– Отбой назад, после обеда, снялся с постоялого двора Никишина. На юго-запад двинулся. К перевалу.
– Почти сутки… а перевал на Руину у нас в Шостке. Значит, через Брянск пойдёт. Скорость у него с десяток километров в час, верно? От нас до Брянска две сотни. Двадцать часов. Плюс лес под Козельском, плюс отбой – ещё пять часов, а то и больше. Успеешь! Я свяжусь с Москвой, они дадут Переход до Брянска. В проводники дружка своего возьми, Булыгу, спасёт и прикроет. От Брянска выступишь навстречу Мутному, на северо-восток…
Сальтан говорит спокойно, будто листок с жалованьем читает. А у меня не мурашки – черви под кожей ворочаются.
– …Оптику не забудь. Рельеф там «никакой»: холмов и распадков почти нет. Плоско, как стол. Значит, караван Пека увидишь километров за десять. Дождись стоянки и действуй по обстоятельствам. Постарайся устроиться к нему в охрану. Как доберётесь до места – не спеши. Но если на складе и вправду найдёшь оружие – убей. По закону военного времени. У нас тут катастрофа, понимаешь, а они оружие придерживают.
Вот так поворот! Это что же я наделал?!
– Мутный своих цириков в Москве формировал, – хриплю, всё ещё на что-то надеясь. Я в ужасе. Всё как во сне. В кошмарном сне. – Чужих не возьмёт.
– Так расформируй и стань «своим», – равнодушно роняет воевода, возвращаясь к себе за стол. – И о фене забудь. Болтаешь как босяк. Кремом намажься. Тонер потемнее выбери – без загара купец в тебе гражданина в два счёта признает. Главное, доведи до склада. А там, как получится.
Он деловито давит кнопки телефонного аппарата, а я понемногу понимаю, что тут не с Тамилой – с жизнью пора прощаться. Вспоминаю важную подробность:
– Но ведь Переход – смерть фандру! Что же мне: голым да в полымя?
Сальтан прижимает трубку к уху и недовольно на меня смотрит:
– Что-то я тебя не пойму, – по его голосу и глухой разберёт – скоро грянет буря! – Не ты ли на прошлой неделе женился? Квартира не нужна? О карьере не думаешь? Так и будешь по землянкам с молодухой мыкаться? Принеси оружие – получишь квартиру!
Тут он, конечно, в точку. Только вчера с тестем на эту тему базарили. И тёща о том же: сруб ей подавай. Какие глупости! А если землетряс ударит? Или торнадо придёт? Уж на что Москву заносит – и та в землю зарывается. А этим, значит, горизонты понадобились. Может, им ещё и окна застеклить?
Сальтан со всей дури бьёт ладонью по столу:
– Ты у меня голой жопой на сковородке сидеть будешь!
Не дождался, видать, моего ответа. Понял, что не о службе думаю, вот и скипидарит:
– Ты в Дружину вербовался для безопасного секса под фандром? Бегом в раздевалку! И шмотки селюковские самые ободранные бери… Привет, Михалыч. Да, я. С молодёжью беседую…
Ага. Это он уже в трубку говорит:
– …Всё им кажется, что живут плохо… А ты думаешь, они помнят ТЕ времена? По какому вопросу? Мы с тобой как-то о камикадзе толковали. Да. Люди с купцами к Барьеру идут, но что-то редко с Руины возвращаются. Да-да… нашёл одного такого. Мутный Пек. Знаешь? В Москве набирает с полдесятка охраны, но что-то не припомню, чтобы он хоть раз с кем-то вернулся… Из кладовщиков. Да. Я тут подыскал добровольцев, которые за купцом увяжутся, надо бы с Переходом пособить. Иначе не догнать… Нет, мануал с паролями мы не нашли, но код Брянска даже я знаю. Не нужно смеяться, Михалыч, дело серьёзное… Нет, санитаров в известность не ставил… Сам и сообщи, если предписание… Три часа даёшь? Успеем, конечно. Как чего нарою, сразу к тебе. Вместе с мануалом, если отыщется… Хе-хе… Во как? Связиста дашь? Ивана? Купченко, что ли? Конечно, знаю. Исключительного умения боец, спасибо. Значит, как вернётся, сам и доложит. Ну, будь, Михалыч! За содружество земских управ!
Он кладёт трубку на стол и кисло на меня смотрит:
– Ты ещё здесь? Вот что, менты нам связиста навязали, Иваном зовут. Он за брянским Переходом присматривает. Как у него окажетесь, с вами пойдёт. Москвичи ему уже замену ищут. Ты, Данила, с этим парнем осторожнее. Его менты старой школы натаскивали. И пока Купченко рядом – никакой самодеятельности! Под счастливой звездой купец родился. Везёт людям…
– Менты? – В моём голосе только уважение. – Давно хотел посмотреть кого-нибудь из них в деле.
– Посмотреть? – Воевода тяжело вздыхает. – Сынок, это именно то желание, которому лучше бы не исполниться. Ведь в Поле зрителей нет, да? Все участники. И прав тот, кто лучше вооружён.
– Так, может, режик дадите?
– Ты знаешь закон, – хмурится Сальтан. – Древоружие должно оставаться в городе. Мы собираем оружие, а не разбрасываем его.
– Наручники брать?
– А ты научился с ними работать? – опять кипишует начальник.
Видно, вспомнил, как я на практике не сумел от собственных браслетов избавиться. Перед всем отделением опозорился. Самое время напомнить о достижениях:
– Зато стреляю из любого положения, навскидку и в цель.
– Ты сперва оружие найди, – сбавляет обороты воевода, – и сделай так, чтоб тебе позволили выстрелить. Будь внимательней, Данила, в Поле играют или в цвет, или в ящик… Ладно, бегом в раздевалку.
Разумеется, последнее его распоряжение понимаю буквально. Но у самых дверей Сальтан меня останавливает:
– И вот ещё что, Данила, – удивительно тихо говорит воевода. Он старательно разглаживает стол ладонями. – Береги себя.
Мне нечего ему ответить. Никто не виноват, но он сегодня вернётся домой, а я нет.
Такие вот дела.
3. РЫЖИЙ ХОНДА
Очнулся от холода. А ещё было сыро. И гадко.
Болела спина, а в глотку будто песок насыпали. Щедро насыпали. Не жалея.
В бок упиралось что-то твёрдое. Да так упиралось, что рёбра, казалось, вот-вот треснут и провалятся внутрь. Попробовал шевельнуться и легко перевернулся на спину. Сразу стало понятно, что это я на своей руке лежал: бок болел, а вот руки не чувствовал.
Не вставая, левой рукой принялся растирать онемевшую правую.
Серпов не было. Шинели тоже. Только портки и рубашка. И обувь сняли. Может, поэтому так холодно. Из-за влажного пола. На самом деле воздух вполне обычный: свежий и тёплый. Каким и положено быть воздуху погожим днём. А вот пол холодный и какой-то склизкий…
Высоко вверху, под самым потолком, – широкий проём. Сквозь него в помещение льётся небо. Нужно признать, сюда, к полу, доходит немного. Припоминаю подробности боя. Какой-то бронированный противник попался. И стилет в стружку порезал. Обидно. И глупо. Зачем хорошую вещь портить? Дурак какой-то. Но ведь я и пытался от него убежать! Не подвели инстинкты, однако. Те самые, которым нужно доверять.
А убежать – это было бы хорошо. Это хорошая идея.
Присмотрелся. Стены собраны из гладко подогнанного камня. Не залезть. И пол из камня. Чудно: зачем пол мостить? Рука наконец отзывается мерзкими покалываниями. Пытаюсь ускорить «процесс» постукиванием по камню вокруг себя: через минуту чувствую, как липко и скользко. Щели из грунта влагу вытягивают, и на полу прорастает плесень. Надеюсь, кормиться придётся не с этих «плантаций»?
– Привет, Рыжий. Очухался?
Знакомый голос!
Так и есть, кучерявый парень из лавки. Тот самый, у которого я кинжал пытался на верёвки и шанцевый инструмент обменять. А он мне какую-то историю о режике рассказал. Похоже, из-за него мои неприятности.
– Привет, Каин, – сказал я, – а где это мы?
– В тюрьме, – охотно ответил кучерявый. Глаза быстрые и какие-то чужие… чересчур смышлёные, что ли. – Отхожее место в том углу, умываются в этом. Обед недавно приносили. Твою пайку риса и воду я не тронул. Так что поспеши: умойся и поешь.
– Зачем спешить?
– Потому что, когда я проголодаюсь, – вмешивается грубый чёрный голос, – депа с два тебе что-то останется.
– Это Сула, – пояснил Каин, – нас здесь трое.
– Привет, Сула, – сказал я чёрному человеку. – А я – Рыжий. Надеюсь, мы тебя не стеснили?
Они засмеялись. Я не понял, что их так развеселило, а спрашивать не хотелось: не плачут и ладно. По совету Каина сходил в дальний угол, потом умылся. А перед пол-литровой кружкой с водой и чашкой риса вытер руки.
– Дай лепень посмотреть, – попросил Каин, кивнув на влажный ком.
Странная просьба, конечно. Я отдал ему платок и приступил к еде.
На воду, ясное дело, даже не глянул. Не я кипятил, не мне и пить. Рис – другое дело, хоть и не наш, не ковровский. Этот – белый и длинный. А у нас – серый и горошком. Может, это и есть упаднический продукт? Занятно, давно хотел попробовать. Вкусно, конечно… я поперхнулся и закашлялся: мой платок выскользнул из рук Каина, но не упал – пластиной повис в воздухе.
– Какого депа?! – прохрипел я. – Что за хрень?
– Демоверсия леталки, – сказал Каин. – Бесполезная вещь. У Пека ничего более ценного не было?
– У Пека?
– Опоздал с несознанкой, Рыжий. Как тебя Данила приложил, так ты и раскололся: в отключке сам признал, что режик у Пека взял.
Что врёт, я понял, но летающий платок интересовал больше:
– У Пека?
– Опоздал с несознанкой, Рыжий. Как тебя Данила приложил, так ты и раскололся: в отключке сам признал, что режик у Пека взял.
Что врёт, я понял, но летающий платок интересовал больше:
– Как ты это сделал?
Вместо ответа Каин двумя пальцами ухватил платок, а свободной рукой несколько раз провёл по нему ладонью. Платок обмяк и превратился в тряпку, которой я протирал лицо и руки. Только сухую и будто выглаженную. Дела…
– А теперь обратно. Чтоб летел.
– На вольтанутого косишь? – с усмешкой спросил Каин, – Или тебя депы вместе с планетой на Дно уронили?
Он разложил у себя на ладони тряпицу и поводил по ней пальцем. Платок со щелчком распрямился и вновь завис над полом.
Я был потрясён.
– Это всего лишь заплатка для леталки, парень, – сказал из своего угла Сула. – Была бы непробивайка или печка – стоило бы дорого. А так… глупая игрушка.
– Хамелеоны тоже в цене, – поддержал его Каин. – Ты точно крепко головой ударился, если таких вещей не знаешь.
Они говорили что-то ещё. Такое же насмешливо-язвительное. Но мне было не до них. Как же так? Платок мне дали в придачу к еде и постою в обмен на гляделку, подобранную в Поле. Гляделка была с ладонь и приближала будь здоров, но уж с очень узким углом обзора. Осматриваться неудобно. Но, похоже, я сильно продешевил, если хозяин ночлежки, чтоб задушить укоры совести, подарил мне такой удивительный платок. Или он и сам не знал, что его тряпка летает.
Я потрогал летающую заплатку и поразился её прочности: плоская поверхность ткани казалась несгибаемой, как полоска стали. Осторожно придавил пальцем сверху – платок легко опустился, но ничуть не прогнулся: так и остался прямой и ровный, как лезвие меча.
– Не держит.
– Глупый одер, – сказал Сула. – У вас в селухе все такие или тебя за особенную тупость выгнали?
Но я и не думал обижаться. Летающий платок поразил моё воображение.
– Откуда ты, Рыжий? – спросил Каин.
– Из Коврова.
Они перестали улыбаться. Оба как-то выпрямились и взглянули строго.
– До Коврова четыреста километров, – зачем-то уточнил Каин.
– Кто же тебя, бродягу, подвёз? – спросил Сула.
– Никто, – сказал я, наблюдая, как платок в очередной раз взлетает. – Сам пришёл. Ногами.
Сколько бы раз я ни опускал платок до самого пола, он поднимался не выше моей шеи. Это казалось странным: откуда ему знать, где у меня шея?
– Сам? – протянул Каин. – А приятелей где взял?
– Каких ещё «приятелей»? Один я.
– И ко мне один приходил?
– Конечно, один. На кой ляд мне кто-то нужен? И кому нужен я?
– И как там у вас, в Коврове? – угрюмо спросил Сула.
– Нормально, – я не понимал перемены их настроения. – Клязьма на Север прыгнула. Давно ждали. Болото на километр поправилось. Председатель сход собирал. Очередное переселение. Только, думаю, перебрались уже. У меня полсотни отбоев дороги…
– Полсотни? – удивился Каин. – А от эсэсовцев как отмазывался?
– Эсэсовцы? Не знаю таких. Не видел.
– Заставы санитарной службы. Фильтрация ущербного генофонда.
Я пожимаю плечами. Как же у них тут всё сложно! И платки летают…
– Не видел, – повторяю, не сводя глаз с платка. – Я напрямик шёл. Может, поэтому не встретил.
– Напрямик?!
– Вы там совсем рехнулись, – мрачно заявил Сула. – Воскресенцы так реку догоняли. Торнадо все их брёвнышки раскатал. От деревни только три сваи нашли. По ним и поняли, где люди жили. И ни души. Даже трупов не осталось. В то время как раз головастики на нерест шли. Всех жмуриков поели.
– А к нам зачем, Рыжий? – спросил Каин. – Зачем в Калугу пожаловал?
– Мимо шёл. Я из Края иду. Хочу увидеть начало Тьмы.
– Дурацкая затея, – сказал Сула. – Когда депы Землю уронили, Америке трындец пришёл и вся вода слилась в один океан, который не переплыть. Тьма начинается за океаном. Точно говорю.
– Да, я слышал про такое, – сказал я. – Но что такое «америка», никто не знает.
– Теперь это совершенно неважно, – сказал Каин. – Как яйцо на сковородку бросают, видел?
– Конечно.
– Вот и представь, что тот край, что на сковородку шлёпнулся, – Америка. А мы с тобой на другом крае, в России. Поэтому мы – живые, а они все – мёртвые.
– А почему депы Америку не любили?
– Почему? – удивился Каин. – Почему это «не любили»?
– Сула сказал, что депы Землю уронили и Америке трындец. Это депы специально так устроили или случайно получилось?
– Я не думаю, что депы это сделали специально, – глухо сказал Каин.
– Конечно, специально, – отрезал Сула. – Ну и каша у вас в голове. Ни хрена не понимаете. Салаги.
– Так объясни, – попросил я.
– До упадка люди такие были – депы. Их всё время по телевизору показывали, и они учили других людей жизни. А за непослушание обещали всем геенну огненную. Только их никто не слушал. За туфтарей держали. У них своя жизнь, у народа – своя. Вот за это они нас и грохнули.
– А как это «правильно»? – поинтересовался я. – И что такое «геенна»? И телевизор?
– Правильно – это когда по понятиям, – веско ответил Сула. – Каждый был сам по себе и не хотел жить интересами общака. А геенна – это то, что творилось во время Упадка. Мне как-то говорили, сколько народу за раз полегло. Только я в эти сказки не верю: не могу себе представить столько людей сразу.
– А я слышал, что раньше ночи были…
– Ага. А ещё с неба падал снег, и по воде можно было ходить как по сухому.
Каин нахмурился:
– О том, что по воде ходили, как по суше, написано в очень древней книге. Не думаю, что это враки.
– А в твоей древней книге об Америке что-то сказано?
– Нет.
– А про снег?
Каин промолчал, а Сула засмеялся:
– Так если там про снег и Америку ничего нет, может, и не было никакой Америки?
Упоминание о древней книге отвлекло меня от удивительного платка:
– А что там есть? – спросил я. – Про что книга?
– Про то, что нас всех сделал Бог. И Он защищает меня…
– Ясно, что «сделал», – Сула уже давился смехом. – Сделал-уделал…
– Если Бог тебя защищает, как ты оказался в тюрьме? спросил я Каина.
Сула хлопнул себя по ляжкам и закашлялся.
Эхом его кашлю коротко пролаял засов.
– Сулаев, на выход, – недовольно буркнул дружинник, входя в камеру. – Чему вы тут радуетесь, уроды?
Это у меня губа дрогнула. Сколько себя помню – всегда так перед схваткой. И ничего не могу с этим уродством поделать.
…Хватаю платок за краешек и закручиваю пластиной в надзирателя. Несгибаемая ткань входит ему в горло. Дружинник хрипит, хватается за шею, оседает. Я к его поясу: дубинка у него там подвешена. На специальной такой застёжке. Легко снимается… и тут же к дверям. Так и есть: второй дружинник подбегает. А я на корточках. У самых его ног. Сперва по коленям, а как он повалился ничком – по затылку и в висок. Только третий удар был лишним – замер он. И больше не шевелился.
Первым делом – обувь! Хорошие берцы. Высокие, крепкие. На литой упругой подошве. Я таких и не видел никогда. А эти двое, что надо мной потешались, на одно лицо стали: белые, глаза выкачены и как неживые.
– Чего застыли? – весело кричу. – В коридоре гляньте, может, там ещё кто-то есть. Нам одной пары ботинок не хватает.
Ага, «глянули» они, как же… стоят статуями, не шевелятся. Только мне так даже спокойнее. Деп их разберёт, что они в коридоре будут делать. А вдруг дверь прикроют и засов на место вернут?
Обулся и даже зажмурился от удовольствия – ух, как ногам тепло и сухо! Носки и ботинки надзирателем согреты. Хорошо!
– Ты бы тоже обулся, – Каину говорю.
Не слышит он меня. Смотрит на дружинников и губами шевелит, будто разговаривает.
Тогда я сам снял со второго покойника ботинки. Потом подумал и бушлаты тоже с них поснимал. И часы. А ещё в карманах штанов пошарил. Только пусто там, ничего не было. Одну куртку на себя надел, а во вторую обувь завернул, пояса, дубинки. Хорошие вещи. Знатный обмен. Вот только бушлат тесноват, в подмышках давит, движения сковывает. Зато обувка точно по ноге! Ичиги давно нужно было выбросить. А серпа – тяжёлые и быстро тупятся. Серпа, нож и стилет против двух дубинок с поясами?
Невыгодно! В Поле без режущего пропадёшь… Не беда! Второй бушлат на что-нибудь путёвое на рынке обменяю… и тут я о платке вспомнил. Вот ведь голова садовая! Чуть было не забыл такую видную вещицу. Склонился над жмуриком, которому горло перерезал, и передумал: платок был в крови. Не просто выпачкан – залит чёрно-красной пузырящейся слизью, которая не высохнет и до третьего отбоя. Не захотелось мне пачкаться. Я же во всём чистом, новеньком.
Тогда я вместо платка посуду прихватил. Водой из кружки чашку сполоснул да на приятелей цыкнул:
– Пошли, что ли? Или тут остаётесь?
– Это что же? Выходит, мы надзирателей грохнули? – заскулил Каин. – При побеге?
– Одного прирезали, факт! – кивнул Сула. – А второго дубинкой заквасили. Валить надо. Никто не поверит, что фазан сам справился.