— Марик!
— Миша!
— Старик!
Денис так и замер с открытым ртом. Вакасян и Варшавский обнимались и чуть не целовались, как самые сердечные приятели. Денис уже давно постановил себе — с этими киношниками не пытаться что-либо выстроить логически, но чтоб такое! Только недавно по всем каналам крутили, как Вакасян Варшавского во всех смертных грехах обвинял. И — на тебе!
На поминках было не так людно, как в прошлый раз. Собственно, уместились за одним столом, — не пришлось даже и раздвигать — Цыган, Лена, Грязнов, Морозов, продюсер с режиссером, Максимов, Ксения, еще трое актеров, которые играли главные роли в сценарии Кирилла.
Цыган неохотно оторвался от компьютера Кирилла, когда Лена позвала всех к столу.
Варшавский налил всем водки.
— Прошу тишины, — сказал, вставая, Вакасян.
Но едва стол затих, Грязнов сказал:
— Спасибо. Садитесь.
Вакасян покорно опустился.
Какое-то время было тихо и неловко за столом. Потом встала Лена:
— Я плохая христианка, я не знаю, кажется, сегодня душа Кирилла покидает нас, да?
Никто не ответил.
— Честно говоря, не понимаю, что такое душа, может, это наша память? Трое за этим столом знали Кирилла с детства. Это Денис, — кивнула она на Грязнова, — Миша, — она кивнула на Цыгана, — и Сергей Петрович, кивнула она на Морозова. — Если они будут Кирилла помнить, душа его не умрет. Извините за пафос… Я не привыкла…
— Не дай бог привыкнуть, — сказал Цыган.
— Я Кирилла забыть не смогу, — сказала Лена.
Грязнов исподлобья посмотрел на нее.
— Я его люблю. Это так… — Губы у Лены задрожали. — Давайте помянем его, — попросила она.
Все встали.
— Только не чокаться, — напомнил Морозов.
Лесная изба. Интерьер.
Они чокнулись. Звонко, весело, многократно.
— Быстро, быстро, надо выпить, пока бьют! — торопил Антон.
Куранты пробили двенадцать раз.
— Ура! — закричал Сабанов.
— Ура! — закричали Некрасов, Галя, Белоусов и старик.
— Целоваться! — приказал Антон.
Они обцеловались друг с другом по-разному. Парни между собой, ерничая, а с Галей нежно. Старик поцеловал ей руку.
— До нового века семь лет! — сказал Антон, накладывая салат.
— Шесть, считать не умеешь! — сказал Белоусов.
— Ага! Прямо счас! — рассмеялся Антон. — Новый век начнется в две тысячи первом году!
— В двухтысячном! Владлен Николаевич, — обратился к старику Белоусов, — как?
— Антон прав, хоть он мне и сын, — сказал старик.
— Какая разница! — грустно произнесла Галя. — Я стала на год старше! Вот что обидно.
Все, как по команде, расхохотались. Больше всех заливался старик.
— Ну а теперь прошу налить и выслушать.
— Не гони, Игорек! — попросил Белоусов с набитым ртом.
— Так, всем нолито? Отлично. Уважаемая изба! — поклонился на все четыре стены Сабанов. — Уважаемый Владлен Николаевич! — поклонился старику Сабанов. — Уважаемые товарищи…
— Совок!
— Мы не коммунисты!
— Господа!
— Хорошо, уважаемые друзья. Перед вами пророк.
— Где?
— Кто?
— Покажи!
— Я. Хочу напомнить вам события тех далеких для всех нас дней. Когда мы заблудились в лесу, помните? — Сабанов посмотрел на Белоусова. Правильно?
— Да.
— Женька, повтори, что я тогда говорил!
— Да ты много чего говорил!
— Нет, я тогда всем кое-что напророчил.
— Что мы с голоду помрем! — сказал Антон.
— Это твои слова, — сказала Галя.
— Ты говорил — встать! Всем встать! Я думал, ты офицером станешь.
— Я сказал, что когда-нибудь мы еще будем смеяться над этими страхами, помните?
— Ты так сказал?! — искренне удивился Белоусов.
Все на секунду задумались.
— Ну что, — выждал паузу Сабанов. — Пора?
И они действительно стали хохотать, орать, перебивая друг друга:
— Вода — писк!..
— А там — крысы!..
— А я потом эти макароны…
— Одна нога у человека короче…
— Я так и не видел голой!..
Владлен Николаевич вертел головой, улыбался, набивал трубку табаком.
Актер, играющий в фильме Владлена Николаевича, поднялся.
— Мне пора, — сказал он. — Леночка, держись.
Лена пошла провожать его.
Варшавский посмотрел на часы:
— О! Пора.
Встала и Ксения.
Грязнов чуть дернулся, но остался сидеть. Она сама кивнула ему: дескать, выйдем.
Грязнов поднялся не сразу. Посмотрел на Максимова, но тот был увлечен тихой беседой с продюсером.
Морозов о чем-то говорил Цыгану. Словом, никто на него внимания не обращал.
Грязнов вышел в прихожую.
Вакасян надевал ботинки.
— Вы обиделись? — спросил серьезно.
— Обидеться — не тот глагол, — ответил Грязнов.
— Ну простите. Лично вас это не касалось.
— Это касалось Кирилла.
— А знаете, сколько раз Шекспир в гробу перевернулся? Такая уж доля горемычная у драматургов.
Он сунул руку для пожатия Денису, тот помедлил, но пожал.
— Не делайте так больше, — сказал строго.
Вакасян отдал пионерский салют:
— Под девизом всех вождей — Ленина и Сталина.
Ксения ждала Грязнова на лестничной площадке.
Грязнов попытался ее обнять, Ксения вяло отстранилась.
— Так, — сказал Грязнов. — Что-то случилось?
— Нет, просто не место и не время.
— Когда увидимся?
— Зачем?
Грязнов улыбнулся:
— Когда я первый раз в жизни целовался с девчонкой, она все время спрашивала: зачем ты это делаешь? Я до сих пор не знаю, что отвечать.
Ксения тоже улыбнулась. Потом положила руку Грязнову на грудь и сказала нежно:
— Извини, Денис, не надо нам больше видеться, ладно?
— Почему?
— А вот на такие вопросы я не умею отвечать.
Грязнов вернулся в комнату. Налил себе стакан водки, но пить не стал.
— А я так и не понял Кирилла, — сказал он за притихшим столом. — Я никогда его не мог… м-м… предсказать. Он был настолько разный — голова кругом. Вот честное слово, я никогда не был до конца уверен, что вижу настоящего Медведя. Мне всегда казалось, что его много. Понимаете? Нет?
— Да, — завороженно сказала Лена. — Да. Правильно, теперь ты понял? Это только один Кирилл умер, остальные — нет…
— Мистика, ребята, — сказал Максимов. — Приятная, но мистика. Он был живой, он был один, он умер… А я живу. Давайте за него…
— Только не чокаться, — снова напомнил Морозов.
Лесная изба. Интерьер.
Они снова выпили.
— Вот собрались пятеро молодых и умных людей, — сказал Владлен Николаевич, — и думают себе: на кой здесь этот старый хрыч?
— Что вы?!
— Неправда…
— Никто так не думает…
— Нам наоборот…
— А я по делу, — сказал старик, перебив голоса. — Я не старый. Я очень старый. Я Дед Мороз вообще-то.
Владлен Николаевич достал из-под стола красную шапку прямо с бородой и усами, нахлобучил и стал действительно похож на Деда Мороза.
— Я подарки вам принес.
Все вокруг запрыгали от радости, захлопали в ладоши.
— Собственно, подарок у меня один, но на всех. И вполне в духе времени — деньги, — сказал старик.
Он жестом мага вынул из-под стола папку и раскрыл ее.
— Там пальмы и девушки? — спросил Сабанов.
— Там ваше будущее, молодые люди, — серьезно сказал старик. — Миллион долларов США.
В тишине было явственно слышно, как Белоусов громко сглотнул.
Антон протянул к папке дрожащие руки.
— Так, — сказал старик. — По алчному блеску ваших глаз я вижу, что вы меня неправильно поняли. Это кредит. Миллион этот надо вернуть через год, с процентами. Проценты, правда, небольшие. Сможете за год заработать два миллиона?
— Бать, ну ты даешь, — проговорил Антон. — Ты б хоть валерьянку приготовил.
— Ну? — не обратил внимания на слова сына старик. — Сможете?
Белоусов пожал плечами, Галя растерянно вертела головой, Некрасов уставился в стол.
— Сможем, — встал Сабанов.
— Только условие — чтоб польза была России, — серьезно сказал старик и передал папку Сабанову.
Грязнов взял из рук Лены семейный альбом.
Теперь их осталось четверо. Цыган снова сел к компьютеру, а Лена, Грязнов и Морозов сидели за столом, пили чай.
— Знаешь, что он сказал перед смертью? — спросил Грязнов, перелистывая фотографии.
— Про картошку, я же рассказывала.
— Нет, перед самой смертью. «Уже все равно, все известно наперед».
— Да-а… — протянула Лена.
— Это он Максимову говорил, — сказал Морозов.
— Кто знает… — пожал плечами Грязнов. — Так ты говоришь, утром ничего такого?
— Ничего, — покачала головой Лена. И посмотрела на Грязнова. Лицо у того было какое-то напряженное. — А что?
— А ты видела его утром? — спросил он и посмотрел ей прямо в глаза.
— Видела, — немного растерялась Лена.
— Как?
— Он встал, собрался, пошел на работу… А что, что?
— Лена, — ровным голосом сказал Грязнов, — ведь вы с ним уже полгода как расстались. Ты ведь у мамы живешь.
— Нет…
— Лена, я тебя у мамы нашел, — перебил Грязнов. — Ты не жила с Кириллом. Ты не видела его утром…
Лесная изба. Интерьер.
Музыка гремела так, что голосов не было слышно, поэтому все орали.
— В компьютеры надо вкладывать!
— В сельское хозяйство!
— Ага! Давай еще зароем в землю!
Старик сидел в углу, покуривал трубку и хитро улыбался.
Галя и Антон танцевали, впрочем тоже участвуя в споре.
— В новые технологии надо вкладывать! — вставил Антон. — У нас военные такие чудеса делают! Бать, скажи им!
— Сами, ребята, сами! — покачал головой старик.
Сабанов вскочил, выхватил у Антона Галю и закружил ее по комнате:
— Мы заработаем! Если будем все вместе…
— Галка, ты чего молчишь?! — кричал Некрасов.
— Я думаю!
Некрасов отобрал девушку у Антона, поцеловал в щеку. Та расхохоталась.
— Если для России, то надо строить дороги! Еще Гоголь сказал!
— Все, хорош! Пошли снежную бабу лепить! — позвал Некрасов, подавая Гале дубленку.
— А это идея, — сказал Сабанов. — Дороги во как нужны.
Некрасов попытался растормошить ребят, но те неохотно вставали и тут же садились, увлеченные новой идеей.
— А ты знаешь, как строят дороги?
— Здрасте, я инженерно-строительный заканчиваю!
— Дороги — это перспективно…
— БАМ уже построили.
— Дурак!
— А ну вас! — махнул рукой Некрасов. Он подхватил Галю под руку и вытащил из дома.
Лес. Натура. Ночь.
Они тут же свалились в сугроб. Захохотали, радостные. Стали бросаться снежками. Галя попала Некрасову в голову, и тот упал, застонав.
— Жень, ты что?!
— Все.
Галя склонилась над ним. Он прижимал руку ко лбу.
— Больно? Отпусти.
Она отняла его руку ото лба.
— Ничего-ничего, — сказал Некрасов и вдруг обнял Галю, прижал к себе и поцеловал.
— Не надо, Женя, не надо, — с трудом оторвалась она от его губ.
— Перестань, Галка, ты же знаешь, что я тебя люблю.
Галя отстранилась:
— Ты меня любишь? Ты так меня любишь?
— Как умею.
Он встал, подхватил ее на руки и понес.
— Отпусти, пожалуйста, я тебя очень прошу.
— Нет. Я теперь тебя не отпущу. Я теперь не могу тебя отпустить.
Сарай. Интерьер.
Он ногой распахнул дверь в сарайчик, поставил Галю и снова поцеловал.
Руки его дотронулись до ее груди.
Галя протяжно вздохнула.
— Никогда не думала, что ты такой…
— Какой? Какой? — горячечно спрашивал Некрасов.
— Ты не посмеешь, — вдруг улыбнулась она лукаво.
Некрасов расстегнул ее дубленку, кофту, стал целовать грудь.
— Ох, что ты делаешь? Что ты делаешь!
— Я тебя люблю.
Они легли на сено, он целовал ее руки, глаза, губы.
— Ребята услышат, — прошептала Галя, — они тебя убьют.
Он вскочил, закрыл дверь сарайчика и подпер доской:
— Никто нас не услышит.
— Ты… Ты… Ты с ума сошел…
— Ты с ума сошел, — сказала Лена.
Даже Цыган оторвался от компьютера.
Грязнов смотрел на нее, не отвечая.
— Да, — встала Лена и заходила по комнате. — Мы с ним расстались. Я полгода с ним не жила. Это тебе Варшавский сказал?
Грязнов молчал.
— Мы никому не говорили. Я просто Марику дала мамин телефон. Только он знал…
— Ты не видела его, — опустил голову Грязнов. — Тебе было стыдно?
— Я видела его! — крикнула Лена. — За три дня до его смерти я вернулась! Понимаешь, вернулась к нему! Как чувствовала!
— Я нашел тебя у мамы.
— А ты хотел, чтобы я одна ночевала в этом мертвом доме?! Ты хотел, чтобы я тронулась?!
— Я хочу тебе верить…
— Ты что, Денис? — вдруг сказал Морозов. — Лена?!
— Подождите, Сергей Петрович.
— Нет, это ты подожди. Я сам ее здесь видел, усек? Какого?.. Да, второго, второго я приходил.
— Ну да! Правильно! Сергей Петрович приходил! За два дня, кажется, да? — всплеснула руками Лена.
Грязнов в сердцах сплюнул:
— Тьфу! Я действительно сошел с ума. Нет, все, бросаю. Следователь прав… Следствие закончено… Я тыкаюсь как слепой…
— Ты просто… ну волнуешься, — подыскал слово Морозов. — А ты поспокойнее. Как там поется — «чистые руки, холодное сердце, горячая голова…».
— Нет! — с отчаянием засмеялся Грязнов. — Чистая голова, холодные руки… Или как?
Это хоть как-то разрядило обстановку.
Когда вышли на улицу, Денис спросил:
— Цыган, ты домой?
— Без вариантов.
— Сергея Петровича подбросишь.
— А ты куда? — спросил Морозов.
— Надо мне тут…
— Плюнь, Денис, — серьезно сказал Морозов. — Она баба вздорная.
— Кто?
— Короленко эта, Ксения.
— Хорошо. Плюну. Вот поеду и плюну.
Но поехал он не к Ксении, а в агентство. Зачем — и сам не знал, но что-то его тянуло, мучило…
— Отдыхай, — кивнул вахтеру.
Он открыл дверь своего кабинета, сел за стол и глубоко задумался.
— Чего я приперся?
Подумал еще и сказал:
Снова получилось что-то вроде хокку.
Он вставил в видеомагнитофон кассету. Включил.
Темная фигура подходила к шкафу с оружием. Виден был только торс и самая верхушка кисти руки.
— Вот, — сказал Грязнов, — чего я приперся. Нет, Дениска, ты это дело не бросишь.
Квартира Петрова. Интерьер.
— Господа, я собрал вас, чтобы сообщить… — Белоусов огляделся. Отца точно нет дома?
— Нет, — ответил Антон.
— Вот. — Он выложил на стол огромную карту и какие-то бумаги.
Все склонились над картой. Жирная красная полоса тянулась от Свердловска до Москвы.
— Не, нам такую дорогу не потянуть, — сказал Некрасов.
— Потянуть, — подмигнул Белоусов. — Только это не дорога, а кабель.
— Прокладывать кабели? — спросил Сабанов.
— Кабель проложен в пятидесятых годах, — с энтузиазмом заговорил Белоусов. — Правительственная связь. Это несколько тысяч тонн отличнейшей меди. И этот кабель мы можем купить. Прямо сейчас.
— И что с ним делать? — спросила Галя.
— Выкопать и продать.
— Правительственную связь?
— Кто нам позволит?
— Наивные чукотские дети, — улыбнулся Белоусов. — Я ж эти документы не в забегаловке купил. Это меня папаша вывел на людей из Генштаба. Связь эта десять раз продублирована. Этот кабель никому не нужен. У военных выкопать его денег нету. А у нас…
— Погоди, погоди… А польза для России? — спросил Сабанов.
— На миллион «зеленых» мы особой пользы не принесем. Деньги должны делать деньги.
— А сколько этот кабель будет стоить? — спросил Некрасов.
— Посчитайте. Вы ж инженеры.
Они тут же склонились над столом, вымеряя длину кабеля.
— Какая толщина?
— Вот такая приблизительно, — показал пальцами Белоусов. — Диаметр двенадцать сантиметров.
— Антон, справочники у тебя есть? — спросил Сабанов.
Антон полез на полки, достал нужный том.
— Сколько сейчас тонна меди стоит?
— А как мы его достанем? — спросила Галя.
— Кабель лежит на глубине семьдесят сантиметров. Если подцепить его чем-то мощным, — не отрываясь от подсчетов, сказал Сабанов, — можно вытащить.
— Трактором…
Некрасов закончил подсчет:
— Нет, где-то я…
Сабанов заглянул в его бумагу:
— У тебя тоже?
— Ошибка, наверное…
— Посчитали? — снова с иронией спросил Белоусов. — А теперь слушайте меня. Вот точные расчеты. Я специально заказал. — Он достал из папки бумагу. — Называю окончательную цифру с учетом всех затрат. То есть сколько мы получим чистыми деньгами. Сядь, Галка, упадешь.
Галя села. Антон тоже.
— Двадцать три миллиарда.
— Рублей? — спросил Антон.
— Я же сказал — деньгами. Двадцать три миллиарда долларов.
Сегодня детей дома не было. Жены Лидского тоже.
Сам Эдуард Николаевич уже не лежал, а довольно резво перемещался по комнате.
— Вот суки! У меня шары на лоб полезли. Видно?
— Что? — не понял Грязнов.
— Шары — видно? — Лидский выкатил глаза.
Перед Грязновым лежала толстая папка, он листал ее бегло.
— Да ты сам почитаешь — поймешь. Один в один, понимаешь, тютелька в тютельку. Нет, вру! Брешу как сивый мерин. Ну вот ты читал протоколы допросов…
— Мгм, — кивнул Грязнов, не очень слушая Лидского.
— Всякие там «улыбнулся», «чихнул», «запнулся» там же не пишут. Вопрос: «Вы украли тулуп?» Ответ: «Я взял тулуп, чтобы согреться». Вопрос: «Почему вы убили Сидорова?» Ответ: «Потому, что он был в этом тулупе». Все! А тут! Я ж все помню. Все так и было!