступится. Больше мне рассчитывать не на кого.
Но Рыжий полагался только на ноги – ломанулся к запасному выходу через подсобку. Правильно: на то и двуходка… Загремело в коридоре, посыпалось.
Я стою себе. Убирать-то теперь кому-то другому. Чего волноваться?
– Надеюсь, ничего ценного? – интересуется дружинник.
– Что? – переспрашиваю. – А?
– Успокойся, Каин, не твои похороны. Если понадобится, я тебя быстро зарежу, испугаться не успеешь. Скажи лучше, откуда знал, что приду? По глазам вижу – ждал.
– В рядах слух прошёл, что Гавриловых шмонали, искали древнее оружие. А режик я ему отнёс. Выходит, на моём товаре Гаврилов и погорел. Только меня он покрывать не станет…
Докладываю чётко и ясно. Никаких там шуток или отвлечений. Это как под проливным дождём: всегда наступает момент, когда перестаёшь сутулиться и жаться, – ведь одежда на теле ничуть не суше гноя под ногами.
– Смотри, какой сообразительный… – усмехается Данила.
Указательным пальцем он поправляет дужку чёрных очков на переносице. Ноготь на пальце недавно сломан – новый вырос лишь на четверть. Видать, не от всего тренч-фандр спасает.
– У бродяги режик брал? – Данила кивает на дверь в подсобку.
– Да, – отвечаю. И совсем мне легко сделалось. Будто каждый день клиентов сдаю… пачками. – Рыжим Шухером назвался.
– «Рыжий Шухер»? В масть погоняло…
В полуобороте к дружиннику возвращаю тряпку на место и заботливо поправляю журнал учёта, перекладываю каталоги, прейскуранты… Полочку я сам смастерил и на стенку повесил. В тощем собрании документов особо выделяется сытый торец Библии. Последний осколок утерянной жизни: папа, мама, сестрёнка…
А дружинник не уходит, будто ждёт чего-то. Ну и я с ним стою. Вдруг он просто так зашёл? Купить чего или продать. Не выгонять же человека на улицу? Или он от рождения стеснительный? Не решается сказать, чего от меня нужно…
Едва я успокоился, считай из дыма вышел, Рыжий из подсобки вывалился: присел, выхватил железку из-за голенища и метнул. Хороший бросок! Колющее я и сам уверенно втыкаю. Курсы копейщика недавно закончил с отличием. Так что чужую сноровку могу оценить. Вот только дружинники к такому умению равнодушны: Данила плечо приподнял да головой качнул. Широкие поля шляпы, высокий воротник… швайка в ткани запуталась и с глухим стуком свалилась на пол.
Да! Будь на мне фандр-непробивайка, я бы тоже героем заделался. Зверя в мире нет страшней, чем расстроенный еврей! Говорят, у дружинников даже трусы и майки фандровые. Поэтому они такие смелые.
– Не входить! – кричит Рыжий, выставляя перед собой тесак.
У него там, точняк, под плащом ножны прилажены – ловко оружие выхватил. Вот бандит!
– У меня заложники! – заходится в крике Рыжий. – Я им головы отрежу!
– Я возьму? – вежливо спрашивает Данила и поднимает с пола швайку.
Не жесть, однако, – тяжёлый брус, с палец толщиной и заметно длиннее ладони.
– Ты зачем кричишь, Рыжий? – не повышая голоса, спрашивает дружинник, а сам режиком железку обстругивает. Будто полешку точит, только вместо деревянной стружки на пол металлические ленты пружинками падают и с ручейками сизого дыма в стороны откатываются. – Кому ходить, кому ложиться, я тут решаю. И хорошо тебя слышу. Не нужно кричать. Иди сюда. Дело есть.
Рыжий к его спокойному голосу вроде как прислушался: тесак опустил, на меня взгляд бросил. Злой такой взгляд. И совсем не испуганный.
– Рот закрой, – негромко советует Данила, но я не сразу понимаю, что это он ко мне обращается, – не то пчёлка залетит. И табуретки принеси. Что же ты нам с уважаемым старателем даже присесть не предложишь? И чай был бы ко времени. Да, Шухер? Чаю хочешь?
Дружинник с сожалением отбрасывает в сторону остатки стилета и со значением смотрит на тесак Рыжего: длинный кривой нож, с полметра будет. Тяжёлый и широкий. А Рыжий намёк понял: тесак под плащом спрятал и выпрямился. Конечно, хорошая вещь. А служивому только дай – в стружку порежет!
– Не «шухер» я, – оправдывается Рыжий, – Хондой меня зовут.
Без энтузиазма это у него как-то прозвучало. А я ушки поджал: ну присочинил малость, так что, убивать меня за это?
– Да наплевать мне, – говорит Данила. – Скажи, у кого режик украл, и свободен. Оба свободны.
И вдруг я поверил! Он так легко это сказал, что я взял и поверил! В самом деле, не может Дружина со старателями грубо поступать: если те начнут город стороной обходить, всем не поздоровится. И с торговцами Сальтану ссориться не с руки: эдак весь базар порушить можно! А древоружие… это «смотря как посмотреть»! Если протокол с умом составить, то и награду можно будет просить: помощь следствию в пресечении нелегального оборота древнего оружия. И Данилу в долю взять: копеечка в доме добру не помеха!
Наверное, Рыжий о чём-то похожем подумал. Потому что перестал шмыгать носом, сделал шаг в нашу сторону и недоверчиво спросил:
– Не обманешь?
– Зуб даю! – улыбнулся Данила.
Хорошая у него улыбка получилась – широкая и добрая. И зубы у него все целые: белые и крупные. Как на упаднических картинах с рекламой зубных тюбиков. Много раз видел. Да и самой пастой пользуюсь. Бросовый товар. До фига этой пасты когда-то набуцкали: патроны, к примеру, ещё до моего рождения кончились. А вот тюбиков с разной полезной химией – хоть ягодицами ешь. И для зубов, и от щетины… даже морщины выводить можно, вместе с веснушками. Вряд ли этот запас скоро кончится: бабам и за тысячу лет столько не нарожать, чтобы рук хватило всю пасту выдавить.
А Рыжий тоже заулыбался: застенчиво так, робко. Будто щенок, которому вместо пинка нежданно кусок ливера обломился. Ближе подошёл… и вдруг у него губы дёрнулись. То ли сказать что-то хотел, то ли спросить.
Но вместо разговоров к дружиннику рванул. До нас ему шага четыре оставалось – в секунду пролетел. Руки вперёд выставил, хотел Данилу к прилавку прижать. Ага, хотел один… Данила вперёд выдвинулся, чуть левее сместился и правую руку с режиком далеко в сторону отвёл. На неё то, на руку эту, Рыжий и напоролся. Горлом на сгиб локтя. Я всё видел. Ноги его продолжали ко мне бежать, а башка, та самая, что за шею к туловищу привязана, остановилась. Вот этой «привязью» Данила бандита и раскрутил. Жутко мне сделалось.
Пол у Фортанцера деревянный. Это другие в непогоду у себя в мазанках по колено в глине сидят. А здесь – чистота и уют. У меня тоже такое будет. Когда-нибудь…
На этот пол Рыжий спиной и упал. Крепко приложился. Даже сваи загудели, как при землетрясе. Прилёг и лежит. Не шевелится.
А Данила ещё шаг от меня сделал, а потом развернулся так, что полами тренча стеллажи с товаром обмёл. Посмотрел на сомлевшего Рыжего и потёр переносицу:
– Какие-то вы необщительные! Придётся с вами в другом месте разговаривать. Без чая и табуреток.
Мне опять дурно сделалось:
– Режик он у Пека взял, точно!
– У Мутного? – удивился Данила. Он присел рядом с Рыжим, ощупал ему карманы и распахнул полы плаща. – Откуда знаешь?
Я пожал плечами:
– Больше не у кого. На этой неделе из кладовщиков только Мутный Пек в город заходил. Мануфактуру из Смоленска принял. Три огромных тюка.
Данила выпрямился. У него в руках был не один, а два тесака, изогнутых в сторону режущей кромки, а сами лезвия были мелко иззубренными, будто ножовки по металлу.
Я шумно сглотнул. По всему выходило, что, если бы не дружинник, порезал бы меня этот гад. Как пить дать порезал бы…
– Пек тканями занимается, – с сомнением напомнил Данила. – Он в городе?
– Нет. Улетел. Отбой назад улетел, теперь не догнать. Леталка у него на нашем Крае – лучшая. Ну… «для себя», понятное дело.
Дружинник кивнул. И в самом деле, что же тут непонятного: «ничего себе, всё людям» – это у начинающих спекулянтов. Такие как Пек лучшее себе оставляют.
– Сколько с ним было?
– Пятёрка бойцов и две давалки.
– Куда направился?
– С товаром на Руину двинул. В Шостку.
– Всё-то ты знаешь, – неприятно скривился Данила, – шибко умный?
– Нет, – признался я, – был бы умным, не пытался бы Рыжего надуть. Просто с вами не хочу уходить.
– А придётся! Твой друг напал на меня!
– Он мне не друг!
– Там разберёмся…
2. ДАНИЛА ХОЛОДНЯК
Когда начальство не в духе, докладывать об успехах, что в колодец плевать, – ни наград, ни поощрений. У нас ведь как? Редкий бассейн мёда без дохлого аквалангиста обходится. По-другому не бывает. Так что тактика доклада проста: переморгатъ и не париться. Деп с ними, с наградами. Рапорт спихнуть, одёжку сдать и домой к Тамиле. Неделю как женился. Счастлив я, понимаете?
– Ты хочешь сказать, что все твои претензии к уважаемому человеку основаны на показаниях бродяги?
– Мутный Пек у нас давно под подозрением. Работает с мануфактурой, значится в гильдии кладовщиков, – говорю, а у самого перед глазами её личико: голубые глаза, пушистые ресницы. И как она сидит на мне и ёрзает, а груди в такт движениям колышутся. И как ладошками мне в живот, и стонет… и выгибается…
– Данила! – рычит воевода.
– По нашему управлению только за последнюю сотню отбоев – пять протоколов незаконного оборота древоружием, – продолжаю со всей невозмутимостью, на какую способен: вот он я, какие вопросы? – В трёх случаях инциденты по времени совпадают с пребыванием Пека в городе. Час назад задержал свидетеля, который уверенно показывает на Мутного…
– Задержал свидетеля? – вскидывает бровь Сальтан. Его блестящая лысина до темени покрывается морщинами. – Ты в своём уме? Задерживают подозреваемых, свидетелей – опрашивают. И потом, Пек, к твоему сведению, известная фигура. Его в Москве знают. У нас транзитом. И что ты ему скажешь? «Поступила ориентировка – у вас украли древнее оружие. Нет ли жалоб?» Ты представляешь, какой будет резонанс, если Мутный во время допроса помрёт со смеху?
– Но это реальная возможность выйти на арсенал! – не могу я понять, почему начальство упрямится. – Показаний Рыжего достаточно, чтобы взять купца и вытрясти из него склад. Пришьём Пеку оборот древоружием и сольём товар в казну земской управы. А поскольку опись делаем сами, то и спроса нет: что понравится – поделим и оставим в Дружине.
– Ещё есть сам Мутный!
– «Туда» отведёт, а на обратном пути всякое может случиться.
Ненавижу себя в такие минуты! Откуда это заискивание?
Почему я прогибаю колени? Ведь для всех же стараюсь! Мне-то при любом раскладе – слам по-среднему, как всем. Пропади оно всё пропадом! Домой хочу! К Тамиле.
– «Поделим»? – брюзгливо переспрашивает Сальтан, начисто игнорируя мою готовность к противоправным действиям, – «Оставим»? Это ты о тряпках?
– Тряпки тоже не помешают. Под шумок оформим изъятие фандра: леталки, кухни…
– Дурак ты, Данила, – вздыхает начальник. – Молодой и глупый. Не видишь сути. Не можешь мыслить системно. Кухня ему понадобилась…
Не знаю, о какой он там «сути» вспомнил. Сейчас я вижу только его тёмные коричневые глаза и понимаю, что от меня ждут горячих возражений: «Нет-нет: я не глупый! Я могу мыслить системно!» Но мои мысли слишком далеко. Не хочется мне вникать в суть. Потому и молчу. Пусть начальство мыслит системно и с полным пониманием «сути». А я буду думать о молодой жене, и мысли мои будут исключительно глупыми и несистемными…
– Не можем мы кладовщиков щемить, Данила, – не дождавшись ответа, лечит мне мозги воевода. – Если купцам не понравится наш рынок – уйдут. Исчезнет одежда, оружие, пища… и люди разбегутся по городам с более приветливым режимом торговли. Не думал об этом? А если нет едоков, то и заготовители снимутся. И переработчики вслед за ними. Что делать Дружине в пустом городе? И какой город примет Дружину, которую не отличить от разбойников? Сами разбежимся и будем по отдельности искать работу у менее жадных соседей. В Подольске или Можайске…
Он поднимается из-за стола и подходит к стене, на которой разноцветными мелками нарисована карта нашего Края. На белом пластике редкими синими кляксами отмечены города и посёлки. Коричневыми линиями – всё больше пунктирными, потому что точных маршрутов не знает никто, – относительно безопасные караванные тропы. Ещё были горы, вулканы и лавовые поля. Станции Перехода обведены кислотно-оранжевым маркером. Места скопления сектов и омуты флоры – зелёным, а непроходимые поймы рек и озёр – чёрным. Стояли и кресты на синих пятнах: чёрные и зелёные…
Весёлая, в общем, у нас карта. Разноцветная. Вот только цветные мазки легко терялись на белом. Ох и много же ещё нехоженых мест! Не скоро эта карта по-настоящему «зацветёт».
– Криминал и насилие, – не оборачиваясь, говорит Сальтан, – из-за того, что сами ничего не производим. Потребляем только то, что находим с упаднических времён. Наша задача: организованным насилием противостоять анархии стихийного насилия. Распределение упаднического имущества должно идти цивилизованно и под контролем общественных организаций. За это управа нас кормит, одевает и обеспечивает жильём. Единственное ограничение – оружие добываем сами. Оружие…
Сальтан долго о чём-то размышляет, разглядывая разрисованную стену, и несколько раз повторяет, будто поёт:
– Оружие, оружие… Москва далеко, а химеры уже в подполье между сваями. Нам бы таких режиков с десяток. Да к шестам приладить, умельцы есть. Любой гон – в капусту, пусть только сунутся. А если сотню – то и всей Дружиной на зачистку, а не на погибель… Когда Пек ушёл, выяснил?
– Отбой назад, после обеда, снялся с постоялого двора Никишина. На юго-запад двинулся. К перевалу.
– Почти сутки… а перевал на Руину у нас в Шостке. Значит, через Брянск пойдёт. Скорость у него с десяток километров в час, верно? От нас до Брянска две сотни. Двадцать часов. Плюс лес под Козельском, плюс отбой – ещё пять часов, а то и больше. Успеешь! Я свяжусь с Москвой, они дадут Переход до Брянска. В проводники дружка своего возьми, Булыгу, спасёт и прикроет. От Брянска выступишь навстречу Мутному, на северо-восток…