Выезжая из конторы в колонию, Угорь был искренне уверен в том, что решить все вопросы он успеет до обеда, максимум – до вечера. Однако чем дольше он изучал материалы, тем более запутанным казалось дело. Вернее, информации, задокументированной и подшитой в папку, было столько, что приходилось изрядно напрягать извилины, сортируя факты, имеющие значение для расследования и не имеющие такового. В итоге Евгений натурально запарился и вышел подышать свежим воздухом.
Денек стоял такой, что дух захватывало: яркое солнце слепило глаза; сияла белизной, искрилась, переливалась, хрустела морозом сибирская зима. Отсюда, с высокого крыльца административного здания, Угрю была видна значительная часть территории жилой зоны – разделенные решетками локальные сектора, вычищенные площадки для прогулок, тщательно выметенные дорожки, приземистые одноэтажные бараки со свисающими с крыш мохнами снега. И такая тишина, такой покой вокруг, будто и не зона тут вовсе, а лыжная база, замершая в ожидании наплыва спортсменов. Впрочем, стоило глянуть сквозь Сумрак – все становилось на свои места. Эмоции тысяч заключенных захламили первый слой темными сгустками, бараки напоминали гигантские синие сугробы – так густо их покрывал мох, единственный постоянный обитатель Сумрака. Озлобленность и отчаяние пропитывали здесь каждое строение, каждую вещь, каждый квадратный метр.
Угорь сокрушенно качнул головой, затем втянул носом морозный воздух, потянулся.
– Степанов, вы зачем прячетесь? – вдруг спросил он вслух. – Что за детский сад? Выходите!
Светлый надзорный и впрямь появился из-за угла здания.
– Я не прячусь! – с обидой ответил он. – Просто не хотел вам мешать. Вы ведь размышляете…
Он казался неплохим парнем – интеллигентного вида, приветливый, деловитый, форма на нем ладно сидит… Надзорным полагалось иметь отдельные кабинеты на территории колонии и одно общее помещение снаружи. Снаружи – в том же здании, куда уже отбывшие срок заключенные заходили за своими документами и за сберкнижкой с заработанными за время отсидки деньгами. Здесь же сотрудники тюремных Надзоров ставили Иным метки – дескать, да, сидел, был инициирован, освободился, подлежит обязательной регистрации и временному курированию Дозоров по месту пребывания.
Ну а свой кабинет, находящийся внутри зоны и предназначенный для личных бесед и занятий с зэками, Степанов без раздумий уступил следователю. А сам, значит, за углом прячется… точнее, старается не мешать. Евгений глянул сквозь Сумрак: ну да, все верно – за скромностью, приветливостью и деловитостью скрываются стыд и чувство вины. Недоглядел, не предотвратил, не спас… Каково это – не уберечь того, за кого ты в ответе?
– Расскажите мне про Горина, – попросил Угорь и тут же замахал руками: – Только вот не надо протокольными словами! В бумажках я уже покопался. Вы мне нормальными, человеческими словами опишите, каким он был.
Степанов помолчал минутку, затем сделал знак рукой – давайте, мол, пройдемся.
– Вас, наверное, ввели в курс, – неторопливо начал он, – наша зона – черной масти. В красных зонах жизнь ведется по распорядку, всем заправляет начальство колонии, а порядки на местах устанавливают «активисты»[3]. Черная зона живет по воровским законам, по понятиям, и вор тут – вовсе не крадун, попавшийся на грабеже, не карманник и не медвежатник. Вор – это высшее звание преступного мира, человек, чей авторитет непререкаем для большинства уголовников, будь то блатные[4], понты колотящие, беспредельщики, «мужики» и представители прочих сословий. Для настоящего вора – лучше перо в бок, нежели сделка с вертухаем[5]. А вы же знаете: тюремные Надзоры существуют в зонах под маской особых отделов, мы для обычных заключенных – такие же представители госаппарата, как следаки, опера, прокуроры и вертухаи. А Горыныч… извиняюсь, Горин – он был как раз настоящим вором. То есть представляете, да? Ему через многое пришлось переступить, прежде чем начать общаться со мною. А мне, соответственно, пришлось долгое время вести подготовительную работу, чтобы он наконец научился доверять. Не только мне – вообще Светлым.
– Слу-ушайте, а как так получилось, что настоящий вор, криминальный авторитет, и вдруг – потенциальный Светлый? Давно вы вообще его разглядели? Давно инициировали?
Степанов усмехнулся.
– Ну да, условия на зоне еще те. Состояние угнетенное, положительным эмоциям проявиться шансов практически нет. – Надзорный один в один проговаривал то, о чем минутами ранее думал сам Евгений. – У нас своя специфика, свои хитрости в работе с потенциальными. Тут важен целый комплекс, стечение обстоятельств. Например, письмо хорошее арестант из дома получил, фильм смешной в кинозале крутили, сигареты в тюремный лабаз завезли не отсыревшие, чифир удалось заварить знатный… Пытаемся играть вот на таких мелких радостях. А Горин, ко всему прочему, на момент инициации был «смотрящим» – ну, вроде как воры на сходняке его старшим в бараке назначили. Следил за порядком, разъяснял понятия, решал спорные вопросы. Мужиком-то он был рассудительным, с каким-то таким… обостренным, что ли, чувством справедливости. И тут как раз ему пришлось сложную ситуацию разруливать. В общем, чтобы совсем уж в дебри не лезть: рассудил он спорщиков по понятиям, все правильно сделал, ну и по такому поводу испытывал гордость…
– Вот тут-то вы и подоспели!
– Ну да, подоспел… – Степанов, переживая, помолчал. – Это год назад было. Из «смотрящих» его тут же убрали. Мы-то свое общение с ним не афишировали, понятное дело, но здешние Темные не дремлют. Почуяли, что Горин стал Светлым Иным, – добились его перевода в другой барак, где в основном «мужики» живут. Подальше от блатных, короче.
– А обычные заключенные как к Светлым относятся? – заинтересовался Угорь. – Ведь Иным здесь пользоваться магией нельзя, значит, симпатии с антипатиями внушить братве получится только самым традиционным способом!
– Верно, – согласился Степанов и пожал плечами, – только вы же знаете, что все Иные сами по себе обладают определенным шармом, тут никакого дополнительного воздействия не требуется. Горина и до инициации уважали, и после отношение к нему мало изменилось. А вообще – вы бы лучше Саньку на этот счет расспросили.
– Санька, я так понимаю, это тот самый единственный Светлый Иной, который сейчас остался на зоне?
– Ну да, сосед… – Степанов на мгновение нахмурился и тут же поправился: – Бывший сосед Горина по нарам. Хороший парнишка, сюда совершенно напрасно попал…
Не в первый раз уже за время разговора чудилась Угрю в голосе надзорного тоска. Вот и сейчас – сказал «совершенно напрасно», а у самого интонация сказанному не соответствует. Переживал Степанов, томился, накручивал себя постоянно – дескать, а все ли я сделал, что мог? И речь тут, наверное, шла не только о страшном позавчерашнем инциденте, но и о работе тюремного Надзора вообще. Вот вверена тебе колония на полторы тысячи человек, и находятся в ней семеро потенциальных Иных, и от твоих действий в большой степени зависит то, Светлыми они станут или Темными, выйдут они отсюда действительно перевоспитавшимися, достойными членами общества, или их преступная сущность вопреки твоим стараниям окажется подкреплена и усилена недоступными обычным людям возможностями. Может, ты плохо старался? Может, если бы вовремя нашел правильный подход, Светлых в колонии было бы еще больше? И ведь невдомек этому интеллигентному перфекционисту, что соотношение два к пяти – это уже настоящее достижение, потому что обычно количественная разница между Светлыми и Темными куда больше. Угорь подозревал, что существуют тюрьмы и колонии, где Светлых нет вообще.
Нужно было как-то разболтать Степанова, не дать ему окончательно закрыться в скорлупе из самобичевания.
– Слу-ушайте, а ведь вон там – это же место преступления, верно?
– Да, это клуб.
– Мы можем сейчас туда зайти? – оживился Угорь. – Пустят?
– Пустят, конечно, – вежливо улыбнулся Степанов. – Там сейчас никого. Собственно, с тех самых пор клуб закрыт. До окончания расследования.
– Ну, пойдемте, пойдемте! – поторопил Евгений. – Я осмотрюсь, а вы мне пока расскажете о Темных. Что, действительно они всей зоной заправляют?
– Я разве так сказал? – смутился надзорный. – Нет, вы меня, видимо, неправильно поняли. Просто, во-первых, Темных традиционно больше, чем Светлых Иных. Везде, в любом коллективе. Мы тут не исключение. Иные, пусть даже неинициированные, – они всегда чуть фартовее обычных людей. На уровне чуйки предугадывают опасность и легкую добычу, оттого и авторитет на воле зарабатывают быстрее преступников-людей. Ну и в местах лишения свободы заключенные к таким тянутся, поэтому… Короче, у Темных всегда много добровольных помощников – «шестерок» и шнырей. Но свой шнырь был и у Горыныча, к примеру. Даже когда я его уже инициировал. У него и десяток помощников был бы, если бы он захотел.
– А во-вторых? Вы сказали: во-первых, Темных всегда больше. А что во-вторых?
– Ну, у них тоже своя специфика в воспитании и обучении. Вы же помните – наша зона черной масти. Сотрудник Темного Надзора… как и сотни его коллег по всей стране… они, конечно, справляются с обязанностями по мере возможностей, но я вам уже говорил, как в зонах относятся к вертухаям. А раз надзорный лишает тебя свободы, не дает пользоваться Силой, не способствует тому, чтобы твое дело исчезло, а о тебе самом «мусора» и думать забыли, – значит, он вертухай и есть. Даже уже инициированный Темный предпочтет не знать простейших заклинаний, чем научиться им от надзорного. И вот чтобы в зоне все было нормально, сюда обычно подсаживается бывалый, авторитетный Темный с воли.
– Что значит – подсаживается? – удивился Угорь. Они уже стояли на ступеньках бокового, служебного входа в клуб, но Евгений не спешил зайти внутрь, предпочтя не отвлекаться и дослушать Степанова.
– Ну, по поручению воровской сходки один из членов банды, Иной, совершает мелкое преступление или берет на себя вину кореша – специально для того, чтобы получить срок и стать «смотрящим» для Темных в колонии. Во-первых, если «смотрящий» даст зэку задание посещать занятия в тюремном Надзоре, то общение с вертухаем уже не западло. Во-вторых, он и сам учит их потихоньку. Темный Надзор готовит Иных для Дневного Дозора, а «смотрящий» – для фартовой жизни на воле.
– Конкуренты, стало быть… И что? Цапаются между собой?
– Не замечал. Скорее терпят. Понимают, что друг без друга у них все будет… сложнее.
Евгения не совсем кстати осенило: давным-давно до него доходили слухи о том, что Аесарон, нынешний глава Дневного Дозора Томской и еще двух сопредельных областей, когда-то отбывал наказание в местах лишения свободы. Угорь терялся в догадках – как это Темный умудрился попасться в руки органов правопорядка, обычных людей? Почему не воспользовался возможностями Иного, дабы избежать ареста и наказания, почему не улизнул из следственного изолятора или из тюрьмы сквозь Сумрак? Теперь же дозорный со всеми основаниями подозревал, что Аесарону двадцать пять лет назад было поручено стать «смотрящим» на зоне – чтобы приглядывать за инициированными Темными и обучать их. Ведь в то время он не только не был главой Дневного Дозора, но и вообще в Дозоре, кажется, не состоял. Неплохая такая карьера – от уголовника до руководителя областного масштаба!
Они наконец вошли внутрь и сразу поднялись на второй этаж. Степанов мимоходом пояснил, что внизу остались спортзал и художественные мастерские. Там, к счастью, во время инцидента никого не было. По коридору второго этажа они последовательно прошли мимо маленького кинозала и «ленинской комнаты». Самым дальним помещением здесь была библиотека.
– Вот, – выдохнул Степанов, и Угрю показалось, что он непроизвольно поежился.
В реальном мире коридор был как коридор, светильники как светильники, двери как двери – все неказистое, чистенькое, недорогое, казенное. Никаких тебе надписей на стенах, пол недавно покрашен, металлическая дверная ручка на входе в библиотеку отполирована до блеска тысячами прикосновений.
В Сумраке все было иначе. Здесь коридор напоминал деревенскую избу после пожара: самые толстые бревна уцелели, а остальное выгорело напрочь. Волна чудовищного жара пронеслась отсюда, от библиотеки, до лестницы, спустилась вниз и промчалась по первому этажу, уперлась изнутри в торцовую стену и… развеялась без остатка. Заклятье «протуберанец», оно же – «кара небесная», воздействие третьего уровня.
Из характеристик, подколотых в дело, Угорь знал, что третьим рангом здесь, в зоне, не обладает никто, включая обоих надзорных. Степанов и его Темный коллега тянули на четвертый-пятый уровень, что надежно компенсировалось служебными амулетами: да, в их арсенале были мощные артефакты, заряженные непосредственным руководством, да только были они защитного действия. Скажем, обуздать толпу, если вдруг вся зона взбунтуется, подобным артефактом можно, а вот развеять в Сумраке пусть даже не толпу, а всего лишь четверых, – не получится.
С их подопечными все еще очевиднее: сдерживающие заклинания не давали набрать им должной Силы. Но даже не будь сдерживающего фактора… скажем, самый перспективный из всех, заключенный Горин, смог бы, наверное, лет через десять-пятнадцать выдать на пике четвертый уровень. Темный «смотрящий» Фагот (а теперь Угорь уже понимал, что инициирован он был не в зоне, что попал сюда по решению воровской сходки – присматривать за потенциальными кадрами) мог бы, наверное, показать на воле аналогичный результат, хоть и записан он был пятым рангом. Вот только и Горыныч, и Фагот – оба погибли здесь, в коридоре, ведущем в библиотеку.
Про Светлого Саньку и остальных Темных и говорить нечего – им подобный уровень мог быть доступен лет через пятьдесят-сто.
«Кара небесная» – заклятье универсальное, сотворить его мог и Темный маг, и Светлый, различия только в оттенке Силы, использованной в процессе. Судя по тому, что синий мох на десяток метров вокруг здания клуба не выжжен, а выморожен, Сила была Темной. Что же получается – все-таки Фагот? Рискнул, не совладал – и поплатился? А чего ради рискнул? В материалах фигурировал какой-то «подогрев»[6] с воли – не то перепутанный, не то украденный. В своем рапорте в Ночной Дозор Степанов в качестве рабочей гипотезы выдвигал предположение, что именно «подогрев» мог стать причиной раздора между Темными и Светлым заключенными. Если Горыныч действительно присвоил себе незаконную передачу с воли, адресованную Темным, Фагот со товарищи могли бы попытаться его наказать. Попытались – и сами погибли, не сумев обуздать поток выплеснувшейся Силы?
Угорь заглянул на второй слой Сумрака и тут же отшатнулся обратно. Нет, конечно же, там не было обгорелых трупов, оторванных конечностей, не было никаких таких ужасов реального мира, нехорошо воздействующих на психику неподготовленного человека. И все же едва уловимые, не успевшие окончательно развеяться следы там были: неосязаемые, неощутимые в физическом плане, пространство на втором слое пронизывали разорванные в клочья, испепеленные, микроскопические частички аур погибших. Будто останки растерзанных не тел, но душ Иных. Еще живая, но уже безвозвратно умирающая пыль.
Информативный слепок с таких аур не снять. Временное ревоплощение хотя бы одной из жертв для дачи показаний… даже если и возможно, то слишком хлопотно: решение о краткосрочном «воскрешении» погибшего или упокоенного в Сумраке Иного принимает Инквизиция, энергозатраты при этом такие, что мама не горюй, и основания для подачи заявки на ревоплощение должны быть чрезвычайно серьезными. А тут, похоже, не тот случай. Всего лишь разборка заключенных на зоне.
Или нет?
В деле упоминалось и еще одно убийство, совершенное накануне применения «кары небесной»: один заключенный (обычный человек) жестоко расправился с другим заключенным (обычным человеком). Связано ли то убийство с предполагаемой разборкой между Горынычем и Фаготом?
Угорь помотал головой и вынырнул в реальный мир.
– Похоже, мне все-таки придется побеседовать с уцелевшими участниками всех последних событий.
Степанов в ответ уныло кивнул и осведомился:
– С кого хотите начать?
– Я так понимаю, что хронологически все началось с инцидента в промзоне, с людей?
– Н-нет, – с сомнением выдавил надзорный. – Скорее всего, сначала исчез «подогрев».
* * *Санька не успел даже обдумать как следует, отчего это Темный интересуется его ужином, а Фагот озадачил пуще прежнего.
– Вкусно было? – совсем ласково осведомился «смотрящий».
Странный вопрос. «Положняк» – нехитрый рацион питания – одинаков на зоне для всех, независимо от масти и статуса. Только всяким диетикам-диабетикам выдают еще более пресную, недосоленую или совсем несладкую жратву. Как тут можно говорить о вкусе?
Правильно поняв удивленное молчание Саньки, Фагот театрально вздернул брови.
– Что, Горыныч даже не угостил, не поделился?
Только теперь до Саньки доперло: его кореш, сосед с нижнего яруса нар, намедни обмолвился, что ждет «подогрев» с воли. «Дорога» была давно налаженная – хоть Горин и считался блатным, в промзоне он время от времени появлялся вместе со всем отрядом. Ну, не работать, конечно, появлялся – дела какие-то решал. А на производстве мастера и бригадиры – вольные пташки. Да еще и людишки попроще постоянно наведывались в цеха ночами, когда зэки возвращались в жилую зону. Людишки эти завозили материалы и заготовки, вывозили мусор, металлическую стружку и прочие производственные отходы, забирали готовую продукцию. Обычно договаривались именно с ними – пронести в цех и оставить в укромном местечке передачу для конкретного зэка. Таким образом Горыныч регулярно разживался то водярой, то куревом поприличнее, то хавчиком. Протащить «подогрев» из промзоны в жилку, через шлюз с охраной и обязательным шмоном – это отдельная песня, но у братвы и тут все было замазано.